Читаем без скачивания Хроники сыска (сборник) - Николай Свечин

– Отношения стали близкими?

– А что вы имеете в виду? – вскинулся Гаранжи.

– Положение друга семейства – это отношения достаточно интимного свойства. Вы – молодой интересный мужчина – оказались вхожи в дом, где муж старше своей жены на тридцать пять лет. Согласитесь, это вызывает вопросы.

– Наверное, вы правы – подобные вопросы неизбежны. Но это были чисто дружеские отношения, честное слово! Иван Михайлович любил давать советы, а я любил их слушать и принимал с благодарностью. Поэтому, думаю, он мне и помогал столь охотно. Некоторым он, я знаю, своими советами надоедал, а мне нет.

– Анастасия Павловна тоже советы давала?

Гаранжи замялся, потом, смущаясь, сказал:

– Анастасия Павловна очень добрая и порядочная женщина. Я, конечно, общался много и с ней тоже, и… у меня сложилось впечатление, что Иван Михалыч не против этих наших бесед. Он же неглупый был человек и понимал… У него возраст, и дела времени много отнимали… А тут молодая женщина, живая, ей развлечения необходимы! И уж лучше это буду я, человек воспитанный, не испорченный, и – назовем вещи своими именами – зависимый, ожидающий по его милости места. Я это чувствовал и ничего плохого в том не видел! Бурмистров и деньгами меня иногда выручал. Немного и не часто; часто я не позволял, но случалось. Я остался должен ему сто семьдесят рублей. Вообще же, поймите: трудно в чужом городе одному, без знакомств, без уголка, где тебе рады. И дом Бурмистровых стал для меня таким уголком! Понимаю, что злые языки все могут переврать, и даже неизбежно переврут. Возможно, уже и переврали. Но вы разберитесь, господа, разберитесь!

– Мы разберемся. Что за «злые языки» вы имели в виду?

– У Ивана Михайловича есть брат, Дмитрий Михайлович. Эдакий патриций купецкого розлива: властный, себялюбивый, почитающий свою персону выше других. А у него имеется жена, столь же эгоцентричная особа, да еще и из рода Рукавишниковых. Вот им я точно не нравился!

– Почему же?

– Да в рот патрицию не смотрел. А главное, к Ивану Михайловичу с уважением относился, а они его за дурачка считают. Считали… А он был порядочный и сериозный человек, отнюдь не расположенный дозволять кому бы то ни было резвиться за его спиной и дурачить.

– Хорошо. Перейдем к перепелам. Откуда они взялись?

– Я привез, из Тифлиса. Купил их дюжину перед отъездом, уже забитых и замороженных, кое-как доставил в Нижний, положил Ивану на ледник. Турусов большой их любитель. Мы с ним штук шесть за зиму истребили, и ничего с нами не случилось; перепела как перепела. Я поэтому и не опасался… Вчера днем привез три тушки из Молитовки в дом к Бурмистровым, еще несколько осталось. Возьмите их, кстати, для анализа!

– Возьмем. У кого именно вы купили птиц?

– Бог его знает, не помню. На базаре, у какого-то аджарца, там их много и все с перепелами.

– Последний вопрос на сегодня, Василий Георгиевич. Вы не знаете, как было составлено завещание Бурмистрова?

– Хгм… Об этом лучше спрашивать Анастасию Павловну. Я не посвящен в детали, но знаю, что до последнего времени завещания не было вообще. И ее это беспокоило. Упоминаемый мною Дмитрий Михайлович Бурмистров хоть и младший брат, но семейное дело держит в кулаке; Иван Михайлович был у него на подхвате. Отношения между деверем и снохой не заладились с самого начала, он считал ее выскочкой и не ровней их фамилии. Жена его, Варвара, урожденная Рукавишникова, и вовсе ее ненавидела. Случись что, они раздели бы вдову как липку – все концы у них! Я дважды был свидетелем того, как Анастасия Павловна говорила об этом с Иваном Михайловичем. В первый раз муж осерчал, даже запретил жене заикаться на эту тему, сказал, что помирать не собирается. Но, как говорится, ночная кукушка дневную перекукует, и вторая при мне беседа была уже другой. Из нее я догадался, что завещание господин Бурмистров составил и права супруги там должным образом защищены. Анастасия Павловна при мне лобызала Ивана Михайловича, благодарила, и он также был, видимо, доволен восстановлением семейного мира. Но все равно лучше прочих об этом расскажет сама вдова. Какое ужасное слово, бр-р…

– А кто их нотариус?

– Не имею ни малейшего понятия.

– Довольно для первого раза, Василий Георгиевич. Я попрошу вас сообщать в полицию о всех предполагаемых вами отлучках. Это не домашний арест, отнюдь, но мы ведем расследование смерти человека и еще не раз будем встречаться с вами по этому печальному поводу.

– Слушаю-с.

– Сейчас подождите в приемной господина Лыкова, он через минуту освободится, и вы поедете с ним в Молитовку за оставшимися птицами.

Гаранжи откланялся и вышел.

– Как он тебе сегодня? – спросил Благово Алексея.

– Гораздо лучше, чем вчера. Держится естественно и с достоинством, которое трудно сохранить в его теперешнем положении. Он же понимает, что является главным подозреваемым. Я начинаю думать, что действительно произошла трагическая случайность. Гаранжи вызывает даже сочувствие: один, в чужом городе, без средств, без места, теперь еще и с пятном на репутации…

– Да, Василий Георгиевич умеет нравиться и делает это как профессионалист. Ты замечал, что есть люди, сознательно пытающиеся нравиться? Он как раз из таких. Я убежден, что Гаранжи убийца. Ты давеча хотел мотив; теперь он у нас имеется.

– Завещание?

– Разумеется. Ты знаешь, как поступает наше законодательство в случаях, когда супруг умирает, не оставив волеизъявления?

– Нет.

– В этом вся суть! Вдове гарантирована только четвертая часть движимого имущества, и ничего более. А если у покойного не было денег в шкатулке или на банковском счете и он не конезаводчик? Если его капитал – в паях обществ, в фабриках и доходных домах, в земельных участках, наконец, то все это достается прямым родственникам за вычетом жены.

– То есть тому же Дмитрию Михайловичу Бурмистрову.

– Да. Их двое братьев, родители давно умерли, а детей Анастасия Павловна родить не успела. Богатства же семейства Бурмистровых заключаются в их торговом доме – они крупнейшие мануфактуристы Нижнего Новгорода. Кроме того, им принадлежит большая доля в железоделательном заводе Рукавишниковых, что в Канавине. А еще три магазина на ярмарке и в Гостином дворе и два доходных дома. Из всего этого, при отсутствии волеизъявления, вдове не досталось бы ни копейки. Нам необходимо срочно найти завещание и допросить нотариуса, его скрепившего, как все было на самом деле.

– Вы полагаете, Анастасия сдонжила мужа составить духовную в свою пользу, а потом вскорости отравила его с помощью Гаранжи, чтобы жить затем с этим красавцем на положении богатой вдовы?

– Да.

– Не вяжется, Павел Афанасьевич. Наш поручик что, заранее предполагал, что ему в Нижнем понадобится кого-нибудь прикончить? И потому прихватил с собой с Кавказа ядовитых перепелов?

– Ну, это он тебе сказал, что привез их с собой с Кавказа в самый приезд сюда. А не получил пару недель назад с оказией… Допроси лесничего, проверь почту поручика. Поговори с соседями по Молитовке – люди наверняка судачили по поводу визитов бывшего офицера к молодой жене старого мануфактуриста. Пока ясно одно: указ об отставке поддельный и наш лихой поручик Гаранжи может оказаться беглым каторжником Ивановым.

– Возражаю, Павел Афанасьевич. Затевать такое дело, как убийство под видом случайного отравления с целью получения наследства… Он не мог не предполагать, что мы вывернем наизнанку все его прошлое. Может быть, наш адонис и не поручик в отставке, а портупей-юнкер, выгнанный за развратное поведение, но он точно Гаранжи.

– Это нам выяснит Форосков. Завтра утром пусть выезжает в Тифлис. У меня там есть старый должник: сейчас он помощник обер-полицмейстера Тифлиса. То, что надо. В 1876 году Вано Мачутадзе приезжал к нам на ярмарку и здесь у него украли жену.

– Жену? У нас в Нижнем?

– Да. Это здесь людоворовство, слава богу, не развито, а на Кавказе, сам знаешь, обычное дело. Вано служил тогда частным приставом и расследовал убийство князем Кипиани своего камердинера. И, чтобы помешать делу, князь похитил его супругу. Мачутадзе с ума сходил оба дня, что я искал людоворов. А когда нашел, муж отправился со мной на приступ (женщину укрывали на расшиве, за Песками) и зарубил своей «гурдой» двоих бандитов. Представляешь? Вбежал на палубу – и, безо всяких разговоров, в капусту… У нас за такое – сразу бы под суд, а на Кавказе Вано повысили в чине! Так что я дам Фороскову письмо к Мачутадзе, и тот окажет всю необходимую помощь. А сейчас иди. Скатайся с Гаранжи в Молитовку, допроси всех кого надо и завези оставшихся на леднике перепелов Милотворскому. А я поговорю с молодой вдовой и ее нотариусом. Ежели успею, то и с «патрицием», то бишь младшим Бурмистровым. Все, до вечера!

Беседа со вдовой заняла у Благово около часа. Пришедшая уже в себя, та оказалась все такой же некрасивой, какой была и вчера. Молодая – двадцати лет от роду – она не обладала даже тем, что есть у всех в этом возрасте, – обаянием юности. Тучная, пресная и не очень умная, Бурмистрова подтвердила рассказ Гаранжи и о перепелах, и о завещании. Причем слово в слово. Сделалось очевидным, что она играет роль в пьесе, умело написанной отставным поручиком. Вдова долго обдумывала каждое слово (видимо, вспоминала инструкции «друга дома»), отвечала путано и косноязычно. Однажды, проговорившись, она назвала Гаранжи Базилем; упоминая о нем, Анастасия Павловна сбивалась с дыхания и краснела.