Читаем без скачивания Порфира и олива - Жильбер Синуэ

Квинтиан хотел было возмутиться, но стражники-гвардейцы окружили его и обыскали. Через мгновение в одной из складок его тоги был обнаружен кинжал.

Коммод с застывшим лицом щелкнул пальцами, процедил сквозь зубы приказ увести их. Указав на свою супругу, уточнил:

— Ее тоже!

Взял за руку Марсию и прибавил:

— А теперь пусть все нас оставят!

Стража, не медля более, отсалютовала ударом сжатого кулака по кирасе. И удалилась со своими узниками, все скрылись из глаз, но топот подбитых гвоздями воинских подошв еще долго отдавался в коридорах амфитеатра. Коммод повернулся к Марсии, обнял ее, прижал к груди:

— Все хорошо... Ты спасла мне жизнь. Ты одна достойна своего императора.

Глава X

Аполлоний совершал обычную прогулку по внутреннему саду своего «островка», когда там внезапно появились носилки Карпофора. Носильщики опустили их на землю и помогли всаднику выбраться наружу.

Заинтригованный, Аполлоний поспешил навстречу другу: у того отнюдь не было в обычае наносить визиты, не послав слугу предупредить об этом заранее. По выражению лица вновь прибывшего он тотчас понял, что произошло нечто серьезное.

— Аве, Карпофор, каким ветром...

— Приветствую тебя. Мы можем потолковать один на один?

— Разумеется. Хочешь, устроимся здесь, в саду?

— Я бы предпочел более укромное место. — И старик покачал головой.

— В таком случае следуй за мной.

Он отвел своего приятеля в галерею предков. Указав на посмертные маски и бюсты усопших, Аполлоний пошутил:

— Никто не потревожит нас в этом коридоре ужасов. Ну, так что такого конфиденциального ты намерен мне сообщить?

— Я здесь, чтобы тебя предостеречь: ты должен бежать.

— Бежать? Но почему?

— Потому что всем известна твоя дружба с Помпеанусом, ближайшим единомышленником Марка Аврелия; он также и муж Луциллы.

Аполлоний застыл в ошеломлении:

— Ты хочешь сказать, что Помпеануса могут арестовать?

— Если это уже не случилось. И тут еще надобно уточнить: весьма вероятно, что его друзей постигнет та же участь. А ты из их числа.

— Не верится, что Помпеанус мог быть замешан в этой истории с покушением. Он поклялся Марку Аврелию бдительно охранять его сына.

— Да открой же, наконец, глаза! Тебе отлично известно, что после кончины императора власть поделили между собой два клана. С одной стороны верные приверженцы Аврелия, которые, сплотившись некогда под покровительством Помпеануса, худо-бедно продолжают управлять Империей...

— Притом честно и со знанием дела!

— Возможно. Но они при этом загораживают дорогу приближенным Коммода, а те имеют своего человека в лице Перенния, префекта преторских когорт. Вот уж кого не обременяют угрызения совести!

Аполлоний прошелся взад-вперед, низко опустив голову. Карпофор заговорил снова, еще настойчивее:

— Друг мой, заклинаю тебя: беги! Не медли! Люди из преторских когорт могут заявиться сюда с минуты на минуту.

Старик-сенатор поднял голову, взглянул на него и спокойно проговорил:

— Тебе пора возвращаться к своим носилкам. Если они застанут тебя здесь, зная, что ты связан с дворцовыми службами, они не преминут догадаться, что ты хотел предупредить меня. Поторопись же.

— Но ведь опасность угрожает не мне, а тебе!

Аполлоний с нежностью положил руку на плечо всадника:

— Я всем сердцем благодарю тебя за то, что ты ради меня пошел на такой риск. Но меня ничто не переубедит: я остаюсь. Друзья познаются в несчастье, и если я смогу быть чем-то полезен Помпеанусу...

— Ты ничего больше не можешь для него сделать!

— Может быть, и так, но куда я поеду? Я стар, болен. Утомительное путешествие, тревоги, сопряженные с бегством, меня доконают. Долгие годы я готовился принять страдания и смерть во имя моей христианской веры. Так что теперь мне не страшно сделать это и ради дружбы.

Карпофор взирал на него, раздираемый противоречивыми чувствами, с укором и восхищением. Он достаточно хорошо знал старика, чтобы понимать, что он не отступит от принятого решения.

— Ты хорошо подумал? — выговорил он сдавленным от волнения голосом.

— Вполне. Только прошу тебя: если со мной стрясется беда, позаботься о моей сестре и моих рабах.

Они обменялись долгим прощальным взглядом. Затем всадник повернулся и зашагал к своим носилкам так быстро, как только мог. Этим двоим больше не суждено было увидеться.

Расставшись с Карпофором, Аполлоний созвал своих рабов в атриум. Там он встретил их, облаченный в тогу, с таким же, как всегда, безмятежным лицом.

— Друзья мои, час настал, мне пора вас покинуть. Я всегда думал, что мое тело, столь удрученное недугами, не даст мне возможности побыть среди вас подольше. Но вот каприз судьбы: ныне меня предает совсем не оно. По-видимому, мне предстоит стать побочной — и, надобно уточнить, невинной — жертвой дворцовой передряги. Скоро сюда явятся преторианцы и меня арестуют. Итак, я собрал всех вас здесь, чтобы проститься.

Если бы земля разверзлась у них под ногами или с ясного неба грянула молния, это не могло бы потрясти рабов сильнее, чем такое сообщение. Некоторые, потеряв голову, бессознательно забормотали: «Хозяин, о, хозяин!» Флавия, да и большинство женщин не могли сдержать слез. Другие, в том числе Калликст, когда прошли первые мгновения замешательства, задумались о том, как подобное событие отразится на их судьбе. Все знали, какой редкостной добротой отличался Аполлоний.

Такого хозяина им никогда уж не найти.

— Вам также ведомо, что я христианин. Это побуждало меня часто и подолгу размышлять над таким вопросом, как рабство. Несомненно, если бы я раньше отпустил вас на волю, это больше соответствовало бы моим убеждениям. Но это для меня означало бы разорение или, по крайней мере, утрату сенаторского ранга, а стало быть, и того влияния, благотворного для моих братьев, что я мог оказывать на обитателей императорского дворца. Таким поступком я привлек бы к себе внимание, что рано или поздно стоило бы мне смертного приговора — меня потащили бы к зверям. Но, быть может, все это лишь жалкие оправдания, к которым я прибегаю перед вами после того, как убедил с их помощью себя самого. Как бы то ни было, я сей же час отправляюсь составлять завещание, в котором наиточнейшим образом распоряжусь, чтобы все здесь присутствующие получили освобождение.

Как только прозвучало последнее слово, все рабы стали ошарашенно переглядываться. Решение, о котором только что объявил их господин, могло означать лишь одно: их отпускают! Они станут свободными людьми!

Калликст ловил взгляд Флавии, но не мог встретиться с ней глазами. Девушка, вся в слезах, неотрывно смотрела на сенатора, исполненная сочувствия.