Читаем без скачивания Малюта Скуратов - Дмитрий Володихин

Все братья и он прежде всего должны носить длинные черные монашеские посохи с острыми наконечниками, которыми можно сбить крестьянина с ног, а также и длинные ножи под верхней одеждой, длиною в один локоть, даже еще длиннее, для того, чтобы, когда вздумается убить кого-либо, не нужно было бы посылать за палачами и мечами, но иметь все приготовленным для мучительства и казней. Он издал также закон и руководство для оценки, согласно которому все население должно было платить ежегодно, кроме всех остальных податей, по 180 талеров с 70 гаков. От этого, как и от других податей, как и от конной службы, опричники были освобождены»[114].

В разное время историки и публицисты считали слободское сообщество опричников то своего рода «сверхмонастырем», то, напротив, изощренным кощунством над православными церковными устоями и даже мистической организацией самого темного, чуть ли не сатанинского характера. Я. Н. Любарский и С. В. Алексеев обратили внимание на некоторое сходство обычаев, заведенных Иваном Васильевичем в Слободе, с шутовским собором византийского императора Михаила III Пьяницы. Деятельность последнего освещается в широко распространенных церковно-исторических сочинениях, с которыми Иван IV, один из образованнейших людей России, непременно был знаком. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) находил опричное сборище истинно православным по духу{24}. А. Л. Юрганов увидел в опричном институте земную реализацию представлений русского государя о мучениях и «казнях», которые грешникам предстоит претерпеть в аду[115]. Высказывались догадки о сходстве Ордена с тайными инквизиционными трибуналами, то есть наследием Торквемады, а также с настоящими военно-монашескими орденами Европы. Предпринимались поиски связей между Слободским орденом и западноевропейскими эзотерическими организациями. Некоторые историки вообще сомневаются в достоверности сведений об опричном братстве. Как уже говорилось, Таубе и Крузе не отличаются точностью изложения. Но ничего другого, столь же подробного, о Слободском ордене в принципе нет. Приходится пользоваться этим известием, хотя достоверность его вызывает ряд сомнений.

Автор этих строк решительно отказывает в какой бы то ни было связи между христианством и ассасинами в монашеских одеяниях. Опричный орден имел две основные функции: охранять царское семейство и карать врагов монарха. Остальное — антураж.

За скудостью источников трудно определить, тянется ли в Слободу какая-либо эзотерическая ветвь из Европы и насколько возможно инициатическое посвящение в русских условиях того времени. Возможно, дело тут не в мистике и не в эзотерике. Царь, обладая артистической натурой и вкусом к театрализованным политическим представлениям, задолго до появления в России театра воздвиг для себя идеальную «сцену». При этом он мог и не иметь далекоидущих мистических соображений. Монарх использовал как «территорию лицедейства» храм — идеальную по тем временам площадку для театральных представлений, с отличной акустикой и роскошными декорациями. Ведь приказания по государственным делам отдавались им в церкви — зачем? По причине особенного монаршего благочестия? Не исключено. А возможно, из-за того, что государю они виделись частью «роли».

А в целом история опричного братства темна. Слишком мало информации о нем дошло до наших дней.

Итак, в Слободском ордене Малюта играл не вполне понятную роль пономаря, распределявшего «службы монастырской жизни» вместе с келарем — князем А. И. Вяземским — и самим царем. Вяземский, по всей видимости, выполнял в Ордене работу своего рода «завхоза»[116]. Иначе говоря, смотрел за имуществом. Для «пономаря» остается пригляд за «кадрами» — отбор наиболее преданных служильцев{25}, распределение охранной и карательной работы между ними.

Из иерархии Ордена, помимо самого игумена — Ивана IV — и двух названных персон более никто не упомянут. Следовательно, Григорий Лукьянович пребывал на самом верху странной организации в Александровской слободе.

Крайне сложно определить, когда именно возникло орденское учреждение опричников. «Послание» Таубе и Крузе, содержащее рассказ о Слободском ордене, появилось в 1572 году. Оба немца служили в опричнине до 1571 года, когда они подняли мятеж в Юрьеве, а затем бежали за пределы Московского государства. Итак, история Слободского ордена вряд ли относится к поздней опричнине. С мая 1571 года на протяжении нескольких месяцев Иван IV находился за пределами и Москвы, и Александровской слободы. Позднее Таубе и Крузе не могли наблюдать Слободской орден, так как оказались в Литве. Кроме того, один из важнейших фигурантов Ордена, князь Афанасий Вяземский, в 1570 году попал в опалу в связи с расследованием «новгородского изменного дела» и выбыл из орденской братии. Он был отставлен от дел и подвергся преследованиям в середине — второй половине 1570 года. Позднее князь уже не мог быть «келарем» и «коллегой» Малюты по Слободскому ордену. Значит, Орден существовал раньше. Но конец 1569 года и первые месяцы 1570-го царь провел в большом карательном походе против Северной Руси — Новгорода, Пскова, Твери и т. п. Следовательно, история Ордена завершается не позднее чем во второй половине 1569 года.

С другой стороны, существование опричного братства не могло начаться ранее окончательного переезда Ивана IV в Слободу (вторая половина 1568 года). Историк Р. Г. Скрынников сделал, по всей видимости, справедливое наблюдение: «Пока [митрополит] Филипп сохранял пост главы Церкви, он не потерпел бы, чтобы опричные палачи разыгрывали кощунственный спектакль. Когда Филипп покинул митрополию, руки у Грозного оказались развязанными»[117]. Святой Филипп, митрополит Московский и всея Руси, был свергнут с кафедры осенью 1568 года, а отстранен от действительного руководства Церковью несколькими месяцами ранее.

Следовательно, речь идет о довольно кратком периоде: середина 1568-го — вторая половина 1569 года. Таковы самые широкие хронологические пределы. В реальности, вероятно, слободская опричная организация функционировала не столь долго. Время ее жизни могло составлять всего несколько месяцев или даже недель.

Фактически Слободской орден вырос из «расследования» по «делу» боярина И. П. Федорова-Челяднина. А Слобода, как видно, сыграла роль организационного центра, откуда карательные отряды расходились по своим маршрутам.

Можно назвать и ту церковь, где происходили собрания опричников с песнопениями. От времен Василия III и Елены Глинской государь Иван Васильевич унаследовал хорошо укрепленную загородную резиденцию с белокаменными палатами, тремя большими церквями — Покровской, Успенской и Троицкой «на Дворце», — а также маленьким под-колокольным храмом Святителя Алексия, митрополита Московского[118]. При Иване IV производится множество переделок, перестроек, строятся новые здания. В частности, к домовой Троицкой церкви «…была пристроена напоминающая дворцовую залу трапезная на погребе и подклете»[119]. Она-то и была, очевидно, местом сбора опричной братии. Вместе с «игуменом» здесь отстаивал длительные богослужения и Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский. Ныне этот храм именуют Покровским.

Так или иначе, возвышение Малюты в Слободской организации состоялось после того, как минуло нескольких лет существования опричнины. И, что не менее важно, Григорий Лукьянович получил шанс высоко подняться, лишь выполнив волю государя в качестве палача.

Немец-опричник Генрих Штаден, перечисляя лиц из опричнины, в наибольшей степени приближенных к монарху, назвал Г. Л. Скуратова-Бельского, а затем указал, что Малюта вообще являлся «первым в курятнике»[120]. Но к какому времени относятся эти свидетельства? Судя по контексту, у власти в опричнине тогда еще находились Плещеевы-Басмановы и Вяземский. Стало быть, восхождение Малюты произошло между концом 1567 года, когда Григорий Лукьянович получил именное назначение в государевом полку, и серединой 1570 года, когда Плещеевы-Басмановы и Вяземские подверглись репрессиям. Как раз тогда и «работал» Слободской орден.

Это еще раз подтверждает версию об источнике Малютиной карьеры: она куплена головами других людей и больше ничем.

В исторических песнях русского народа время от времени встречаются странные существа — «скурлаты немилостивые». Это верные слуги государей, всегда исполняющие их волю, не стесняясь, если придется, душегубства и жестокости. Надо ли расшифровывать, чье родовое прозвище стало колыбелью для слова «скурлаты»?

Здесь стоит ненадолго прервать жизнеописание Скуратова и задуматься: чем для него была опричнина? Как он глядел на нее? О, вот взгляд, хуже которого трудно что-то придумать: Григорий Лукьянович не располагал ни знатностью, ни командным опытом, ни великими ратными заслугами, а хотел наверх. И опричнина в глазах Малюты была местом торга, где он мог предложить государю чужую кровь за почести и возвышение. Сколь угодно много. Вернее, столько, сколько потребуется. На протяжении нескольких лет он выплачивал цену, а затем получил необходимый «товар» — чин думного дворянина. В будущем Скуратов повторит свои действия с неменьшим успехом. Система безотказно срабатывала в его пользу.