Читаем без скачивания По агентурным данным - Фридрих Незнанский

Рудольф добрался до города на попутках. Еще полчаса — и он у склада. Удивительно, что на всем пути ему не ни разу не встретился патруль, никто не проверял документы. И хотя были они в полном порядке, одинокий мужчина, блуждающий по ночным улицам, всегда вызывает подозрение. Его могли бы задержать для объяснений. То, что этого не произошло, Рудольф расценил как благоприятный знак. Он подкрался с тыльной стороны ограды, затаился, наблюдая за мерными шагами солдата охраны, выбрал удобный момент, перемахнул через ограду, метнулся к зданию и успел затаиться у пожарной лестницы, поднимавшейся вверх по наружной стене здания. За углом здания, около дверей склада, стояли двое охранников. Они курили, разговаривая о чем-то вполголоса. Рудольф слышал их голоса. Похоже, они не собирались покидать пост, и выход был один — попасть в здание через крышу. Он начал подниматься по лестнице, выбирая те промежутки времени, когда охранник, отмерявший шаги вдоль ограды, максимально удалялся от него. Подъем занял около часа, но прошел благополучно. Далее он нашел на крыше вентиляционное окно, пробрался сквозь него под крышу склада, осветил фонарем пространство, отыскивая место, где схлестнулись они с русским. Это место обнаружилось по густым темным пятнам крови, которые расползлись по полу замысловатым географическим рисунком. Перехватывая руками балки, он достиг верхних ярусов стеллажей, спрыгнул на них, начал спускаться вниз, цепляясь за металлические вертикали. Спрыгнув на землю, он включил фонарик, чтобы осмотреться. И в этот момент за его спиной раздался звук, похожий на тихий свист. Рудольф вздрогнул, выхватил револьвер, одновременно выключил фонарь, отпрыгнул в сторону, оглянулся.

На фоне стеллажей вырисовывался силуэт мужчины. Тот стоял неподвижно, в его руке угадывалось оружие, но он не стрелял.

— Эй, ты что-то ищешь? — раздался мужской голос. Человек говорил по-немецки.

Зингер, не спуская пальцев со спускового крючка револьвера, осветил говорящего фонариком. Тот держал наизготове вальтер, в другой руке был зажат его, Рудольфа, медальон на разорванной цепочке!

— Кто ты? — мгновенно охрипшим голосом спросил Зингер.

— Друг. Хочешь получить эту вещь обратно?

— Да. Что тебе за нее надо?

Незнакомец хорошо говорил по-немецки, слишком хорошо. Откуда здесь немец? Это походило на провокацию. Но медальон! Он держал в руке медальон. Рудольф тянул время, думая, как получить свою драгоценность. Он сам был на мушке, и вопрос стоял: кто кого? Так, по крайней мере, думал сейчас Рудольф.

— Так что тебе надо? — повторил он вопрос.

— Это плохое место для разговора, парень. Могу сказать только, что я тебе друг.

— Друг с пистолетом в руке?

— Ты ведь тоже держишь пушку. Убери, тогда поговорим.

— Отдай мою вещь, вот тогда и поговорим, — чувствуя, что от напряжения теряет самообладание, ответил Зингер.

— Лови!

Мужчина сделал движение, которое показалось Рудольфу подозрительным, своего рода обманкой. Дальнейшее произошло практически одновременно: не выдержав, он выстрелил, мужчина упал, в воздухе мелькнула цепочка, тут же в темном помещении склада вспыхнул яркий свет, чей-то голос прокричал в рупор: «Вы окружены, сдавайтесь!» Рудольф видел, как в помещение врываются вооруженные люди. Он кинулся в лабиринты стеллажей, отчаянно карабкаясь вверх.

Оглянувшись, он увидел лежавший под нижним ящиком медальон. Его округлый край едва виднелся. Но вернуться за ним сейчас было невозможно. Раздались выстрелы, Рудольф затаился за каким-то ящиками, наблюдая в щель, выжидая момент, чтобы двигаться дальше. Но дальше случилось нечто совершенно непредвиденное: раненый им мужчина приподнялся и выстрелил в лампу под потолком. Помещение склада погрузилось во тьму, Рудольф с неимоверной быстротой взлетел вверх, зацепился за балку под крышей, подтянулся, вполз на нее и распластался на толстой перекладине, переводя дух. Внизу мелькали лучи фонарей. Мужчину заставили подняться. Рудольф слышал, как его допрашивают: «Фамилия, документы. Кто здесь был с тобой?… Где второй?» Не получив ответа, отвесив пленнику несколько ударов, его поволокли к выходу.

Рудольф выскользнул сквозь оконце и, ожидая каждую секунду воя служебных собак, спустился вниз по той же лестнице. Как ни странно, внизу было тихо. Лишь одинокий охранник все мерил шагами забор.

Рудольф перемахнул через него и скрылся в ночной темноте. К утру он вернулся в село, решив ничего не рассказывать майору. Пусть пройдет день-другой. Там посмотрим.

Но кто этот человек, поджидавший его, пытавшийся вернуть ему драгоценность? Человек, которого он принял за провокатора, особенно, когда на складе обнаружилась засада. Человек, которого он ранил, но не услышал ответного выстрела. Этот человек мог выдать его и не сделал этого. Этот человек хотел пойти на контакт, но не успел убедить его, Рудольфа, в своей лояльности.

Теперь он жалел, что не поверил незнакомцу. Майор осточертел ему, ему осточертело это село с его голодом, с его крикливыми, любопытными, жадными до мужиков бабами.

И может быть, другие силы могли бы принять его в свои ряды.

Он облюбовал для себя пустую хату на выезде из села. Понимал, что Марья его назад не пустит, да и не надо. Баб целая деревня, не пройдет и суток, кто-нибудь да приголубит. Любят они, русские бабы, нашего брата жалеть, усмехался он про себя. На жалость самую гордую и неприступную можно взять. Да так и с Марьей было. Первая красавица на деревне, молодая вдова, она поначалу и не глядела в его сторону. А стоило ему разжалобить ее россказнями о погибшей от рук фашистов невесте. И вот она Марья — бери не хочу!

Теперь-то все кончено. Побоев она ему не простит. Ну да и черт с ней, снова подумал он.

Хата, которую он занял, принадлежала семье Жебру-нов. Дед Жебрун и его сноха Ярослава были повешены немцами за связь с партизанами, об этом ему Марья рассказывала. Было это около года тому назад. С тех пор в хату эту никто не заходил.

А смешно у них здесь: каждый мужик, у кого дети свои семьи завели, сразу же дедом становится. Так и зовут: дед Жебрун, дед Шмаков. А подумать: какой этот Шмаков дед? Ну и что, что внучка есть? Ему пятьдесят лет, Марья говорила. Вон, майор, всего-то на десяток лет моложе, и хоть куда! Такую любовницу в городе содержит — закачаешься.

Это все от дикости. Вроде как прожил полвека, и хватит о грешном думать.

Набожные, сил нет. В каждой хате иконы. И все крестятся, все Деву Марию поминают.

А вера — дело интимное. Я — и Бог! У нас с ним свои отношения. И никаких икон не нужно. Медальон на шее, вот и все.

Он опять вспомнил об амулете, валявшемся сейчас на грязном полу склада. И сердце его сжалось от боли. Осквернить такую святыню, это как распять мать или отца. Ни за что он не оставит там медальон, непременно пойдет за ним снова. Очень удачно, что амулет завалился под полку стеллажа и его не видно. А полы на этом складе не моют годами, усмехнулся он. Русские такие свиньи! Да и западэнцы местные не далеко ушли. Что касается новой засады. Это вряд ли. Им и в голову не придет, что он может снова рискнуть жизнью. Дважды войти в реку. А он рискнет! Риск — благородное дело!

А хата справная, по здешним понятиям, конечно. Широкая лавка у крепко сколоченного стола, печь сияет побелкой, на ней — горшки, всякая прочая утварь. За печью еще одна лавка с матрасом, плотно набитым сеном. Лоскутные одеяла, иконы в углу и рушники, рушники. Прямо хата-музей, хмыкнул про себя Зингер.

Он сидел у стола, глядя на пыльную улицу, по которой бегали куры. Тоска. Когда же все это кончится?

Вдруг он увидел край цветастой юбки, мелькнувшей между деревьями. Ну вот, на ловца и зверь бежит — есть у русских такая поговорка. И кто же решил скрасить одиночество бедного рыцаря? Да это Оксанка! Вот те на! Семнадцатилетняя дуреха, единственная дочка Таисии Швыдкой. Ну нет, с этой малолеткой связываться опасно, мамаша у нее хуже цепной собаки. Как откроет пасть, как начнет на все село с соседками собачиться.

А девчоночка хороша! Но нет, нельзя, еще раз приказал себе Зингер, поднимаясь навстречу гостье. Оксанка стояла у дверей, застенчиво теребила платок, глядя на него из-под длиннющих ресниц.

— Здравствуй, Анджей! — тихо поздоровалась она.

— Здравствуй, милая, — ласково улыбнулся Зингер. — Что в дверях стоишь? Проходи, садись!

— Нет, нет, что ты! Увидят, сраму не оберешься. Ты выходи за мной чуток спустя, я тебя за мельницей ждать буду. Разговор есть, — очень серьезно сказала девушка и исчезла.

Зингер поднялся, походил по хате, раздумывая, что же нужно малолетке? Не для баловства же позвала она его за окраину села, где стояла заброшенная мельница. Он видел, что очень ей нравится, что она влюблена в него, но Оксанка девушка строгих правил, это вам не вдова, которая знает сладость мужских объятий.