Читаем без скачивания Мосты - Ион Чобану

Дед Петраке оперся подбородком на сучковатую палку и непроницаемо молчал, словно его и не было тут.

- И ты его, Костаке, спроси: есть у него в сусеке зерно, все у него шарики на месте? Не забывай: ты хоть и мой брат, но потакать я тебе не стану. Ты в жизни своей мухи не убил, а тут стать лжесвидетелем... Нет, я тебя по шерстке не поглажу. Пусть ты мне брат... И если Ирина не перестанет наседать на тебя, скажи ей, что будет иметь дело со мной. Живо окроплю керосином и подпалю. Пусть в другой раз знает! Вот! Вот!

Легче легкого было завести деда и ох как трудно остановить!

- Дурак, хоть святой водой его окропи... Таким же и останется. Ну, скажи что-нибудь! А то сердце мое шипит, будто на сковороде!

- Доброго времени, бадица, - тяжко и неуклюже выпрямляясь, встал дед Петраке и пошел своей дорогой, широко расставляя ноги, шлепая штиблетами. Чем-то он походил на старого слона, которого мы однажды видели в оргеевском "иллюзионе".

Прошел мимо нас. Попрощался с моей матерью, отцом. Мне и Никэ дал с десяток орехов - сколько поместилось в его широкой, как черпак ладони. Орехи у деда Петраке ядреные, будто свинцом налитые, и холодные, как лед, хоть он их и вынул из-за пазухи. Как говорят, зипун новый, да со старыми дырами: ветер в одну залетает, в другую вылетает.

Все, что делал дед Петраке, было непостижимым. Село решило разгадать тайну, и слово было сказано:

- Петраке - дурень.

Так говорили о дедовом брате, и для чужих с тайной было покончено без особой мороки. Впрочем, петушиных мозгов хватило бы на то, чтобы разобраться в загадочной истории, если бы знать, что старик хоть в молодости питал надежду!

Четыре года кряду Ирина Негарэ ни весточки не получала от мужа. А между дедом Петраке и Ириной в молодости была большая любовь.

Сколько лет прошло, как вернулся Георге Негарэ из плена. Вырос у него парень-жених, девушки на выданье. Менялись в селе не только люди, но и сама земля. Однажды вьюжной зимой холм сполз в низину. Сады, виноградники, ощетинившиеся тычками, переместились вместе с почвой. И только дедов брат не менялся. Стоило ему прикорнуть, как уже вскакивал с криком "Ура!" рвался в атаку. Двадцать с лишним лет прошло, но дед Петраке так ни за что и не соглашался заночевать у чужих. Даже днем во время прополки у Георге Негарэ не спал. Боялся насмешек.

За двадцать лет село не удосужилось подобрать ему прозвище. И не потому, что скупилось. Кукоара, как и многие молдавские села, щедро наделяло людей своих меткими прозвищами, переходившими от отца к сыну. Деда, например, нарекли Решетником, бабушку - Зеленщицей, потому что по весне она носила в город петрушку, укроп, щавель, спаржу и прочую зелень для борща. Георге Негарэ почему-то прозвали Рогожиной, сельский батюшка и тот не остался без клички - отец Чеснок. Ее придумал мой отец, и из-за этой дерзости не довелось ему стать дьячком, его выгнали из семинарии за тихие успехи и громкое поведение!

И нас, "дьяковых детей", не пощадили - прилипло к нам прозвище, которое годами не мог отодрать от нас даже отец, обучавшийся в городе. Нас называли Кожухами. У матери была отличная память - она помнила весь дедушкин зодиак, календарь на две тысячи лет, всех святых, вплоть до Кирикэ-хромца, но и она не могла взять в толк, откуда взялся этот самый Кожух, который на нас нацепили.

И один, значит, дед Петраке жил без прозвища. На склоне лет его, правда, нарекли Петраке Козел, потому что у старика была редкая длинная бородка, скрученная веретеном.

Теперь старик приходил, как сказал дед, кинуть еще один камень в речку... да такой, что потом десять умных его не вытащат.

- Глядишь, ему поверят! И пойдет, дурень, в тюрьму вместо Негарэ. Да, поверят! Только те, кто причастен к убийству, всю жизнь пытаются замаливать грехи. Петраке не пошел в монастырь на покаяние... а ходит, как юродивый... Вот! Вот! Коровья образина! Ступайте, посмотрите, что он делает.

Дважды в день - вечером и утром - меня посылали посмотреть, что делает дед Петраке. Он ничего не делал, сидел прикорнув в тепле. Почти не выходил из дому старик. Дров хватало. А еды... По словам дедушки, он сосал лапу, как медведь, зачем ему еда? Когда мука кончалась, кормился ореховыми ядрышками. Осенью собирал много орехов, в своем же дворе - не меньше пяти-шести мешков.

Однажды пришел к нам бадя Василе, таинственно спросил деда:

- Святой Арвинте, неужто правду говорят?..

- А что говорят, Василе?

- Вроде дядюшку в доме...

- Что?

- Боже упаси. Говорят, дядюшку Петраке крысы заживо сожрали... захворал, не мог выйти. Защищаться не смог.

- Поделом ему! - взвился дед. Никак не мог найти клюшку, накинулся на братца моего Никэ - куда девал?

Потом, наткнувшись на меня взглядом, улыбнулся, как только умел:

- Тодерикэ! Гм... Пошли со мной. Пойдем, милый...

Смеркалось. Что делать? Надо идти. Но я был спокоен. Утром видел деда Петраке в добром здравии. Он был в добротной домотканой одежде, и я не удивился: раз в несколько лет одарял его Негарэ то толстыми шерстяными брюками, то какой-нибудь курткой со своего плеча...

Кто не знал двора Петраке, вряд ли бы отыскал вход, если хозяин не вышел бы во двор. Я же находил лазейку и с закрытыми глазами. Отодвигал шелестящий стебель терна, вот и перелаз, низенький, так что его мог бы перешагнуть и ребенок, и дед.

Попадешь в этот двор - и тебя уже никто не увидит, даже в ясный полдень. Хозяин по доброте душевной не рубил под корень никакое дерево, ни единого саженца. Проклюнулся орех, уроненный вороной, - пусть растет. Прорезалась шелковица, брошенная грачом, - пусть. Акации, что по краям ограды, разрослись и заполнили двор, будто лес. В сумерках там пели соловьи, ухали совы и филины. С ума сойдешь!

- Вот! Вот! Голову даю наотрез. Живой души не видно... Коровья образина... - кипел дедушка.

Я шел вперед, угадывая тропку среди кустарников и придерживая деда за руку, пытаясь разглядеть за деревьями хатенку, проклиная заглохшую тропу. Неожиданно мы натолкнулись на большой замок, висевший на двух хлипких кольцах. Хозяина не было, и плита была холодная, и лежанка тоже.

2

Весной мужик всегда что-то ищет. В лесу присматривает дышло, черенок для сапы, балку для погреба. На дороге подбирает лошадиную подкову, гайку тележного колеса. В поле - комок земли, охапку травы. Даже в своем дворе то ищет веточку дрока, чтобы вставить в грабли недостающий зуб, то роется на чердаке - авось найдется крюк для бороны. Всего не перечислишь!

Я в эту весну все время искал следы у ограды Георге Негарэ. Приходилось нелегко: весной крестьяне сгребают с дворов и задворков, из-под заборов весь хлам, переживший зиму, и поджигают его. Небо свидетель, сколько "меток" сгорело в кучах мусора во дворе Негарэ!

Бадя Василе почти месяц искал сапу. Раньше, когда был пастухом, как-то обходился без нее. А желание иметь ее было так неодолимо, что он все откладывал удовольствие искать.

Семейство Иосуба Вырлана без конца искало половину окорока. Окорок извлекли из дымохода на пасху, но потом у него отросли ноги - исчез. Подозрение пало на сына. Тот клялся, божился - не брал. Парню не верили. Его однажды застукали: спрятав яйцо во рту, шел в лавку за табаком.

И вот наконец дознались, что уже недели две, как пропал кот у Негарэ.

Кота нашли на чердаке, спал возле огрызков окорока. Ну и поднялся переполох! Не было в селе человека, которому бы Иосуб не пожаловался: сколько черного перца и корицы, сколько цикория и прочих пряностей ухлопал он на этот окорок!

Но тут все разговоры заглушил голос деда. Пропал Петраке. Не шуточное дело... Пошли всякие пересуды. Каждый день - иные догадки. Бабы, мужики вечером садились устало за стол, толковали.

- Слыхали? Поговаривают, Петраке Козел... принял постриг в Хырбовецком монастыре. Кибирь его недавно видел. В монашеском одеянии, с клобуком. Работал на монастырской мельнице...

- Мало ли что мелют... Вздор.

- А еще говорят, видели его в Оргееве.

- Другие - в Кишиневе!

- Жил, как нелюдь, и пропал не по-людски.

- Будь я не я, кума... кто в бегстве поспешен, тот и грешен.

- Что ж это выходит?

- Говорят, Фырнаке видел его в лесу...

- Знаете, у Козла несколько соток сада.

- Разве ему впервой прятаться в лесном шалаше?

- Сколько раз - обидится на село, убегает туда.

- Иринука Негарэ тоже хороша...

Лясы точить не трудно: чужую беду руками разведу. А у деда внутри все кипело. Петраке ему родной брат, не пятая вода на киселе.

- Вот... Вот! Винтовки забирать им ума хватает, коровья образина, а узнать, где Петраке, - кишка тонка... Не могут найти!

Потом ворвался к нам в дом встревоженный.

- Скорей все во двор! Счастье свое проспите! Смотрите! Бегут, как зайцы! Навострили лыжи...

- Кто? - спросила мать.

- Поп драпает.

Отец мой вышел во двор. Мы с Никэ тоже выскочили. Действительно, оборотистый люд уже свозил добро помещицы, а мы дрыхли без задних ног.

По нашему саду летали во все стороны бумажные голуби: залетали из-за ограды бади Натоле. Архивами жандармского поста теперь завладели его дети. Уже погасили огонь и ворошили палками в костре.