Читаем без скачивания Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей - Евгений Титаренко

Темень окружила обоих.

Что-то со злостью проговорил у калитки Прокоп. Со злостью хлопнул калиткой/ двинул засовами. Скрипя сапогами, прошелся по двору. Встревоженный Шерхан загавкал.

— Цыц! — рявкнул Прокоп. И, виновато урча, Шерхан отбежал в дальний угол двора. — Тихо, Шерхан!..

Прокоп взошел на крыльцо дома. Тонко пропела сенная дверь.

— Бежим! — одним дыханием шепнул Никита. Петька прижал его к тряпью. Шерхан, напоминая о себе, заставил Никиту покориться.

Прокоп снова появился во дворе…

И через несколько секунд угрожающе скрипнула лестница, по которой недавно поднимались на сеновал наши герои.

Догадался о чем-нибудь Прокоп или не догадался… Но вдруг звякнула накидка на входной дверце и прогремел замок.

Никита хотел повторить бессмысленное «дяденька», открыл рот… и остался лежать с расслабленной челюстью.

Глухо бухнула земля под сапогами прыгнувшего вниз Прокопа. Отгремела, соскальзывая по стене, лестница. Потом с шумом улеглась в сарае. Потом туда же улеглась вторая — от входа на чердак…

Все это было проделано в молчании. Только время от времени, будто одобряя действия хозяина, торжествующе рычал Шерхан.

В этот вечер в Белой Глине

В этот вечер Мишка, окончательно потерявший голову в догадках по поводу исчезновения друзей и зная от Петькиной матери, что какое-то отношение к этому имеет учительница, навестил Валентину Сергеевну, чтобы попытаться выведать хоть что-нибудь у нее. Но Мишка был плохим дипломатом. После двух-трех вопросов о здоровье, о возможностях почтового сообщения и всякого рода путешествий Валентина Сергеевна уже догадалась, что Никита и Петька в походе.

Тем же часом она вместе с Мишкой отправилась к Петькиной матери.

Та ахнула, завидев учительницу.

Через некоторое время к ним присоединилась бабка Алена. И три женщины, припоминая свои беседы с беглецами, никак не могли решить, на кого ссылались друзья, говоря о походе. Получалось так, что все трое не разрешали этого и никто из троих не запрещал.

Больше всех, а вернее заметнее всех, волновалась Валентина Сергеевна. Она даже осталась на ночь у Петькиной матери. Бабка Алена вспомнила, что путешественники обещали возвратиться через два-три дня, и решено было ждать их завтра.

Но прошел завтрашний день, а беглецы не появлялись.

Вечером Владька и Мишка организовали постоянное дежурство в тальнике, на берегу Туры. Владька для этой цели соорудил подзорную трубу из двух линз. Труба немножко замутняла изображение, но все же, приглядевшись, через нее можно было различить, где река, а где берег…

Однако безрезультатно прошла еще одна ночь. Потом еще один день. И еще ночь… А к вечеру следующеего дня Валентина Сергеевна пришла в сельсовет и по телефону сообщила в районную милицию об исчезновении двух своих учеников. Валентина Сергеевна была расстроена до того, что минут десять объясняла внешние приметы одного Никиты, хотя и сказать-то надо было всего, что голова как шар.

В двух белоглинских домах нарастала тревога, наблюдатели в тальнике сменялись каждые полчаса, а беглецы будто канули в воду.

Шерхан

Когда первые ошеломляющие минуты заключения прошли, друзья приспособились к темноте и могли различить друг друга.

Оба сели на тряпье и слышали, как скрылся в доме Прокопка.

— Нас предали, — шепнул Никита.

Петьке стало чуточку тоскливо от этой мысли. Но Петька подумал и категорически мотнул головой: «Нет!»

Сколько-то времени опять сидели молча. Но когда неуверенно застучали запоры калитки, оба вздрогнули, понимая, что каждый ждал именно этого — когда возвратится женщина.

Заскрипела калитка, и одновременно тихонько пропела сенная дверь.

Голос Прокопки:

— Где шляешься?!

Грудной, удивительно виноватый — ее голос:

— Я ходила в сельпо…

— Сельпо закрыто, кому мозги вправляешь?

— Я вспомнила, что нет водки, искала завмага…

— У-у… — Не понять, то ли он доволен ее стараниями, то ли нет. — Давай!.. — Неправдоподобно часто и вразнобой отстучали ее каблуки по ступеням: «ток-ток-ток». Видно, дернул Прокопка за руку.

— Собака!.. — сквозь зубы выругался Петька и даже сделал движение, чтобы встать. Никита дернул его за штаны.

Ее голос:

— Не груби… У меня может не хватить терпения… Голос Прокопки:

— Что?! Странно… Ха-ха-ха!.. — И с минуту, наверное, Прокопка хохотал. — Странно!.. Нет… Рассмешила, благодарствую!.. Ха-ха… Выкормыш, а туда же!.. — И сразу оборвал смех. — Входи! Что там у тебя?

Запела дверь.

Петька еще раз выругался. Но потом друзья опять долго молчали. После всего услышанного возможность очутиться в лапах Прокопки казалась еще опаснее.

— И чего она опоздала… — посочувствовал Петька.

— А может, она ждала нас там?.. — спросил Никита. И когда спросил, у обоих стало непривычно тепло на душе.

Сквозь единственно видимую щелку от неплотно прихлопнутой двери на сеновал проглядывали сумерки.

Петька переполз через баррикады тряпья и попробовал открыть дверцу. Тотчас же загавкал от конуры Шерхан.

Адмирал-генералиссимус торопливо возвратился к Никите.

— Думай, Голова…

Голова, начальник штаба, стал думать. Но не о спасении, а так — о разном…

Полоска сумерек от входа стала еле заветной.

Снова тихонько пропела сенная дверь.

Легкие шаги. Она…

Погремела где-то рядом жестяным корытом. Шерхан заскулил, подлизываясь к хозяйке.

— Спать, Шерхан, спать… — И негромко: — Мальчики, если здесь, тише… Спать, спать…

Никита, протянув руку, осторожно стукнул по стропилу.

— Тихо, тихо, Шерхан!.. Петька шепнул:

— Тихо!

Ясный месяц за синей рекою… —

послышалась от крыльца негромкая песенка. Потом шаги по лестнице, и опять все стихло.

— Я говорил! — торжествующе отметил Петька. В ответ ему взвился яростным лаем Шерхан.

Хлопнула дверь. Голос Прокопки:

— Ты чего? Ну, ну, не балуй… Гляди тут…

Друзья поняли, что теперь, когда смолкли последние звуки в хуторе, Шерхан улавливает малейший их шепоток, и долго-долго опять сидели без движения.

Потом Петька дернул Никиту за плечо. Мол: «Спим…» Тут же улеглись на тряпье и заснули в обнимку.

Нет худа без добра

Бодрые, вскочили разом под крик петуха во дворе, и оба разом вспомнили, что спят не дома. Даже не в гостях. Сели.

Несколько раз выходил во двор и возвращался в избу Прокопка. Когда он уходил — то из одного конца двора, то из другого доносилась тихая песенка. Настолько тихая, что слов было не разобрать. Только напев:

Ясный месяц за синей рекою…

Опять и опять натужно орал петух. Квохтали выпущенные из сарая куры. Покрякивали утки. Где-то неподалеку вздыхала корова, слышалось тяжелое хрюкание, время от времени заглушаемое требовательным визгом подсвинка.

— Живет кулак… — повторил Петька определение пасечника.

Никита показал на фонарь:

— Может, не видно?..

Петька метнул взглядом, по сеновалу.

Вместе подтащили тумбочку без дверцы, засунули в нее фонарь так, чтобы свет падал только в одну сторону.

К обоим возвратилась прежняя энергия.

Петька отполз к дверце. Осторожно выглянул в щелку. Через нее был виден угол крыльца и узенькая полоска гладкого, будто асфальтированного двора.

«Зажигай!» — просигналил Петька.

Чиркнула спичка.

Света из-за кучи барахла Петька не увидел.

Глупо было думать о побеге, когда они еще не выполнили своей главной задачи. И с молчаливого согласия как бы возложили всю ответственность за свою дальнейшую судьбу на ту, у которой была песенка: «Ясный месяц за синей рекою…» Себе оставили собственные заботы.

Опять замелькали «Похождения…», «Приключения…», фотографии женских ног вместо картинок…

Надежда — друг легкомысленно-непостоянный: то сильнее она, то еле теплится…

И когда Никита зашевелил непослушными губами, пытаясь что-то сказать Петьке, — она была уже совсем крохотной.

Никита прижимал руки к толстой в кожаном переплете книге, во всю обложку которой сиял тисненый, с двумя перекладинами крест.

В четыре руки распахнули книгу.

Глазам обоих представились обнаженные мужчина и женщина под огромным деревом. На разметавшуюся в полусне женщину глядеть было неприятно.

— Библия! — наконец прошептал Никита.

— Не дурак!.. — огрызнулся Петька. — Шуруплю.

Дальнейшее у обоих не вызывало сомнений.

Тайна последних двух цифр была перед ними. Страница сто шестидесятая… Во всю оборотную сторону картинки — ничего не говорящая, без единого слова схема… Опять схема!