Читаем без скачивания Царствие костей - Стивен Галлахер

Сэйерс нагнулся над ним.

— Я знаю, что вы думаете. Считаете, что я сбегаю от правосудия, от виселицы. Нет, я сбежал, потому что невиновен. Я невиновен, инспектор Бекер. И я клянусь вам, что смогу убедить вас в своей невиновности.

Себастьян даже не попытался что-либо ответить.

Сэйерс поднялся и зашагал прочь. Позднее Себастьян узнал, что Сэйерс постучал в домик смотрителя и сообщил, что на лестнице, неподалеку от его жилища, лежит человек без сознания. Смотритель подплыл к Себастьяну на лодке, подцепил его крюком, затащил в лодку и отвез на берег, попутно хорошенько отчитав за безрассудную храбрость.

К тому времени Том Сэйерс успел скрыться.

Глава 16

Миссис Мак не накрывала своим гостям обед, но соглашалась готовить из тех продуктов, которые они приносили ей на кухню. Примерно в пять часов она подавала в гостиную чай, хлеб с маслом и иногда пирог с тмином. Несмотря на скудость полдника, актеры, привыкшие в силу своей профессии довольствоваться сухим пирогом со свининой, наскоро поедая его в промежутках между действиями, были хозяйке очень благодарны.

Однако сегодня все они страдали отсутствием аппетита. Трудно сказать, что больше потрясло труппу — насильственная смерть мальчика-посыльного или арест Тома Сэйерса, подозреваемого в убийстве. Кто-то предложил отменить вечерний спектакль, но Уитлок и слышать об этом не хотел. Решили давать представление, но играли все как во сне, а вечером вернулись в пансион тихо, без обычных разговоров и восторгов. В десять минут шестого в столовой находились только Эдмунд Уитлок и Джеймс Каспар. Уитлок как ни в чем не бывало уплетал пирог с тмином, Каспар мерил шагами комнату.

Выглядела она угнетающе — тяжелые шторы с толстыми витыми шнурами, мрачная темная мебель и стоявшие везде, где только можно, отвратительные украшения. Во время оживленной беседы гостиная казалась не такой ужасной, но только не сегодня, когда тишину нарушали лишь стук маятника напольных часов и методичное чавканье маленькой собачки Уитлока, поедавшей один за другим кусочки пирога.

Каспар остановился, немного понаблюдал за Уитлоком и его любимцем.

— Кстати, в Китае едят собак, — вдруг сказал он.

Уитлок отрезал очередной кусок пирога и, сжав между большим и указательным пальцами, поднял вверх. Собака замерла, не сводя глаз с лакомства. Уитлок чуть опустил руку, пес подпрыгнул и выхватил кусок.

За последние несколько месяцев настроение директора театра сильно ухудшилось, что заметили все, но причину странного изменения разгадать не могли. За исключением, впрочем, коверного Галлифорда, который объявил, что Уитлок нездоров, потому что, по его заверениям, он знал, как выглядят больные люди.

— Держи себя в руках, Джеймс, — посоветовал Уитлок.

— И сколько времени мне нужно держать себя в руках? А если они его не поймают? Значит, и не повесят, — выпалил он.

— Меньше чем через три недели мы возвратимся в Лондон. Если до тех пор ты не умеришь свои аппетиты, то фактически его реабилитируешь.

Каспар вытянул из-под стола стул, опустился на него. Сложив руки на лучшей скатерти миссис Мак, он оперся на них подбородком.

Он с минуту разглядывал собаку, затем предложил:

— Я могу принять участие в его поисках.

— Нет.

— Эдмунд, я должен что-то делать. Иначе я сойду с ума.

— Ну, в такое мне трудно поверить, — усмехнулся Уитлок. — Не будь ребенком, Джеймс.

Каспар состроил гримасу, которую можно было принять за кривую усмешку, и откинулся на спинку стула.

— А вот мисс Портер не считает меня ребенком.

— У тебя детская тяга к обучению, — парировал Уитлок с истощающимся терпением в голосе. Он следил за собачкой, доедавшей последний кусочек пирога. — Тяга к тьме слишком далеко завела тебя. Но чем глубже ты увязаешь, тем дальше от тебя уходит ее смысл.

Каспар раздраженно вскочил.

— Ну почему, как только я начинаю на что-то жаловаться, ты сразу принимаешься читать мне нотации?! — воскликнул он.

— Тогда перестань жаловаться. И займись чем-нибудь полезным.

— Как? — спросил Каспар. — Ведь ты же сам запрещаешь мне искать удовольствий.

Стряхивая с рук крошки, Уитлок поднял глаза на Каспара и выложил основной постулат:

— Научись действовать тонко. Вполне реально разрушать нечто невинное без привлечения внимания публики.

Самой светлой комнатой в пансионе была гостиная, расположенная в фасадной части дома, окна которой выходили на улицу. Здесь стояло пианино, любовно отполированное самой миссис Мак, лежали хорошо взбитые большие дамасские подушки — эта комната, с великолепными шторами, собранными наподобие театрального занавеса и множеством памятных вещиц, способных украсить собой маленький музей, была ее гордостью и витриной. На стенах висели фотографии и афиши в рамках, на камине красовались китайские фарфоровые статуэтки. Столы в ней украшали небольшие приятные скатерти, и на каждой из них стояли вазы или изящные фигурки.

Луиза Портер, изучая сборник пьес, сидела у окна, в кресле с высокой спинкой. Оглушенная происшедшими событиями более остальных, она надеялась отвлечься, погрузившись в свое ремесло.

Мысли о том, что она столько раз оставалась наедине с Томом Сэйерсом, но так и не сумела разглядеть истинной природы «верного слуги», приводили ее в отчаяние. Его постоянные мелкие услуги, кажущиеся невинными шутки — все это сейчас принимало новый и зловещий аспект. Сколь близко она подходила к опасной черте и ни о чем не подозревала. Но сейчас, стоило ей подумать о нем, как по коже ее пробегали мурашки.

Она стала объектом внимания чудовища. Пусть и самым невинным образом, но она говорила с ним, позволяла ему заговаривать с собой, хуже того — поощряла. Какая страшная участь ждала ее, если бы его злодеяния не были вовремя раскрыты! Убедительность, умение, с которым Сэйерс играл роль и скрывал свои намерения, показывали, что он лучший актер в их труппе.

И все же отчаяние ее было несколько странным. При воспоминании о Сэйерсе сердце ее начинало колотиться, но страха она не испытывала. Напротив, Луиза словно обрела уверенность в себе и опыт. Если вчера она совсем мало знала о мире, то сегодня чувствовала себя готовой к любым превратностям судьбы.

И лучшим началом новой жизни стали бы для нее новые роли.

Когда другие актеры о каком-либо отрывке сцены отзывались как «мечта» или «жемчужина Фауста», она чувствовала себя неуютно. Луиза завидовала легкости, с какой ее коллеги по труппе бросались такими словами. Большинство из них много лет либо играли в хороших театрах, либо часто гастролировали. Луиза сознавала, что если она не хочет запереть себя в клетке одной-единственной пьесы, то лучшей возможностью для нее расширить свой репертуар пока является чтение.

Она приблизила книгу к самому носу, на котором сидели крошечные очки в тонкой металлической оправе. Когда-то они принадлежали ее тетушке, ныне — покойной. Луиза наткнулась на них, прохаживаясь после похорон по тетушкиным комнатам, из любопытства примерила и приятно удивилась — в них она видела намного лучше. Вообще-то она надела их лишь для того, чтобы посмотреться в зеркало и оценить свой вид в очках, она и не подозревала, что видит неважно и что очки ей просто необходимы. Она забрала их и теперь надевала при чтении. Никто в труппе не знал, что она ими пользуется. Очки стали ее секретом. Но Луизу иногда охватывало ощущение вины. Нет, не потому, что она пользуется очками, а из-за сделанного ею смущающего открытия, заставившего ее носить их.

Услышав слабый скрип дверных петель, Луиза подняла глаза и посмотрела поверх книги. Заметив в дверях Каспара, она быстро сорвала очки и сунула их под чехол, накрывавший кресло.

Ей показалось, что Каспар не заметил ни ее движений, ни мелькнувшего на лице смущения. Голова его была опущена, выглядел он удрученным.

— Мистер Каспар, это вы, — пробормотала Луиза.

Каспар поднял руку.

— Простите меня, я не думал, что тут кто-то есть. Не буду вам мешать.

— Вам совершенно не обязательно уходить.

Каспар замотал головой.

— Я не смею находиться рядом с вами. Не хочу причинять вам боль. — Он повернулся, показывая, что собирается покинуть Луизу.

— Постойте! — воскликнула она, откладывая книгу.

Каспар замер.

— Что я могу сказать вам, Луиза? Мне стыдно, что я принадлежу к тому же полу, что и Сэйерс.

— Вы не несете ответственности за его преступления.

— И тем не менее я в полном отчаянии.

— Почему?

Каспар пересек комнату, скромно, будто стесняясь, сел на самый краешек кресла напротив Луизы.

— Ведь теперь ваше отношение ко мне омрачено мыслями о Сэйерсе, о его гнилой натуре и извращенных страстях. Представляю, что вы обо мне думаете. — Он понурил голову.