Читаем без скачивания Райотдел - Владимир Соколовский

Михаил Носов, ставши следователем, совершенно забыл об этих двух факультетских антиках — как вдруг они сами возникли, словно бы выпрыгнули из другого мира.

— Так вот: Григорь Санычу дали место в очной аспирантуре. Целевое, имей в виду.

— Так… Принял к сведению. Дальше что?

— Хм… Ну, так мне с тобой разговаривать трудно. Ты вот что: снимись-ка сейчас с работы и приезжай ко мне, прямо в деканат. Можешь? Вот и отлично. Здесь и поговорим.

Заинтригованный Носов глянул на часы: если не обедать, успеть еще можно! — и решил наведаться.

Федор Васильич встретил его даже радушно, обнял, сказал секретарше, чтобы никого не пускала — и начал ходить вокруг большого стола в просторном деканском кабинете, шкандыбая, стукая палкой, — видно, был взволнован.

— Так ты понял, что ему дают место?

— Ну, это да. Не пойму только, какая связь между местом в аспирантуре и моей особой?

Мухин понизил голос:

— С тобой Александр Андреич Кириллин, Кокарева Алла Венедиктовна разговаривали?

— Да, был разговор. Насчет клюевского материала. Чего-то крутятся они вокруг него, темнят…

— Нет, Миша, дело серьезное! — декан вскинул палец. — Тут ведь идеология замешана, политика, что ты, шутишь!

— Что-то не завязывается у меня — аспирантура, Григорь Саныч, Кириллин, Клюева…

— В общем… мы хотели тебя рекомендовать на это место.

Вот уж это действительно — ни х-хрена себе..

— Не скрою — удивлен и потрясен. Интересно, по каким все-таки признакам во мне, очень среднем — если честно — студенте, через три года после вуза сумели разглядеть будущую научную величину?

Мухин прошел из конца в конец кабинета и встал спиной к нему, глядя в угол.

— Интересный, вообще, у нас выходит разговор… Тебе аспирантуру предлагают, — да другой бы прыгал от радости, а ты — развел тут бодягу… Даже и не ожидал.

— Предложение-то роскошное, я разве что… Меня интересует только, как моя кандидатура выплыла… что, никого уж больше под рукой не оказалось?

— Мы с Гришей все обсудили… Есть у него один паренек, дипломник — давно с ним занимается, и сам по себе ничего, после армии поступил, в партии, активист, на красный диплом тянет… стоял этот вопрос! Он хотел бы его взять, но тут, видишь, как раз в партком вызвали меня и такую дали рекомендацию: пусть побудет сначала на практической работе. Что хорошего — из вуза да опять в вуз? Примем покуда тебя, а ты закончишь, место освободится — милости просим тогда! Усвоил?

— Что-то я это… ни сообразить, ни опомниться не могу. Что происходит? Только что из тюряги да из КПЗ не вылезал, одни шарамыги перед глазами мелькали, уж и язык-то человеческий подзабывать стал, и вдруг в одночасье — аспирантура, диссертация… что за сказка? И на шутку вроде не похоже…

— Ты погоди еще! — Федор Васильич снова перешел на обычный свой ворчливо-добродушный тон. — Заторопился, ишь ты! Надо еще экзамены сдать. Сходишь в отдел аспирантуры, узнаешь, какие документы… Ну, вообще все, как полагается. Препон тебе чинить, запомни, никто не собирается — кому придет в голову, если сам Кириллин ходатайствует.

— ?

— Да понимаешь… им нужна твоя помощь по клюевскому делу. Ты уж помоги, Миша.

— Неужели для них эта бумага так важна, что аж аспирантским местом готовы за нее откупиться?

— Все не так просто… У Татьяны Федоровны мощные связи в обкоме, чуть что — она бежит туда, и там встают на ее защиту. Вот видишь — ее даже до экспертизы не допускают! А на лекциях она несет порой такую чушь… уши вянут! Всех подозревает в идеологических диверсиях, диссидентстве, чтении вредной литературы…

— Прямо всех?

— Включая верхние эшелоны.

Вон оно что.

— Ну ступай, Миша, к Григорь Санычу, он теперь у себя должен быть. Пока, милый, забегай…

Морсковатых сидел на кафедре, читал журнал. На приветствие кивнул и продолжал свое занятие.

— Я к вам, Григорь Саныч.

— Что такое?

— Слыхали про такого Носова? Вроде бы это… меня к вам в аспиранты хотят определить.

Профессор поднял на него глаза, прищурился.

— Кто, говоришь, такой?

— Носов Михаил. Три года назад закончил. Вы меня, может быть, и не помните, а я вот вас отлично — на первом курсе читали.

— Ну-ну… А чего это тебя вдруг в науку-то потянуло?

— Меня? — Носов ткнул себя пальцем в грудь. — Да никогда в жизни. Я и не думал, понимаете… я следователем в райотделе работаю… Вдруг Федор Васильич вызывает — так, мол, и так… дескать, рекомендуем… Что вы, Григорь Саныч! Я раньше-то ни сном, ни духом.

— Ну вот… а сказали — сам хочешь. Сколько вранья накрутили! Почему тогда сразу не отказался?

Носов пожал плечами:

— Не могу даже объяснить. Да и можно ли это вообще — отказываться, когда тебе аспирантуру предлагают? Что, в самом деле — следствие надоело уже, ничего хорошего там нет, в другую милицейскую службу тем более не пойду; значит, у меня и цели-то четкой в этой системе нет, а если так — зачем там торчать? А здесь — все-таки наука, дело серьезное, интересное, круг общения другой, да и положение — ученый со степенью — это тебе не милиционер, верно?

Морсковатых хмыкнул неопределенно.

— Ты диплом-то у кого писал?

— У Литвака, Ильи Романыча.

— Я с ним поговорю… Хотя что ж это: с трудового права да вдруг — на историю, на другую кафедру. Вдруг тебе у меня совсем и неинтересно покажется?

— Это я как раз не думаю. Я ведь на исторический когда-то хотел поступать, конкурса только испугался…

— А чего?

— Нет, мне туда не пробиться было. На истфак отличников, медалистов много ломилось, а у меня аттестат средненький, школа райцентровская, почти сельская, да три года за рулем, всю память там растряс… Так что дисциплина меня устраивает. Правда, экзамены надо сдавать — ну, да я уж подготовился бы…

— Экзамены… — вздохнул Григорь Саныч. — Что экзамены, когда на тебя уже установка дана. Все равно ведь они меня доедят, куда я денусь? Но ты вроде парень ничего… Давай, оформляйся, что ли… Что делать! Если еще, говоришь, к службе сердце не лежит… а здесь — и приживешься, глядишь. Сдавай документы, к экзаменам готовься… где-то в конце мая — начале июня начнем это дело проворачивать. И — напиши ты им эту бумагу, будь они неладны…

— Что, прямо теперь написать?

— Боже упаси! Ни в коем случае. Только когда будет приказ о зачислении. Что ты, это такой народ — обманут, зацелуют, убьют за рупь. Давай! Хорошо, что познакомились, поговорили — может, чего-нибудь и правда получится…

Григорь Саныч встал, и они пожали друг другу руки.

Девица Копыркина в ожидании следователя слонялась по пецприемнику: гремела ведрами, кипятила титан. Она оказалась белокурой и толстоватой, с бельмом на глазу. В каморке дежурного Носов спросил ее:

— Чего набедокурила, мать?

— Соседке, суке, хавальник хотела порвать, чтобы не разорялась лишку. Какое твое, сука, дело, кто ко мне ходит, что делает? За собой гляди, в чужое дупло не лезь. Или завидно тебе? Падла…

Все ясно с тобой.

— Давно освободилась? Статья какая была?

— Сто сорок пятая, вторая часть. Седьмой месяц на воле. Сначала балдела, а теперь — тоска такая…

— Чего это?

— Опять на зону охота…

Так. К аресту Волощака он готов: есть протоколы допросов его самого, сожительницы, Копыркиной, справка из больницы о проникающем колотом ранении… Вина доказана, факт удара ножом признает и сам Волощак. Он тоже фрукт еще тот: трижды судим, за хулиганку и преступления против личности; освободившись в последний раз, вышел как-то на несчастную эту бабенку, поселился в ее бараке. Сразу, конечно, стал пить и гонять ее. В тот день, нажравшись, стал требовать еще бутылку. «Нету у меня! Нету! Все уже пропил!» — «Иди занимай!» — «У кого займешь? Перед получкой ведь!» — «Ах ты падла, проф-фура-а!» И — ножом в бок. Сто восьмая, первая часть. Проникающее ранение в полость брюшины. С учетом прошлых судимостей — никак не должны дать меньше пяти лет. Реально — шесть, семь. Ну и хрен с тобой, Волощак. Ворочайся, откуда пришел. Там твое и место.

В отделе Фаридыч бросил перед ним на стол конверт:

— Прими почту. Опять твоя Князева на связь вышла. Всю тюрьму, наверно, уже подкупила…

Вот еще напасть! «Мишинька мой милый любимый дорогой бриллиантовый я очень хочу с тобой встречу чтобы у нас была индийская любовь Мишинька я думаю о тибе все время день и особенно ночь сейчас жду этап не могу сомкнуть глаз…»

Еще на двести первой Валька ела его глазами, была вся красная, порывалась что-то сказать — но ей помешали. Вошла следователь из районной прокуратуры, Любка Спасская, приблизилась, обняла его за шею и сказала, склонившись:

— Мишик, ты обедать идешь? Я жду.