Читаем без скачивания Сент Ив - Роберт Стивенсон

Рональд явно рад был покинуть общество своей тетушки и с такой молчаливой поспешностью вышел из комнаты и из дома, словно не ее же поручение выполнял, а спасался от нее бегством. Меж тем старая дама поворотилась к племяннице.

— Хотела бы я знать, куда мы его денем на ночь! — воскликнула она.

— Мы с Рональдом думали поместить его в курятнике, — отвечала Флора, покраснев до ушей.

— Ничего подобного я не допущу, — возразила тетка. — Курятник, вон что выдумали! Если уж он наш гость, не годится ему спать в курятниках. Самая подходящая комната — твоя, ежели только он согласится ее занять, ведь ты и приготовить-то ее толком не успеешь. Ну, а сама ляжешь у меня в спальне.

Я невольно восхитился предусмотрительностью и тактом старой вдовы, и, разумеется, неуместно мне было ей перечить. Не успел я и глазом моргнуть, как уже остался один на один с унылым подсвечником — общество не из приятных! — и наполовину с радостью, наполовину с досадой разглядывал нагар на свече. Бегство мое удалось: властная, уверенная в себе хозяйка дома, которая взялась все уладить, внушала мне полнейшее доверие, и я уже воображал, как подкатываю к дверям дядюшки. Но — увы! — сердечные мои дела оставляли желать лучшего. Я видел Флору наедине и разговаривал с нею; я держался смело до дерзости и принят был благосклонно. Я любовался ею, когда щеки ее заливал нежнейший румянец, радовался откровенной доброте, что светилась в ее взоре, обращенном ко мне, — и вдруг на сцену, словно предвестник страшного суда, выходит грозное видение в нелепом чепце и с огромнейшим пистолетом и в мгновение ока разлучает меня с моей возлюбленной! Благодарность и восхищение спорили в душе моей с вполне естественной жгучею досадой. Тайное и дерзкое вторжение мое в ее дом не могло не вызвать самых дурных подозрений. Но старуха повела себя превосходно. Ее великодушие оказалось столь же несомненным, как и мужество, и я опасался, что проницательность ее нисколько им не уступит. Мисс Флоре, разумеется, приходилось выдерживать зоркие теткины взгляды, и, разумеется, она была встревожена. Короче говоря, мне оставалось только одно: воспользоваться мягкой постелью, попытаться поскорее уснуть и пораньше подняться в надежде, что утром мне больше посчастливится. Сказать так много и, однако, так и не договорить, уйти бог весть куда, даже не простясь по-настоящему, — нет, это было выше моих сил!

Я уверен, что благожелательная ведьма сия всю ночь не сомкнула глаз, чтобы в нужную минуту помешать моим замыслам. Задолго до рассвета она со свечой в руке уже стояла у моей постели, разбудила меня, положила передо мною какую-то мерзкую, грубую одежду, а мое платье велела свернуть в узел, ибо оно никак не годилось для предстоящего путешествия. С горечью и неохотой я облачился в деревенское платье домотканой материи, жесткой, как дерюга, изяществом покроя напоминающее саван, и, выйдя из спальни, обнаружил, что мой грозный цербер уже состряпал мне обильный завтрак. Она села во главе стола, налила себе чаю и все время, пока я ел, занимала меня разговором, полным здравого смысла и начисто лишенным обаяния. Сколько раз я сожалел, что это она сидит со мною за столом! Сколько раз проклинал тетушку, сравнивая ее с очаровательной племянницей! Но если хозяйка моя была отнюдь не красавица, зато она не пожалела хлопот, чтобы мне помочь. Она уже переговорила с моими будущими спутниками, и план, предложенный ею, показался мне на редкость разумным. Я должен был выдавать себя за молодого англичанина, который сбежал от полиции; в Шотландии выдан ордер на мой арест, и мне надобно как можно скорее тайком перейти границу.

— Я отозвалась о вас наилучшим образом, — сказала она, — и, надеюсь, вы меня не подведете. Я сказала им, что вы провинились только в том, что влезли в долги, и за это, ежели я верно выражаюсь, вас засадили в яму.

— Дай бог, сударыня, чтобы выражение это оказалось неверным, — сказал я. — Я не из тех, кого легко напугать, но, согласитесь, в обычае и в самих этих словах есть нечто варварское, средневековое, отчего несчастный чужестранец вполне может утратить душевное равновесие.

— Это только так называется по старому шотландскому законодательству и честного человека вовсе не должно пугать, — возразила она. — А вы, как я погляжу, весьма беззаботны, вам бы все шутить. Надеюсь, у вас не будет причин об этом пожалеть.

— Прошу вас, не думайте, что мои легкомысленные речи означают, будто мне неведомы глубокие чувства, — сказал я. — Ваша доброта совершенно меня покорила. Я всецело в вашем распоряжении и, поверьте, исполнен самой искренней к вам признательности. Прошу вас, отныне и навсегда считайте меня вашим преданнейшим другом.

— Ладно, ладно, — сказала она в ответ, — вон идет ваш преданный друг гуртовщик. Надо полагать, ему не терпится поскорей отправиться в путь, а сама я не успокоюсь, покуда вы благополучно не уйдете со двора, да еще мне надобно вымыть посуду, прежде чем проснется служанка. Слава богу, поспать-то она мастерица!

Небо меж деревьев сада начинало бледнеть, свеча, при которой я завтракал, была уже не нужна. Хозяйка поднялась из-за стола, и мне не оставалось ничего Другого, как последовать ее примеру. Все это время я ломал себе голову над тем, как бы мне исхитриться наедине перекинуться словечком с Флорой или улучить минуту и написать ей хоть коротенькую записку. Покуда я завтракал, окна спальни растворили, верно, для того, чтобы выветрился всякий след моего пребывания там; на лужайке перед домом показался Рональд, и мой неусыпный страж в образе старой дамы оборотился к нему.

— Рональд, — сказала она, — там не Сим ли прошел за оградой?

Я не упустил случая. Прямо у ней за спиною, на мое счастье, приготовлены были перо, чернила и бумага. Я написал: «Я вас люблю» — и, не успев прибавить более ни слова или хотя бы промокнуть написанное, вновь очутился под прицелом лорнета в золотой оправе.

— Пора, — начала она, но тут же увидела, чем я занят, и перебила себя: — Э, да вы что-то пишете?

— Кое-какие заметки, сударыня, — отвечал я, с живостью поклонившись.

— Заметки? — переспросила она. — А не записку?

— В английском языке, без сомнения, существуют finesse [15], которые я не различаю, — отвечал я.

— Постараюсь сделать смысл моих слов вполне ясным для вас, мусью виконт, — продолжала старая дама. — Как я полагаю, вы желаете, чтоб вас считали джентльменом?

— Надеюсь, вы не сомневаетесь в этом, сударыня?

— Сомневаюсь, и даже очень, по крайности сомневаюсь, так ли вы себя ведете, как подобает джентльмену, — отвечала она. — Вы явились сюда ко мне, а как, я толком не знаю; думаю, вы согласитесь, что обязаны мне толикой благодарности хотя бы за этот завтрак, который я для вас состряпала. Но кто вы для меня? Молодой человек, каких немало, недурной наружности и с недурными манерами, притом бездомный, у которого в кармане есть сколько-то английских денег и за голову которого объявлена награда. Я женщина благородного происхождения; хотя и без особой охоты, но я оказала вам гостеприимство и желаю, чтобы ваше случайное знакомство с моим домом на том и кончилось.