Читаем без скачивания Том 1. Стихотворения, статьи, наброски 1834-1849 - Иван Тургенев

Помещик

I

За чайным столиком, весной,Под липками, часу в десятом,Сидел помещик столбовой,Покрытый стеганым халатом.Он кушал молча, не спеша;Курил, поглядывал беспечно…И наслаждалась бесконечноЕго дворянская душа.На голове его курчавойТорчит ермолка; пес лягавой,Угрюмый старец, под столомСидит и жмурится. КругомВсё тихо… Сохнет воздух… ЖгучийПочуя жар, перепелаКричат… Ползет обоз скрипучийПо длинной улице села…

II

Помещик этот благородный,Степенный, мирный семьянин,Притом хозяин превосходный,Был настоящий славянин.Он с детства не носил подтяжек;Любил простор, любил покойИ лень; но странен был покройЕго затейливых фуражек.Любил он жирные блины,Боялся чёрта да жены;Любил он, скушав пять арбузов,Ругнуть и немцев и французов.Читал лишь изредка, с трудом,Служил в архиве казначейства,И был, как следует, отцомНеобозримого семейства.

III

Он отдыхал. Его женаОтправилась на богомолье…Известно: в наши временаСупругу без жены — раздолье.И думал он: «В деревне рай!Погода нынче — просто чудо!А между тем зайти не худоВ конюшню да в сенной сарай».Помещик подошел к калитке.Через дорожку, в серой свитке,В платочке красном набочо́к,Шла девка с кузовом в лесок…Как человек давно женатый,Слегка прищелкнув языком,С улыбкой мирно-плутоватойОн погрозил ей кулаком.

IV

Потом с задумчивым вниманьемСмотрел — как боров о заборС эгоистическим стараньем,Зажмурив глазки, спину тер…Потом, коротенькие ручкиСложив умильно на брюшке,Помещик подошел к реке…На волны сонные, на тучки,На небо синее взглянул,Весьма чувствительно вздохнул —И, палку вынув из забора,Стал в воду посылать Трезора…Меж тем с каким-то мужикомОн побеседовал приветноО том, что просто с каждым днемМы развиваемся заметно.

V

Потом он с бабой поболтал…(До баб он был немножко падок.)Зашел в конюшню, посвисталИ хлебцем покормил лошадок…Увидел в поле двух коровЧужих… разгневался немало;Велел во что́ бы то ни сталоСыскать ослушных мужиков.Красноречиво, важно, долгоИм толковал о чувстве долга,Потом побил их — но слегка…Легка боярская рука…Пришел в ужасное волненье,Клялся, что будущей зимойВсё с молотка продаст именье, —И медленно пошел домой.

VI

В саду ему попались дети,Кричат: «Папа́! готов обед…»«Меня погубят дети эти, —Он запищал, — во цвете лет!Адам Адамыч! Вам не стыдно?Как вы балуете детей!Помилуйте! Да что́ вы?» СейАдам Адамыч, очевидно*,Был иностранный человек…Но для того ли целый векОн изучал Санхоньятона*,Зубрил «Республику» ПлатонаИ тиснул длинную статьюО божествах самофракийских,Чтоб жизнь убогую своюВлачить среди дворян российских?

VII

Он из себя был худ и мал;Любил почтительные жесты —И в переписке состоялС родителем своей невесты.Он был с чувствительной душойРожден; и в старческие годыПри зрелище красот природыВздыхал, качая головой.Но плохо шли его делишки,Носил он черные манишки,Короткий безобразный фрак,Исподтишка курил табак…Он улыбался принужденно,Когда начнут хвалить детей,И кашлял, кланяясь смиренно,При виде барынь и гостей.

VIII

Но бог с ним! Тихими шагамиВернулся под родимый кровПомещик… Он моргал глазами,Он был и гневен и суров.Вошел он в сени молчаливо,И лани вспуганной быстрейВскочил оборванный лакейПодобострастно-торопливо.Мной воспеваемый предметСтремится важно в кабинет.Мамзель-француженка в гостиной,С улыбочкой, с ужимкой чиннойПред ним присела… ПосмотрелОн на нее лукаво — кошкой…Подумал: «Эдакий пострел!»И деликатно шаркнул ножкой.

IX

И гнев исчез его, как пар,Как пыль, как женские страданья,Как дым, как юношеский жар,Как радость первого свиданья.Исчез! Сменила тишинаПорывы дум степных и рьяных…И на щеках его румяныхУлыбка прежняя видна.Я мог бы, пользуясь свободойРассказа, с морем и с природойСравнить героя моего,Но мне теперь не до того…Пора вперед! Читатель милый,Ваш незатейливый поэтНамерен описать унылый.Славяно-русский кабинет.

X

Все стены на манер беседкиРасписаны. Под потолкомВисят запачканные клетки:Одна с симбирским соловьем,С чижами две. Вот — стол огромныйНа толстых ножках; по стенамИзображенья сочных дамС улыбкой сладостной и томнойИ с подписью: «La Charité,La Nuit, le Jour, la Vanité…»[6]На полке чучело кукушки,На креслах шитые подушки,Сундук окованный в угле,На зеркале слой липкой пыли,Тарелка с дыней на столеИ под окошком три бутыли.

XI

Вот — кипы пестрые бумаг,Записок, счетов, приказанийИ рапортов… Я сам не врагСтепных присылок — и посланий.А вот и ширмы… наконец,Вот шкаф просторный, шишковатый…На нем безносый, бородатыйБелеет гипсовый мудрец.Увы! Бессильно негодуя,На лик задумчивый гляжу я…Быть может, этот истукан —Эсхил, Сократ, Аристофан…И перед ним уже седьмоеКолено тучных добряковРастет и множится в покоеСреди не чуждых им клопов!

XII

Помещик мой достойно, важно,Глубокомысленно курил…Курил… и вдруг зевнул протяжно,Привстал и хрипло возопил:«Эй — Васька!.. Васька! Васька! Васька!!!»Явился Васька. «ТарантасВели мне заложить». — «Сейчас».«А. что? починена коляска?»«Починена-с». — «Починена?..Нет — лучше тарантас». — «Жена, —Подумал он, — вернется к ночи,Рассердится… Но нету мочи,Как дома скучно. Еду — да!Да, чёрт возьми — да!» Но, читатель,Угодно ль вам узнать, кудаСпешит почтенный мой приятель?

XIII

Так знайте ж! от его селаВерстах в пятнадцати, не боле,Под самым городом жилаПомещица — в тепле да в холе,Вдова. Таких немного вдов.Ее супруг, корнет гусарский,[Соскучившись на службе царской]Завел охоту, рысаков,Друзей, собак… Обеды, балыДавал, выписывал журналы…И разорился б, наконец,Мой тороватый молодец,Да в цвете лет погиб на «садке»[7],Слетев торжественно с седла,И в исступленном беспорядкеОставил все свои дела.

XIV

С его-то вдовушкой любезнойПомещик был весьма знаком.Ее сравнил остряк уездныйС свежепросольным огурцом.Теперь ей — что ж! о том ни слова —Лет по́д сорок… но как онаЕще свежа, полна, пышнаИ не по-нашему здорова!Какие плечи! Что за стан!А груди — целый океан![8]Румянец яркий, русый волос,Немножко резкий, звонкий голос,Победоносный, светлый взор —Всё в ней дышало дивной силой…Такая барыня — не вздорВ наш век болезненный и хилый!

XV

Не вздор! И был ей свыше данВеликий дар: пленять соседей,От образованных дворянДо «степняков» и до «медведей».Она была ловка, хитра,И только с виду добродушна…Но восхитительно радушнаС гостями — нынче, как вчера.Пред ней весь дом дрожал. Не малоОна любила власть. Бывало,Ей покорялся сам корнет…И дочь ее в семнадцать летХодила с четырьмя косамиИ в панталончиках. Не разСвоими белыми рукамиОна наказывала вас,

XVI

О безответные творенья,Служанки барышень и бар,..О вы, которым два целковыхДается в год на башмаки,И вы, небритые полкиУгрюмых, медленных дворовых!Зато на двести верст кругомОна гремела… с ней знакомБыл губернатор… кавалерыЕе хвалили за манерыСтоличные, за голосок(Она подчас певала «Тройку»)*,За беспощадный язычокИ за прекрасную настойку.

XVII

Притом любезная вдоваВладела языком французским,Хоть иностранные словаУ ней звучали чем-то русским.Во дни рождений, именинК ней дружно гости наезжалиИ заживались и вкушалиОт разных мяс и разных вин.Когда ж являлась до жаркогоБутылка теплого донского —Все гости, кроме дев и дам,Приподнимались по чинамИ кланялись хозяйке, — хором«Всего… всего» желали ей…А дети вместе с гувернеромШли к ручке маменьки своей.

XVIII

А по зимам она давалаБольшие балы… Господа!Хотите вы картиной балаЗаняться? Отвечаю: да,За вас. Во времена былые,Когда среди родных полейЯ цвел — и нравились моейДуше красавицы степные,Я, каюсь, — я скитался самПо вечерам да по балам,Завитый, в радужном жилете,И барышень «имел в предмете».И память верная мояРядком проводит предо мноюТе дни, когда, бывало, яСиял уездною звездою…

XIX

Ах! этому — давно, давно…Я был тогда влюблен и молод,Теперь же… впрочем, всё равно!Приятен жар — полезен холод.Итак, на бале мы. ПаркетОтлично вылощен. РядамиТеснятся свечи за свечами,Но мутен их дрожащий свет.Вдоль желтых стен, довольно темных,Недвижно — в чепчиках огромных —Уселись маменьки. ОднаЛюбезной важности полна,Другая молча дует губы…Невыносимо душен жар;Смычки визжат, и воют трубы —И пляшет двадцать восемь пар.

XX

Какое пестрое собраньеПомещичьих одежд и лиц!Но я намерен описаньеНачать — как следует — с девиц.Вот — чисто русская красотка,Одета плохо, тяжелаИ неловка, но весела,Добра, болтлива, как трещотка,И пляшет, пляшет от души.За ней — «созревшая в тишиДеревни» — длинная, худаяСтоит Коринна молодая…*Ее печально-страстный взорТо вдруг погаснет, то заблещет…Она вздыхает, скажет вздорИ вся «глубоко» затрепещет.

XXI

Не заговаривал никтоС Коринной… сам ее родительБоялся дочки… Но затоЧудак застенчивый, учительУездный, бледный человек,Ее преследовал стихамиИ предлагал ей со слезами«Всего себя… на целый век…»Клялся, что любит беспорочно,Но пел и плакал он заочно,И говорил ей сей ПарисВ посланьях: «ты» — на деле «вы-с».О жалкий, слабый род! О времяПолупорывов, долгих думИ робких дел! О век! о племяБез веры в собственный свой ум!

XXII

О!!!.. Но — богиня песнопений,О муза! — публика мояТерпеть не может рассуждений…К рассказу возвращаюсь я.Отдельно каждую девицуВам описать — не моемуДано перу… а потомуВообразите вереницуШироких лиц, больших носов,Улыбок томных, башмаковКозлиных, лент и платьев белых,Турбанов, перьев, плеч дебелых,Зеленых, серых, карих глаз,Румяных губ и… и так дале —Заставьте барынь кушать квас —И знайте: вы на русском бале.

XXIII

Но вот — среди толпы густойМелькает быстро перед вамиребенок робкий и немойС большими грустными глазами.Ребенок… Ей пятнадцать лет.Но за собой она невольноВлечет вас… за нее вам больноИ страшно… Бледный, томный цветЛица — печальный след сомненийТревожных, ранних размышлений,Тоски, неопытных страстей,И взгляд внимательный — всё в нейВам говорит о самовластнойДуше… Ребенок бедный мой!Ты будешь женщиной несчастной…Но я не плачу над тобой…

XXIV

О нет! пускай твои желанья,Твои стыдливые мечтыВ суровом холоде страданьяПогибнут… не погибнешь ты.Без одобренья, без участья,Среди невежд осужденаТы долго жить…но ты сильна,А сильному не нужно счастья.О нем не думай… но судьбеНе покоряйся; знай: в борьбеС людьми таится наслажденьеНеистощимое — презренье.Как яд целительный, оноИ жжет и заживляет рануДуши… Но мне пора давноВернуться к моему «роману».

XXV

Вот перед вами в вырезномЗеленом фраке — шут нахальный,Болтун и некогда «бель-ом»[9],Стоит законодатель бальный.Он ездит только в «высший свет».А вот — неистово развязный,Довольно злой, довольно грязныйОстряк; вот парень средних лет,В венгерке, в галстуке широком,Глаза навыкат, ходит боком,Хрипит и красен, как пион.Вот этот черненький — шпионИ шулер — впрочем, малый знатный,Угодник дамский, балагур…А вот помещик благодатныйИз непосредственных натур.

XXVI

Вот старичок благообразный,Известный взяточник, а вотСветило мира, барин праздный,Оратор, агроном и мот,Чудак для собственной потехиЛечивший собственных людей…Ну, словом — множество гостей.Варенье, чернослив, орехи,Изюм, конфекты, кренделькиНа блюдцах носят казачки…И, несмотря на пот обильный,Все гости тянут чай фамильный.Крик, хохот, топот, говор, звонСтаканов, рюмок, шпор и чашек…А сверху, с хор, из-за колоннГлазеют кучи замарашек.

XXVII

Об офицерах, господа,Мы потолкуем осторожно…(Не то рассердятся — беда!)Но перечесть их… Это можно.Чувствительный артиллерист,Путеец маленький, невзрачный,И пехотинец с виду мрачный,И пламенный кавалерист —Все тут как тут… Но вы, кутилы,Которым барышни не милы,Гроза почтенных становых,Владельцы троек удалых,И покровители цыганок —Вас не видать на тех балах,Как не видать помадных банокНа ваших окнах и столах!

XXVIII

Превозносимый всем уездомДом обольстительной вдовыБывал обрадован приездомГостей нежданных из Москвы.Чиновник, на пути в отцовскийДалекий, незабвенный кров(Спасаясь зайцем от долгов),Заедет… умница московский,Мясистый, пухлый, с кадыком,Длинноволосый, в кучерскомКафтане, бредит о чертогахКнязей старинных, о.От шапки-мурмолки своейЖдет избавленья, возрожденья;Ест редьку, — западных людейБранит — и пишет… донесенья.

XXIX

Бывало, в хлебосольный домИз дальней северной столицыПримчится борзый лев; и львом*Весьма любуются девицы.В деревне лев, глядишь, ручнойЗверек — предобрый; жмурит глазки;И терпеливо сносит ласкиГостеприимности степной.В деревне — водятся должишкиЗа ним… играет он в картишки…Не платит… но как разговорЕго любезен, жив, остер!Как он волочится небрежно!Как он насмешливо влюблен!И как забудет безмятежноВсё, чем на миг был увлечен!

XXX

Но мой помещик? Не пора лиК нему вернуться, наконец?Пока мы с вами поболтали,Читатель, — староста, кузнец,Садовники, покинув тачки,Кондитор, ключник, повара,Мальчишки, девки, кучера,Столяр, кухарки, даже прачки —Вся дворня, словом, целый часСправляла «ветхий тарантас».И вот, надев армяк верблюжий,На козла лезет кучер дюжий;Фалетор сел; раздался крик*Ребят; победоносно взвилсяПроворный кнут — и шестерикПеред крыльцом остановился.

XXXI

Выходит барин… целый домЗа ним идет благоговея.Безмолвно — в шляпах с галуном,Надетых криво, два лакеяВедут его… Приятель нашДетей целует, на подножкуЗаносит ногу, понемножку,Кряхтя, садится в экипаж,И под его дворянским телом,Довольно плотным и дебелым,Скрипят рессоры. «Взят тюфякНа всякий случай! Ты, дурак,Смотри, под горку тише… Что выМне в ноги положили? стой!Где ларчик?» — «Здесь». — «А! Ну, готовы?Пошел!.. Я к вечеру домой».

XXXII

Уехал барин. Слава богу!Какой веселый, дружный гам,Какую шумную тревогуВсе подняли! Спешит АдамАдамыч в комнатку… гитару(Подарок будущей жены)Снимает тихо со стены,Садится, скверную сигаруС улыбкой курит… и не разИз голубых немецких глазСлеза бежит… и край любимыйОн видит снова — край родимый,Далекий, милый… и, покаЕще не высохли те слезы,В убитом сердце старикаВзыграли радостные грезы.

XXXIII

Помещик едет. Легкий сон,Надежный друг людей дородных,Ям овладел… не видит онРавнин окрестных плодородных.О Русь! Люблю твои поля.Когда под ярким солнцем летаСветла, роскошна, вся согрета,Блестит и нежится земля…Люблю бродить в лугу росистомВесной, когда веселым свистомИ влажным запахом полнаСтепей живая тишина…Но дворянин мой хладнокровноПоля родные проезжал;Он межевал их полюбовно,Но без любви воспоминал

XXXIV

О них… Привычка! То ли дело,Когда в деревню как-нибудьМы попадем, бывало… Смело,Легко, беспечно дышит грудь…И дорога нам воля наша,Природа — дивно хороша,И в каждом юноше душаКипит, как праздничная чаша!Так что ж? Ужели ж те годаПрошли навек и без следа?Нет! Нет! Мы сбросим наши цепи,Вернемся снова к вам, о степи!И вот — за бешеных коней*Отдав полцарства, даже царство —Летим за тридевять полейВ сороковое государство!..

XXXV

Раскинувшись на пуховыхПодушках, спит самодовольноПомещик. Кучер пристяжныхСтегает беспощадно. БольноСмотреть на тощих лошадей.Фалетор на кобыле тряскойВесь бледный прыгает. Со связкойВ руках храпит себе лакей.Бойка дорога. Все ракиты,Как зимним инеем, покрытыТончайшей пылью. Жарко. Вдруг(Могу ль изобразить испугПомещика?) на поворотеОсь пополам — и тарантас(Прошу довериться работеДомашней…) набок…Вот те раз!

XXXVI

Поднявшись медленно с дороги,Без шапки, трепетной рукойОщупал спину, нос и ногиМой перепуганный герой.Все цело… Кучер боязливоПривстал… и никаких речейНе произнес… Один лакейЗасуетился торопливо —То вскочит сам на облучок,То вдруг возьмется за задок,То шляпу двинет на затылок…Но как ни ловок он и пылок —Напрасно всё… Что делать! СамПомещик вовсе растерялся,Не верил собственным глазамИ, как ребенок, улыбался.

XXXVII

«Ах, чёрт возьми! Ну, что там?» — «ОсьСломалась». Барин для порядкаЕе потрогал. «Да; хоть брось.Ох, эта бестия Филатка!(Филаткой звался старый плутКаретник.) До деревни сколько?»«Да будет верст пяточек». — «Только?Скачи за кузнецом… да кнутВозьми…» Но взоры в отдаленьеВперило хитрое творенье,Лакей… и вдруг он крикнул: «Э!К нам едет барыня…» — «Где? где?Какая барыня?» — «Полями.Знать, оне взяли… Точно так»«Не может быть!» — «Смотрите сами:Оне-с…» — «Ну, ну, молчи, дурак!»

XXXVIII

Действительно: в кибитке длинной,Подушками, пуховикомНабитой доверху, в стариннойИзмятой шляпке, с казачком,С собачкой, с девкой в казакинеСуконном, едет на семиКрестьянских клячах «chère amie»[10].Своей любезной половинеПриятель наш едва ли рад…Он бросился вперед, назад…Им овладело беспокойство[11],Весьма естественное свойствоИных мужей при виде жен…Кибитка стала… дыбом волосНа нем поднялся… слышит онСупруги дребезжащий голос:

XXXIX

«Сергей Петрович, это вы?»*«Я, матушка». — «Ах, мой спаситель!Куда ж вы ехали?» Увы!Разочарованный сожительМолчит уныло. «Верно, к тойВдове? Уж эта мне вострушка!Да говорите ж!.. К ней, Петрушка?»Лакей проворно головойКивнул. «Ах, старый греховодник!Вот я молилась — вас угодникИ наказал… Ну, как я зла!А я вам просвиру везла!..Неблагодарный! ОтлучитьсяНельзя мне на денек, ей-ей…Подвинься, Аннушка… СадитьсяИзвольте к нам — да поскорей».

XL

Покорный строгому веленью,Садится муж. В его грудиНет места даже сожаленью…Всё замерло. Но впередиБеду предвидит он. ПодругаЕго когда-то молодаБыла, но даже в те годаНе думала, что друг для другаСупруги созданы… нет! мужУстроен для жены. К тому жНеравный бой недолго длился:Сергей Петрович покорился.Теперь везет его домойОна для грозного расчета…Так ястреб ловкий и лихойУносит селезня с болота.

XLI

Вот тут-то я б заметить мог,Как все на свете ненадежно!Бог случая, лукавый бог,Играет нами… Что возможноВчера — сегодня навсегдаНедостижимо… Да мы самиНепостоянны… за мечтамиГоняемся… Но, господа,Хоть я воображаю живо,Как вы следите терпеливоИ добросовестно за ним,За бедным витязем моим, —Однако кончить не пора ли?Боюсь, приелись вам стихи…За чистоту моей моралиПростите мне мои грехи.

XLII

Я прав. Мои слова — не фразаПустая, нет! С своей женой —Заметьте — под конец рассказаСоединяется герой.Закон приличья, в том свидетельЧитатель каждый, сей законСвященный строго соблюден,И торжествует добродетель.Но весело сказать себе:Конец мучительной гоньбеЗа рифмами… придумать строчкуПоследнюю, поставить точку,Подняться медленно, легкоВздохнуть, с чернилами проститься —И перед вами глубоко,О мой читатель, поклониться!

Статьи и рецензии