Читаем без скачивания Могикане Парижа - Александр Дюма

Семья, которая только что изнемогала под гнетом бедности, решилась стать еще беднее, чтобы только сохранить у себя ребенка. Им казалось, что усадить это маленькое существо у своего домашнего очага значит не только не обеднеть, но, напротив, – обогатиться.

XVIII. Приходской священник

Перенесемся на несколько лет вперед… По улице предместья Св. Якова шел бодрого вида священник, лет 70. Появление его произвело между жителями предместья видимую сенсацию. Послышалось несколько возгласов: «Ну вот и аббат!» – и вскоре около него собралась небольшая кучка местных кумушек. Одна торговка, за метив, что аббат озирается по сторонам, поглядывая на номера домов, сочла нужным помочь ему.

– Доброе утро, господин аббат!

– Доброго утра, моя милая! – отвечал с достоинством аббат и продолжал свой путь.

– Господин аббат, вы спешите, может быть, на свадьбу? – спросила кумушка.

– Вы угадали, – ответил священник, останавливаясь.

– На свадьбу, которая должна произойти в доме № 20? – добавила другая.

– Именно! – ответил еще более удивленный священ ник.

Заслышав, что башенные часы Св. Якова пробили половину десятого, он снова пошел далее.

– Вы пришли на свадьбу г-на Жюстена? – спросила третья кумушка.

– На свадьбу с маленькой Миной, которой вы состоите опекуном? – произнесла четвертая.

Священник глядел на кумушек с возрастающим изумлением.

– Да оставьте же, наконец, в покое этого достойного человека, болтушки! – крикнул бочар, набивавший обручи на винную бочку. – Разве вы не видите, что он спешит!

– Да, действительно, я спешу, – сказал добрый священник. – Однако далеконько предместье Св. Якова! Если бы я знал, что это так далеко, я взял бы карету.

– Да вот вы уже и пришли, господин аббат – остается несколько шагов.

– Будьте покойны, г-н кюре, – вы не заблудитесь. Мы проводим вас до самых дверей.

– Эй! Баболен, беги вперед и скажи г-ну Жюстену, чтобы он не беспокоился более: г-н аббат, которого он поджидал, сейчас прибудет.

– Вы никогда не были у Жюстена, господин священник?

– Нет, мои добрые друзья, я никогда не был в Париже.

– Вот как! Откуда же вы?

– Из Буйля.

– Из Буйля! Где это? – спросил чей-то голос.

– Во внутреннем департаменте Сены, – отретил другой голос.

– Действительно, Внутренняя Сена, – подтвердил аббат Дюкорне, – это восхитительная местность, которую называют Руанским Версалем.

– О! Вы найдете, что они прелестно устроились.

– А в особенности хорошо меблировали квартиру. Вот уже три недели только и видишь, что возят им мебель.

– Значит, он богат, этот господин Жюстен?

– Богат?. Да, богат, как церковная крыса!

– Но в таком случае, как же может он это делать?.

– Есть люди, которые расходуют то, что они имеют, а есть такие, которые расходуют то, чего не имеют, – пояснил цирюльник.

– Так! Уж не хочешь ли ты сказать что-либо дурное о бедном школьном учителе потому только, что он сам бреется?

– Ха, ха, ха! Он очень хорошо бреется! Три недели тому назад у него на подбородке был порез шириною в полдюйма.

– Ну так что, – заметил мальчишка, закадычный друг Баболена, – ведь подбородок-то его собственный, и он может делать с ним все, что ему угодно; никому до того дела нет; рассади он себе на нем хоть душистый горошек, и то он будет прав!

– Поспешайте скорее, господин аббат! – произнес Баболен, исполнивший данное ему поручение, – только вас и ждут!

Минут через пять почтенный священник поравнялся с домом № 20. Жюстен и Мина поджидали его у дверей. Теперь Мина была уже не той маленькой девочкой, которую мы видели в предыдущей главе. Она выросла, сделалась красавицей и теперь приехала к Жюстену из пансиона г-жи Демаре, чтобы выйти за него замуж.

При виде этих двух прекрасных молодых людей священник остановился и улыбнулся.

– А! – произнес он про себя, – воистину, мой Боже, Ты создал их друг для друга.

Мина подбежала к нему и повисла на шее. Она знала его еще в те времена, когда этот добрый священник приходил навестить мадам Буавен и когда ей было всего восемь лет от роду.

Он обнял ее, а затем отошел несколько от нее, чтобы лучше разглядеть ее.

Он никогда не узнал бы в этой прелестной молодой девушке, готовой стать женщиной, то дитя, которое он шесть лет тому назад отправил в Париж в белом платьице, голубых ботиночках и голубом кушаке…

Нужно было еще пять минут ждать до отправления в церковь. Его ввели в комнату, где находилась уже мать Жюстена, сестра его, мадам Демаре – начальница пансиона, мадемуазель Сусанна Вальженез – подруга Мины и старый Мюллер.

– Наш дорогой кюре из Буйля, мама Корби, – представила его Мина, – г-н аббат Дюкорне.

– Да, да, – подтвердил аббат с сияющим лицом, – это я, которой пришел благословить вас и принес приданое этой красавице.

– Какое приданое?

– Да, приданое… представьте себе, что дня три тому назад я получаю письмо из Австрии и в этом письме перевод на получение десяти тысяч восьмисот франков от банкиров Руана Леклерка и Луи. К переводу приложено письмо.

– Письмо? – пробормотал Жюстен.

– Письмо? – также проговорила мадам Корби.

– А! Письмо, – произнес профессор, пораженный этим не менее мадам Корби и Жюстена.

– Вот это самое письмо.

И аббат развернул письмо, которое, действительно, было помечено иностранным штемпелем, и прочел следующее:

«Дорогой мой аббат!

Поездка моя в Индию была причиною того, что я должен был прервать мои связи с Францией и что Вы около девяти лет не имели обо мне никаких сведений. Но я Вас знаю; я знаю и достойную мадам Буавен, которой я доверил свое дитя. Мина не могла пострадать от этого.

Теперь, возвратясь в Европу и задержанный в Вене делами, не терпящими отлагательства, которые могут продлиться еще неопределенное время, я спешу переслать Вам перевод от банкиров Леклерка и Луи в Руане на сумму в десять тысяч восемьсот франков, которые я не мог Вам выслать ранее.

Кроме того, Вы получите еще до моего возвращения, дня, которого я не могу определить, сто двадцать тысяч франков, составляющих собственность моей дочери… Вена в Австрии. Отец Мины».

Мина захлопала в ладоши, и воскликнула:

– О, какое счастье, Жюстен! Папа мой жив еще!

Жюстен взглянул на свою мать. Она была бледна, поднялась со своего места и протянула руки по направлению к сыну.

– Ты понимаешь, не правда ли, сын мой, – произнесла она твердым голосом, – ты понимаешь?..

Жюстен не ответил: он плакал.

Мина глядела на всю эту сцену, ровно ничего не понимая.

– Но что с вами, мама Корби? – спрашивала она. – Что с тобою, Жюстен?

– Ты понимаешь, не правда ли, мое бедное дорогое дитя, ты понимаешь, – продолжала мать, – что ты мог жениться на Мине только тогда, когда она была бедной сиротой…

– Боже мой! – воскликнула Мина, начиная догадываться.

– Но ты понимаешь также, что ты не можешь жениться на Мине богатой и зависящей от отца? Это была бы кража, сын мой! – произнесла слепая, подняв руку к небу, точно призывая в свидетели Бога. – Ты не можешь жениться на ней без согласия отца!..

Жюстен опустился на колени перед своей матерью.

– Подведи меня к моему креслу, дитя мое, – чуть слышно произнесла слепая, – я чувствую, что силы мои оставляют меня.

Селеста подошла к ней.

– Но в чем же дело. Боже мой?! В чем же дело? – спрашивала Мина.

– Дело в том… дело в том, Мина, – произнес Жюстен, разражаясь рыданиями, – дело в том, что до того дня, пока отец твой не даст свое согласие на наш брак – а вероятнее всего, что он его никогда не даст! – мы можем быть друг для друга не более как брат и сестра.

Мина, в свою очередь, заплакала.

– О! – заговорила она. – По какому праву отец мой, которого я не знала, который кинул меня маленькой, признает меня только теперь? Пусть оставит он себе свои деньги, лишь бы оставил мне мое счастье! Оставил бы мне моего бедного Жюстена! Но не как брата, но, прости мне, Господи, как мужа!.. Жюстен!.. Жюстен!.. Мой возлюбленный, не покидай меня!..

И молодая девушка с болезненным криком упала в обморок на руки Жюстена…

Час спустя вся в слезах Мина уехала в Версаль, держась за руку своей подруги Сусанны.

XIX. Покорность провидению

Итак, брак Жюстена с Миной расстроился.

Жюстен спустился в свою крошечную комнатку. Все, что он уносил с собой со второго этажа, – это был венок из флердоранжа, который ему бросила Мина, сорвав со своей головы, при расставании с ним.

Добряк Мюллер спустился к Жюстену.

Что касается кюре, ему более нечего было делать в Париже; в шесть часов вечера он сел в почтовую карету, отправляющуюся в Руан, увозя с собою проклятые деньги, расстроившие счастье стольких лиц.

Сумрачное лицо ученика внушало Мюллеру серьезные опасения. В надежде развеять тяжелые мысли его он было принялся говорить с Жюстеном о школе, о времени, предшествовавшем моменту, когда тот встретился с маленькой девочкой. Но Жюстен, в свою очередь, вспомнил довольно обстоятельно, день за днем, ту блаженную жизнь, которую он вел в продолжение шести лет.