Читаем без скачивания Хозяин Колодцев (сборник) - Марина и Сергей Дяченко

— Ну… Пойду-ка, — прикрыв глаза ладонью, она поглядела на высокое солнце. — Ежели все по добру поведется, то ночью, может быть… У меня и первенец-то быстренько выскочил — а этот, ежели по добру, то как пробочка и вылетит…

Игар сидел и смотрел, как она идет к дому — ступая осторожно и горделиво.

По добру не повелось.

Девочка, принесшая Игару обед, казалась возбужденной и радостной — «у тетки началось». Посреди двора развели костер, и старшая хозяйка торжественно бросила туда жертву добрым духам — пучок ароматных трав. Дети в восторге прыгали вокруг, выкрикивая считалки-заклинания и вдыхая терпкий дым.

К вечеру радость в доме поугасла, осталось лишь возбуждение; в сумерках к воротам подкатила повозка, привезшая властную высокую старуху — лучшую на три деревни повивальную бабку.

Игар, которому вдруг страшно и тоскливо сделалось в его одиночестве, сидел на кухне вместе с детьми старшей хозяйки — все они по очереди нянчили сына Тири, двухлетнего мальчонку, чей брат или сестра собирались сейчас появиться на свет. То и дело забегал обеспокоенный муж Тири, шумно отхлебывал из кружки с водой, вытирал усы, оглядывал кухню невидящим взглядом и торопился прочь. Сверху, из спальни, все явственнее доносились стоны.

В очередной раз заскочив в кухню, муж роженицы поманил Игара пальцем:

— Поди…

И, когда Игар вышел, просительно взял его за локоть:

— Ты… Страшно мне чего-то. Эти-то, — он имел в виду старшую хозяйку и ее мужа, — эти-то при деле, а меня выгнали… А мне страшно одному. Первый раз так не боялся… Тири… она…

Он замолчал, собираясь с словами и одновременно вглядываясь Игару в лицо — не думает ли смеяться?! Игар не думал; муж Тири перевел дыхание:

— Ты… своему бы я не сказал. Ты чужой, придешь-уйдешь… Поболтай со мной… покуда. Чтоб не так долго… Вот как тебя, к примеру, зовут?

Игар назвался.

— А меня Глабом, — муж Тири тоскливо вздохнул. — Первенький наш мальчик быстро родился… А это… может, девчонка?..

Игар кивнул, соглашаясь; он ничего не смыслил в деторождении, зато прекрасно понимал, что Глаба нужно поддержать.

Сверху донесся не стон уже — вопль; Игар почувствовал, как продирают по коже липкие противные мурашки. Бесхитростная Тири со своими добрыми сказками…

Глаб судорожно сдавил его руку:

— Жена… она терпеливая. Она страх какая терпеливая, ей как-то на сенокосе палец на ноге отхватило… Так она ни слезиночки не пролила, улыбалась даже, мать свою успокаивала… А…

Тири закричала снова — голос казался неузнаваемым. Игар сглотнул.

— Что-то долго, — Глаб сжимал и разжимал пальцы. — Я… пойду туда. Я спрошу, как…

Игар пошел следом.

Дверь спальни была приоткрыта. Повивальная бабка говорила раздражено и властно; старшая хозяйка, кажется, возражала. Что-то со стоном пыталась сказать роженица; из комнаты вышел хмурый как туча старший хозяин. Оттолкнул пробирающегося вовнутрь Глаба:

— Уйди… Не до тебя…

Глаб скривил лицо — выражение детской слабости портило его мужественные, красивые в общем-то черты:

— Что… не так? Не так?!

Хозяин сжал зубы:

— Значит… повитуху надо звать, что на постоялом дворе живет. Она…

В комнате грохнуло что-то тяжелое; лучшая на три деревни повивальная бабка распахнула дверь настежь, так, что Игар успел увидеть постель и кого-то на постели, и какие-то тряпки на полу… Повивальная бабка уперлась руками в бока, и подбородок ее, отмеченный крупной родинкой, упрямо вздернулся:

— Я тебе позову!.. Я тебе позову ее, приблуду-то приезжую!.. Я тебе дура, значит?! Я говорю, судьбина ведет, судьбина матерь выведет али младенца…

Глаб двумя руками взял себя за горло:

— Тири… Жену мне спасите, а она потом другого родит!..

Из приоткрытой двери донесся почти звериный, страдающий крик. Игар прислонился к стенке.

Святая Птица… Ну как же все это уживается в одном мире. Кладбища, кишащие червями и нищими, похотливая возня на крышке саркофага, отягощенная телами виселица… Почему мир до сих пор населен? Его так трудно населять, этот поганый мир, так невыносимо тяжело… И собственная Игарова судьба, если вдуматься, не столь уж трагична; все поправимо, если это не смерть или не роды…

— Против судьбы не попрешь, — холодно сообщила старуха. — А эта приблуда, говорят, уже сотню баб уморила…

— Врешь ты все! — не выдержала хозяйка. — Коли не можешь, власти твоей нет…

— Могу! — взвилась повивальная бабка. — По сюда, — провела рукой по горлу, — могу, а дальше уже судьба…

Тири закричала снова. Глаб передернулся; хозяин мрачно глядел вслед старухе, удалившейся в комнату и закрывшей за собою дверь. Жена его молча ожидала.

— Послать? — шепотом спросил хозяин. — За повитухой-то…

Женщина колебалась. Игар видел, как пальцы ее кромсают край передничка, безжалостно выдергивают белые нитки.

— Хуже не будет, — сказал мужчина шепотом. — Куда уж хуже… Тихо, Глаб, тихо… Ежели он… поперек… в ней встал… Куда хуже, у меня сестра вот так…

Глаб заплакал.

— Уже поздно, наверное, — тихо предположила женщина. — Уже…

Мужчина сжал зубы:

— О ней… о той повитухе, разное говорят… говорят, что она…

— Чего вы ждете?! — закричал Игар шепотом.

О нем все забыли, его никто не замечал, а теперь он, наконец-то обретший дар речи, шагнул вперед возмущенно и зло:

— Чего ждете?! Я за ней пойду! Я приведу ее, сейчас, а там будете решать, поздно или нет… И где какая баба что сбрехала…

Мужчина нахмурился. Глаза его холодно блеснули; женщина поднесла искромсанный край передничка к губам:

— Иди…

Из кухни выглянула детская рожица — и испуганно спряталась опять.

Он колотил в запертую дверь, пока на сбил кулаки, а потом стал тарабанить ногами, и когда в конце концов сонный слуга отворил ему, в опущенной руке слуги была суковатая палка:

— Ополоумел?!

Игар нырнул под его руку, быстро огляделся; в дальнем конце коридора шлепал туфлями упитанный мужчина в ночном колпаке и со свечкой. Игар не без основания принял его за хозяина.

— Мне повитуху, — сказал он быстро, уворачиваясь от не в меру ретивого слуги. — Повитуха здесь живет, а там… — он запнулся, потому что выяснилось, что он даже не знает прозвища приютившей его семьи. Там… Тири рожает.

— Моя жена пятерых родила без всякой повитухи, — сухо сообщил хозяин. — Заведение почтенное, ночь, люди спят…