Читаем без скачивания Осколки вечности - Александра Верёвкина

Далее, полагаю, следовало ожидать расправы над Верджилом, потому как интерес нациста к моей бесчувственной персоне резко пресек черту широченных зевков. Я навострил локаторы. Чутье подсказывало: 'Сейчас состоится жесть', поэтому в некотором роде отсутствие зрения и двигательной моторики сыграло мне на руку. Единственное, что не оставляло в покое мое блуждающее по дебрям космоса сознание, так это пребывание в комнате Астрид. Ей было вовсе незачем любоваться пасторальными пейзажами с бойни, но, видимо, генерал имел обратные моим мировоззренческие нормы.

Спустя мгновение я вник в суть ее присутствия. Добрый, как и все эсесовцы, дядечка решил извлечь из нашего колоритного сборища максимум удовольствия. В общем, начну по порядку.

Во всех смыслах ущербный папик Айрис, повозившись с клинками, ставшими мне за эти несколько часов едва ли не родными, отошел влево. К облупленным раковинам, надо понимать. С кряхтением наклонился, пошарил шелудивыми ручонками по трубам (редкое бряканье металла я приписал клацанью ножа о коллектор) и вытянул оттуда хрусткий пластиковый пакет. Потерявшая дар речи парочка не произносила ни звука, и в этой кладбищенской тишине лихое сердцебиение лапуси казалось оглушительно громким и бессистемным. В ее груди без устали взрывались одна бомба-шутиха за другой.

Волмонд меж тем упоенно содрал со своей заначки хлесткие мотки скотча, развернул ее и высыпал на пол звякающую горстку железяк. Нечто вроде гаечных ключей и щипцов, судя по тональности падения, вдохновенно образовало на кафеле внушительный холм пыточных инструментов. Маньяк тут же разворошил его носком ботинка, отыскивая необходимое. Я, с учетом бессмертного опыта, красочно представлял себе его выбор, хоть и не мог говорить о нем наверняка. Стамеска, какая-нибудь огромная отвертка, клещи, скальпель (без него 'нормальные' живодеры из дома обычно не выходят) и особый вид ножниц (я бы, например, остановил взгляд на реберных; под их лезвиями кости трещат как оголтелые). Короче, тоска зеленая. От воспаленной фантазии немца я ожидал более изощренных решений, хотя, с другой стороны, подобному стечению обстоятельств невозможно не радоваться. Все перевернулось с ног на голову, когда дедуля заговорил, обращаясь, по моим слепым представлениям, к Астрид.

— Держи, — по-отечески ласковым тоном обратился он к девушке. Голос плавно отдалился от меня, вплотную приблизившись к Верджу. — Помнишь наш уговор, дорогая?

Ее ответа я не расслышал. Нечто невнятное и бубнящее походило на согласие, как олень на крокодила, и шизофреника оно изрядно повеселило. Хохотал он долго, бесстрастно, со знанием дела, после чего мгновенно оборвал тупой ржачь и…

Я не совсем понял, что именно сотворил этот гнойный нарыв на теле вменяемого вампирского сообщества. Откуда-то издалека (вроде как из недр самих стен) разнесся сухой щелчок. За ним последовало мерное гудение наподобие заведенного тракторного мотора, затем ожили сковывающие старину Габсбурга цепи. С глухим бряцанием кандалы стали наматываться на реле, таящееся за осыпающимся кафелем. Дружище запаниковал и попытался воззвать Мердока к рассудку. Безуспешно. Я и сам капитально задергался, но лишь в воображении. Телеса по-прежнему находились под действием мертвой крови и любые импульсы воспринимали в штыки.

Если мне не изменяет память, через минуту доблестная королевская задница оказалась намертво прикована к стояку, доселе виднеющемуся на заднем плане. Двигатель катушки пару раз удовлетворенно фыркнул и заглох. Булочка протяжно шмыгнула носиком. Ее рыцарь погрузился в высокомерное молчание (говорю же, кремень, а не мужик; взглянет — лес вянет). И вот тут-то полетели клочки по закоулочкам.

План Волмонда по нанесению приятелю тяжких телесных был прямолинеен до безобразия. С горящими, как мне померещилось, глазами он вручил Астрид инквизиционный реквизит, на секунду выскочил из пыточной, чтобы опосля вернуться с колченогим стулом. Обустроить зрительный зал на одну персону не составило никакого труда. С легкой отдышкой фашист плюхнулся на сиденье и приготовился к жадному поглощению эстетических прелестей от вида крови, мучений и обильных девичьих слез.

Несчастный котёночек зарапортовался, перебирая в руках столярные (и не только) принадлежности. Старый хрыч прикрикнул на нее. Не помогло. Она побросала инструментарий на пол, отчаянно разрыдалась и по глупости забилась в угол, который не мог дать ей ни защиты, ни спасения, ни избавления. Лишь холод, безысходность и осточертевший ужас, который в помещении слыл альтернативой воздуха.

Генерал взбеленился, подскочил на ноги, с ходу поднял отвергнутую человечной куколкой вещицу и с размаху воткнул ее в Верджа. По стону, слетевшему с давно посиневших губ, я определил место удара — область живота, отнюдь не смертельная, зато непередаваемо мучительная.

— Хочешь, чтобы здесь висел твой отец? — хрипел и плевался желчью в разные стороны бывший вояка, щедро сдабривая речь отборным исконно немецким матом. Смысла этих незапоминающихся слов я не понимал, но интонации говорили сами за себя. — Тогда вставай, — пять или шесть непечатных обращений, — и делай, что приказано!

Ох как мы затрещали-то! Приказано. Ну погоди, гитлеровский жополиз! Я только приду в себя, а там уж и разберемся, кто и что должен исполнять.

Я всегда ощущал в этом крохотном комочке нежности заложенный потенциал, но прежде не догадывался, насколько он неиссякаем. Скулящее хныканье оборвалось на ультразвуке, значит, Астрид совладала с собой, с дрожью в коленях выпрямилась и, вооружившись самым безобидным на ее взгляд орудием, приступила к художественному бодиарту скальпелем по замшелому торсу. Хрумканье рвущейся ткани костюмчика Бэтмена. Чавканье раздираемой плоти. Подобным звукам под силу подстегнуть энтузиазм влюбленных в свою работу мясников. Среднестатистическим же американцам они вряд ли пришлись бы по вкусу. Я, вероятнее всего, принадлежал в третьей категории — равнодушные свиньи, потому что не испытывал в тот момент ровным счетом ни единой эмоции. Заупокойный плач конфетки не вызывал сострадания, хоть я и понимал, каково ей приходится. Резкие и частые вдохи Габсбурга со сдерживаемыми воплями чудились едва ли не естественными. Я просто слушал и кропотливо приводил крупицы сознания в целостность.

— Теперь попробуй это, — вновь вернулся в приподнятое расположение духа Мердок. Его умиротворенный тон подхлестнул мое любопытство, и глаза, в обход подчинению действию мертвой крови, приоткрылись сами собой.

От удивления я вздрогнул, вмиг просек фишку со скрытностью, расслабил напряженные лицевые мышцы и из-под полуопущенных век принялся наблюдать за всем происходящим.