Читаем без скачивания Эхнатон, живущий в правде - Нагиб Махфуз

— Этот мальчик достоин чего угодно, только не трона.

Однажды я заметил, что он сердито смотрит на отца.

— Ты развит не по годам, — сказал я ему, — но пока не в состоянии понять величие твоего отца.

Он с досадой ответил:

— Я не могу видеть, как он жрет!

Ему внушали отвращение люди, испытывавшие плотские желания. Я привык считать, что здоровый дух может жить только в здоровом теле, но Эхнатон доказал, что верно и обратное. Он научил меня тому, что душа может вдохнуть в слабое тело силу, которая находится за гранью его физических возможностей.

— Ты уделяешь такое внимание телу, что складывается впечатление, будто ничего другого у человека нет, — говорил он. — Тело — всего лишь скорлупа, греховная и несовершенная. Оно может упасть и разбиться после единственного укуса насекомого. Но душа бессмертна. — А потом он воскликнул так, словно начисто забыл о моем существовании: — Не знаю, чего именно я хочу, но знаю, что изнываю от желания. О, как мучительна эта долгая ночь!

Он молча сидел в темноте, дожидаясь рассвета, а когда тот наступал, сиял от счастья. Так продолжалось до тех пор, пока он не услышал голос Единственного Бога, прозвучавший с первыми лучами солнца. Тогда я понял, что Эхнатон — не нежный весенний ветерок, а зимняя буря. С тех пор Фивы не знали покоя.

Меня вызвали царь с царицей.

— Бенто, что значит этот голос, который он слышал? — спросила Тийя.

Я развел руками.

— Государыня, наверно, мудрец Эйе сумеет лучше ответить на ваш вопрос.

— Царица спрашивает тебя как врача, — сурово промолвил фараон.

— Ваше величество, умственно он абсолютно здоров, — чистосердечно ответил я.

— Значит, он издевается над нами?

— Это самый серьезный человек на свете.

— Выходит, объяснения у тебя нет?

— Вы правы, ваше величество.

— Значит, по-твоему, он в своем уме? — нахмурившись, спросил царь.

— Да, ваше величество.

— Это мог быть голос какого-нибудь злого духа?

— Нужно растолковать его слова. Только они содержат ответ на ваш вопрос.

Он сердито воскликнул:

— Ответом будет буря, которая обрушится на нас, когда его дурацкие речи услышат жрецы!

Когда Эхнатон женился на Нефертити, все надеялись, что он умерит свой религиозный пыл и увидит окружающий мир в более реальном свете. Но его жена тоже оказалась жрицей. Они вместе шли по пути Единственного и Единосущего. Никакая сила на земле не могла остановить их. Аменхотеп III умер, и его место занял Эхнатон, общавшийся с Единственным Создателем. Мы знали, что в его царствование случится что-то очень важное, но боялись предсказывать, что это будет. Как и всем остальным, мне предложили выбор: либо принять его веру, либо покинуть дворец фараона. Я не мешкая присягнул его Богу. Мысль оказаться вдали от него была нестерпима. Кроме того, я действительно любил его Бога и втайне считал его главой богов. Но свою старую веру в других богов я сохранил, особенно в бога медицины Тота, талисманы которого использовал для лечения людских болезней. А потом появился новый город — Ахетатон, прекрасный город Единственного Бога. Мы переехали туда все вместе, радуясь и распевая торжественные гимны. Царь впал в транс; его лицо сияло от экстаза.

— О Всемогущий Бог, наконец-то мы, жалкие смертные, здесь, в твоем чистом городе! О Великий, мы входим в Твой дом, который никогда не знал иного божества, кроме Тебя!

Сначала мы были безмерно счастливы и желали быть бессмертными, чтобы жить в этом раю вечно. Каждый день я сравнивал услышанное в храме Единственного Бога с литургиями в честь старых богов и ритуалами «Книги Мертвых»[41]. Сомнений больше не было: поток божественного света наполнял нас чистой радостью. Первый порыв холодного ветра мы ощутили, когда умерла всеми любимая царевна Макетатон.

— Бенто, спаси ее. Она — любовь всей моей жизни, — умолял Эхнатон.

Когда прекрасная царевна угасла, царь и царица пролили потоки слез. Он хулил своего Бога, пока Мери-Ра не сказал:

— Не гневи Единственного своими воплями.

Но после слов верховного жреца Эхнатон заплакал еще громче. Никто не знал, от чего — то ли от горя, то ли от чувства вины. Возможно, и от того и от другого.

— Это колдовство жрецов Амона! — кричала Нефертити. Она повторяла эти слова, когда рожала очередную дочь вместо наследника престола. Эхнатон переживал тоже.

— Бенто, — спрашивал он, — ты не можешь помочь нам родить сына?

— Я пытаюсь изо всех сил, ваше величество.

— Ты веришь в колдовство жрецов?

— Вообще-то их не стоит недооценивать, — неохотно ответил я.

Царь на мгновение задумался.

— Господь все преодолеет, и Его радость наполнит вселенную. Но мы, его смертные создания, никогда не избавимся от своих мелких скорбей, — мрачно сказал он. Вера помогала ему подниматься от горя к вершинам святой правды, где его душу заливал сияющий свет Бога.

Когда напряжение внутри Египта и на его границах дошло до предела, верховный жрец Амона тайно направил ко мне своего человека.

— Тебе можно доверить спасение страны от грозящего ей злого рока? — спросил посланец, предварительно напомнив мне о клятве, данной в храме Амона.

Сразу поняв, что верховный жрец хочет воспользоваться моим положением придворного врача, чтобы убить Эхнатона, я ответил:

— Моя профессия запрещает предательство.

Встретившись с начальником полиции Махо, я попросил его усилить меры безопасности.

В первую очередь следовало установить слежку за царскими поварами.

Какое-то время Бенто молчал, отдыхая от этих утомительных воспоминаний. Я вспоминал противоречивые отзывы о сексуальности Эхнатона, но сомневался, что Бенто упомянет о ней. Все же любопытство заставило меня задать этот вопрос.

— Тело и внешность Эхнатона имели и мужские, и женские черты, — сказал он. — Но как мужчина он был способен любить и производить потомство.

У меня чесался язык задать следующий вопрос. После минутного замешательства я собрал всю свою смелость и спросил:

— Вы слышали сплетню о его связи с собственной матерью?

Бенто нахмурился и сказал:

— Конечно, слышал. Но всегда отвергал ее как злобную клевету. — Явно взволнованный, он сделал паузу, а потом продолжил: — Эхнатон был особенным человеком. Слишком хорошим для нас. Он был духовидцем и сулил людям рай, несовместимый с человеческой природой. Презирал тупиц и вызывал у них суеверный страх. Поэтому они и набрасывались на него как звери.

Обрадовавшись его откровенности, я продолжил:

— А что вы думаете о Нефертити?

— Она была великой царицей, причем по праву.

— Как вы можете объяснить ее уход от Эхнатона?

— У меня есть только одно объяснение. Она не смогла вынести сыпавшихся на них ударов, почувствовала себя беспомощной и сбежала. — Затем он продолжил рассказ:

— Трагедия подошла к ужасному концу, когда приближенные Эхнатона решили покинуть его. Я попросил Хоремхеба позволить мне остаться с царем как его личному врачу. Он ответил, что жрецы пришлют фараону своего врача, который будет о нем заботиться. Но перед уходом разрешил мне осмотреть царя в последний раз. Я тут же поспешил во дворец. Там не было никого, кроме Эхнатона, нескольких рабов и стражей, приставленных к нему жрецами.

Как всегда, царь был один, молился и негромко пел:

О Прекрасный Бог Прекрасного,Благодаря Твоей любви бьются сердцаИ трепещут крылья птиц.О Господь, Ты живешь в моей душе.Никто не знает Тебя,Кроме Твоего сына,Эхнатона.

Закончив петь, он посмотрел на меня и улыбнулся. Я отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

— Бенто, как тебе удалось пройти сюда? — спросил он.

— Хоремхеб дал мне разрешение осмотреть вас перед уходом.

— Я отлично себя чувствую, — спокойно сказал он.

— Они силой заставили уйти всех преданных вам людей, — голосом, дрожавшим от чувств, сказал я.

— Я знаю, кого заставили силой, а кто предпочел уйти сам. — Улыбка не сходила с его лица.

Я наклонился и поцеловал ему руку.

— Мне больно при мысли, что вы останетесь один.

— Я не один. Храни свою веру, Бенто, — не повышая голоса, сказал он. А потом с воодушевлением продолжил: — Они думают, что мы с моим Богом разбиты. Но Он никогда не предает и не мирится с поражением.

Я так плакал, что перед уходом из дворца у меня воспалились глаза. Я был уверен, что врач, которого они пришлют, убьет самую благородную душу, которая когда-либо жила в человеческом теле. После ухода из Ахетатона я испытывал только одно чувство — чувство бесконечного одиночества.

Нефертити