Читаем без скачивания Университетская роща - Тамара Каленова

Она так нежно и преданно посмотрела на мужа: правильно ли я говорю, друг мой? — что у Крылова защемило в груди. Какая прекрасная супружеская пара… Всем бы так…

Гостей проводили до главного корпуса, где была квартира попечителя. Иван Петрович, совершивший несколько большее количество «опрокидончиков» настойки, чем следовало бы, вел себя шумно, по-детски громко радовался каждой звезде на небе. Мария Леонидовна смеялась чему-то. Флоринский снисходительно улыбался и говорил о том, что Петр I нич-че-го не боялся, а боялся одних тараканов… И что он, Флоринский, боится не тараканов, а людей с эластической совестью, что ему по душе такие люди, как ученый садовник Крылов…

Крылов слушал его, Пономарева, покорно запрокидывал голову, пытаясь отыскать Медведицу; странное и непривычное состояние владело им — хотелось, как во сне, оторваться от земли и пролететь хоть немного… Но невидимый груз придавливал его к земле, и с трудом давалось движение по тихому, уснувшему парку. Может быть, это был груз тридцати пяти лет, всей его жизни.

На кресте сидит вольна пташечка,

Вольна пташечка, разсоловьюшка…

Пожар

Пожар в тепличке случился поздно вечером. Университетский сторож, постукивая деревянной колотушкой, обошел главный корпус и вдруг заметил, что над оранжереями расползается пятно, похожее на пролитые чернила.

Сторож уронил колотушку в сугроб, подцепил полы суконного армяка и, высоко вскидывая тощие длинные ноги, бросился через наметенные вчерашним буранцем снежные языки. Когда понял, что горит тепличка, свернул к флигелю и забарабанил в ставни.

— Пожар, Порфирий Никитич, горим!!

Крылов еще не ложился; в задумчивости ходил по комнате, не снимая рабочего сюртука, словно бы предчувствовал, что может еще кому-нибудь понадобиться в такой поздний час. Услышав крики, выскочил на крыльцо.

— Что? Что такое? — отрывисто переспросил — и уже сам понял, догадался: случилось ужасное…

Не дожидаясь ответа от упыхавшегося сторожа, побежал к теплицам.

Из лопнувшей рамы валом валил густой дым.

Сильным ударом Крылов сбил замок, рванул на себя дверь — в лицо ударила плотная волна удушливой гари.

Сорвав с себя сюртук, он принялся сбивать пламя, подползавшее к деревянным настилам.

— Закрывай дверь! Поморозишь! — крикнул он сторожу, не отдавая отчета в том, что происходит; самым страшным казался почему-то не пожар, а раскрытая дверь, через которую белым низовым облаком врывался сорокаградусный мороз.

Пламя отступало неохотно, коварно. Затихнув в одном месте, неожиданно облизывало стеллаж с растениями. Крылов закашлялся. Чьи-то сильные руки обхватили его сзади и выпихнули в тамбур. Габитов занял его место и ловко принялся орудовать сырой мешковиной. Лицо Хуснутдина предусмотрительно обмотано полотенцем. Поверх него сумрачным весельем горели черные, глубоко запавшие глаза.

Шум, причитания. Это Пономарев метался из угла в угол, чихал, кашлял, стонал — и всем только мешал. Отдышавшись, Крылов послал Ивана Петровича за подмогой, а сам встал с Габитовым.

Но Пономареву не пришлось далеко идти — навстречу ему из флигеля бежали встревоженные люди: университетский библиотекарь Степан Кирович Кузнецов, сосед Крылова, с ним еще кто-то… Степан Кирович бежал как-то боком, придерживая полы широкой и длинной шинели. Сухощавый, среднего роста, неловкий в движениях, он походил на подростка, которого неизвестно зачем обрядили во взрослое платье, приклеили реденькую бороденку и густые усы и дали звание приват-доцента, наградив при этом необычайно густым мужским голосом.

Подоспел сторож с ведрами. Образовалась хоть реденькая, но цепочка.

Шипело обуглившееся дерево. Летели наземь глиняные горшки и разбивались в нервной сутолоке, так свойственной всем пожарам, большим и малым.

Рядом с Крыловым в цепочке оказался незнакомец, бедно одетый, но вполне интеллигентный человек. С невзрачной внешностью, он выглядел старообразно из-за сплошной седины, охватившей его голову, и невероятной худобы. В его лице было что-то особенное, необыкновенное — сразу не понять что. Скорей всего, умные, навсегда печальные глаза, глаза человека, много чего повидавшего на своем веку.

Он действовал сноровисто, без лишних движений, без паники и суеты. Не отступил, когда прямо к ногам вывалился на них вдруг сноп огня, нашедшего для себя отличную пищу в виде сухих березовых метел, неизвестно кем и когда засунутых за печь. Только предложил:

— Может быть, все-таки сообщить в пожарную часть?

Крылов не успел ничего ответить.

— Нет! — раздался у них за спиной властный голос.

В дверях стоял Флоринский, как всегда тщательно одетый, в меховой накидке и в куньей папахе. Лицо его выглядело бледным и неприступным. Он вполне владел собой, и если бы не сбившаяся набекрень папаха, невозможно было бы предположить, что господин попечитель, как и все, только что бежал по университетскому парку.

— Нет, — повторил Василий Маркович тише. — Никаких пожарных команд. Сами управимся.

И действительно, с его приходом, как по заказу, пожар начал убавляться.

— Запачкаетесь, ваше превосходительство, — обеспокоено прогудел сторож, не смея сказать, что господин попечитель стоит на пороге и мешает действиям пожаротушителей.

Флоринский посторонился.

Языки пламени понемногу улеглись, клубы дыма постепенно рассеялись, начали проступать контуры бедствия. Десятки поломанных растений, побитые цветочные горшки, до основания треснувшая печь, грязь, беспорядок… И самое страшное — сквозь разбитую раму наверху уходило из оранжереи тепло.

Пришлось подставить лестницу. Кузнецов, как самый легкий, полез наверх посмотреть и определить размеры прорехи.

И все же небольшая группа добровольных пожарных была счастлива: теплицы удалось отстоять.

Один Флоринский не радовался. Или не показывал своей радости. Выхватив взглядом из кучки согбенную фигуру незнакомца, приблизился.

— Не имею чести вас знать, — начал он подчеркнуто вежливо. — Кто вы такой? И что вам угодно?

— Кто я такой? Корреспондент «Сибирской газеты». И… — не убоявшись вельможного взгляда, с достоинством ответил незнакомец и, оглядывая свою перепачканную, местами прожженную одежду, насмешливо закончил: — И мне угодно было в меру своих сил способствовать тушению пожара!

— Благодарю вас, господин Волховский, — сухо сказал Флоринский. — Ваша помощь больше не понадобится.

— А как вы все же узнали меня, Василий Маркович? — с еще большей насмешливостью воскликнул человек, назвавшийся корреспондентом, и его темно-карие глаза, погруженные в глубокую меланхолию, несколько оживились. — Весьма, весьма польщен! Вот уж никак не ожидал сподобиться столь высокой чести.

Он явно шутовски наклонил голову.

Глаза Флоринского совсем заледенели, и он сказал, обращаясь к сторожу, чеканя слова:

— Сколько раз повторять, что на территории университета не должно быть посторонних лиц?

— Слушаюсь, ваше превосходительство. Виноват, — согнулся в поклоне сторож. — Только этот барин не посторонний. Они часто к его благородию Степану Кировичу ходят, книжки носят…

Флоринский не удостоил объяснение никаким ответом, холодно кивнул всем и удалился.

— Что? Что он сказал? — спросил спустившийся с лестницы Кузнецов. — Немедля ремонтировать? — он возбуждено потер впалые щеки, размазывая по лицу сажу.

— Да, Степан Кирович, да — ответил Крылов. — Немедля приступаем к ремонту крыши. А вы проводите, пожалуйста, господина Волховского ко мне. Он продрог, остыл… Да и платье почистить необходимо.

— Благодарю вас, ничего не нужно, — отказался Волховский. — Мне действительно пора. Время позднее, жена станет беспокоиться.

Он подобрал шапку, выбил из нее снег и, учтиво всем поклонившись, пошел по дорожке к главным воротам.

— Я провожу вас, Феликс Вадимович! — догадавшись, что, пока он лазал на крышу, произошло что-то не совсем ладное.

Волховский приостановился. Степан Кирович догнал его, и они скрылись в темноте.

С брешью пришлось изрядно повозиться. Одно неверное движение — стекло брызнет во все стороны, и из малой прорехи вмиг образуется зияющая пропасть; тогда уж мороз неминуемо ворвется внутрь. Следовало быть предельно острожными. Пригодились и кошачья гибкость Габитова, и терпеливость окоченевших пальцев Крылова, и советы сторожа. Пригодился и голландский «презеннинг», полульняная парусина, заготовленная впрок, на непредвиденный случай.

Когда все было закончено и температурный режим мало-помалу начал восстанавливаться, Крылов понял, что смертельная опасность миновала, и почувствовал опустошительную усталость.

— Все, друзья мои, довольно, — сказал он. — Ступайте в дом, греться. Порядок будем наводить потом.