Читаем без скачивания Тьма чернее ночи - Майкл Коннелли

– Как, по-твоему, это наша птица?

Уинстон наклонилась вперед, чтобы рассмотреть цветную репродукцию: увеличенный фрагмент картины Босха «Сад наслаждений» с обнаженным мужчиной, обнимающим темную сову с сияющими черными глазами. Маккалеб вырезал его и другие фрагменты из книги Марийниссена и Руиффелаэре. Он наблюдал, как взгляд Уинстон переходит с пластмассовой совы на фрагмент картины и обратно.

– По-моему, очень похоже, – сказала она наконец. – Где ты это взял? В Центре Гетти? Тебе следовало бы рассказать мне об этом еще вчера, Терри. Какого черта тут происходит?

Маккалеб поднял руки:

– Я все объясню. Только позволь мне показать тебе это так, как я хочу. Потом я отвечу на все твои вопросы.

Уинстон махнула рукой, нехотя соглашаясь. Маккалеб вернулся к стойке, взял второй лист и положил перед ней.

– Художник тот же, картина другая.

Уинстон посмотрела. Это был фрагмент «Страшного суда», изображающий ожидающего отправки в ад грешника, связанного в вывернутой позе эмбриона.

– Ну, хватит. Кто это рисовал?

– Через минуту скажу.

Он вернулся к стойке и подготовленным материалам.

– Этот тип еще жив? – спросила она вслед.

Маккалеб принес третий лист и положил на столик рядом с двумя первыми.

– Умер лет пятьсот назад.

– Иисусе!..

Уинстон взяла третий лист и внимательно рассмотрела. Это была репродукция столешницы «Семь смертных грехов».

– Подразумевается око Божье, видящее все грехи мира, – объяснил Маккалеб. – Узнаешь слова в центре, вокруг радужной оболочки?

– Берегись, берегись… – прошептала она. – Обалдеть! Кто это?

Маккалеб в четвертый раз подошел к стойке и принес еще одну репродукцию картины из альбома Босха.

– «Операция глупости». В средние века существовало поверье, что операция по извлечению камня из мозга излечивает от глупости и лживости. Обрати внимание на место надреза.

– Обратила, обратила. Точно как у нашего парня. А что тут написано?

Уинстон провела пальцем по надписи на черном поле, обрамляющем круглую картину. Некогда ее витиевато выписали золотом, но время не пощадило краску, и теперь слова были почти неразборчивы.

– Переводится это так: «Мастер, удали камень. Меня зовут Лубберт Дас». В статьях о художнике, написавшем эту картину, говорится, что в то время Луббертом в насмешку называли бестолкового, неуклюжего или просто слабоумного человека.

Уинстон положила лист на остальные и подняла руки.

– Ладно, Терри, хватит. Кто был этот художник и кто тот подозреваемый, о котором ты говорил?

Маккалеб кивнул. Пора.

– Художника звали Джером Ван Акен. Он голландец, считается одним из великих мастеров северного Возрождения. Картины его мрачны, заполнены чудовищами и демонами. И совами тоже. Множеством сов. В литературе сказано, что совы на его картинах символизируют все: от зла до обреченности рода людского на погибель.

Перебрав листы на кофейном столике, он вытащил фрагмент с мужчиной, обнимающим сову.

– То, что человек обнимает зло – дьяволову сову, если использовать описание мистера Риддела, – неизбежно ведет в ад. Вот вся картина.

Маккалеб принес со стойки полный вариант «Сада наслаждений». И следил за взглядом Уинстон, когда она рассматривала картину. Отвращение и восхищение.

Он указал на четырех сов, которых нашел на картине, включая и ту, что была на фрагменте.

Внезапно Уинстон отложила репродукцию и посмотрела на него:

– Погоди минуту. Я точно уже видела это. В книге или, может быть, на занятиях по искусству, которые посещала в Калифорнийском государственном университете. Но, по-моему, я никогда не слышала о Ван Акене. Это он рисовал?

Маккалеб кивнул.

– «Сад наслаждений». Рисовал Ван Акен, но ты никогда не слышала о нем, потому что он известен не под настоящим именем. Он использовал латинский вариант имени Джером, а в качестве фамилии взял название родного города Хертогенбоса. Он известен как Иеронимус Босх.

Уинстон долго смотрела на него, пока все детали вставали на места: репродукции, которые ей показал Маккалеб, имена на распечатке, информация по делу Эдварда Ганна.

– Босх, – почти выдохнула она. – А Иеронимус?..

Она не договорила. Маккалеб кивнул:

– Да, это полное имя Гарри.

Теперь оба расхаживали по салону, опустив головы, но стараясь не сталкиваться. Наверное, стороннему наблюдателю это показалось бы забавным.

– Это уж чересчур, Маккалеб. Ты хоть понимаешь, что говоришь?

– Я хорошо понимаю, что говорю. И не думай, что я не размышлял об этом долго и серьезно, прежде чем высказать вслух. Я считаю его своим другом, Джей. Было… ну, не знаю, когда-то я думал, что мы очень похожи. Но посмотри на эти материалы, посмотри на связи, параллели. Совпадает. Все совпадает.

Маккалеб остановился. Уинстон продолжала ходить.

– Он же коп! Коп, занимающийся расследованием убийств.

– Ты хочешь сказать, что такое невозможно только потому, что он коп? Это же Лос-Анджелес – современный «Сад наслаждений». С теми же соблазнами и демонами. Незачем даже выходить за пределы города, мало ли ты знаешь копов, преступивших черту: торговля наркотиками, ограбления банков, даже убийства.

– Да знаю. Знаю. Просто…

Она не договорила.

– Ты сама понимаешь, что совпадений достаточно, чтобы как минимум приглядеться. Мы…

Уинстон остановилась и посмотрела на него:

– Мы? Забудь об этом, Терри. Я просила тебя посмотреть материалы, а не искать зацепки. Теперь ты вне игры.

– Послушай, если бы я не нашел зацепки, у тебя бы ничего не было. Сова так и сидела бы на крыше другого дома этого самого Роршака.

– И большое тебе спасибо. Но ты штатский. Ты вне игры.

– Я не отступлю, Джей. Это я сунул Босха под микроскоп и теперь не отступлю.

Уинстон тяжело опустилась в кресло.

– Ладно, поговорим, если до этого дойдет. Я еще не убеждена.

– Хорошо. Я тоже.

– Ну, ты устроил замечательное представление, показывая мне картинки и выстраивая свою версию.

– Я говорю только, что Гарри Босх связан с делом. И тут два варианта. Либо он преступник, либо его подставили. Он очень долго был копом?

– Лет двадцать пять – тридцать. Список людей, его стараниями отправившихся в тюрьму, наверное, длиной в ярд. А тех, кто побывал там и вышел, возможно, половина списка. Черт, понадобится год, чтобы разыскать их всех.

Маккалеб кивнул.

– И не думай, что он этого не знает.

Уинстон бросила на него острый взгляд. Маккалеб, опустив голову, снова принялся ходить по салону. После долгого молчания он оглянулся и увидел, что она пристально смотрит на него.

– Что?

– Ты действительно видишь тут Босха, да? Ты знаешь что-то еще.

– Нет, не знаю. Я стараюсь не замыкаться. Надо проверить все возможные дороги.

– Ерунда. Ты едешь по одной-единственной дороге.

Маккалеб не ответил. Он чувствовал себя виноватым и без напоминаний Уинстон.

– Ладно, – сказала она. – Тогда почему бы тебе не рассказать мне все? И не беспокойся, я не буду в претензии к тебе, когда выяснится, что ты ошибся.

Маккалеб остановился и посмотрел на нее.

– Ну же, рассказывай.

Маккалеб покачал головой:

– Я еще не убежден на все сто. Но то, что у нас есть, выходит за рамки случайного стечения обстоятельств. Поэтому надо найти объяснение.

– Так дай мне объяснение, включающее Босха. Я тебя знаю. Ты уже думал об этом.

– Хорошо, но помни, на данном этапе это только теория.

– Помню. Давай.

– Во-первых, детектив Иеронимус Босх верит – нет, твердо знает, – что этот тип, Эдвард Ганн, совершил убийство. Далее. Далее Ганна находят задушенным и связанным, как фигура на картине художника Иеронимуса Босха. Добавь сюда одну пластмассовую сову и по крайней мере полдюжины других точек совпадения между двумя Босхами, не считая имени. Такие вот дела.

– Какие «такие»? Совпадения не означают, что убил Босх. Ты сам сказал: кто-то мог устроить, чтобы мы нашли все это и свалили на Босха.

– Не знаю, в чем тут дело. Наверное, интуиция. Есть в Босхе что-то… что-то эдакое. – Ему вспомнились слова Фосскюхлера о картинах. – Тьма чернее ночи.

– То есть?

Маккалеб отмахнулся от вопроса. Он взял со стола фрагмент с совой в объятиях человека и поднес репродукцию к лицу Уинстон.

– Посмотри на эту тьму. В глазах. В Гарри есть что-то такое же.

– Какая жуть, Терри! Ты что говоришь – что в прошлой жизни Гарри Босх был картиной? Господи, сам послушай, что ты несешь!

Маккалеб положил лист и отошел от нее, качая головой.

– Я не знаю, как сказать. Просто есть тут что-то. Совпадает не только имя. – Он сделал жест, словно отмахиваясь от мысли.

– Хорошо, поехали дальше, – сказала Уинстон. – Почему сейчас, Терри? Если это Босх, то почему сейчас? И почему Ганн? Он ушел от Гарри шесть лет назад.

– Интересно. Ты сказала «ушел от Гарри». Не от правосудия.