Читаем без скачивания Попутного ветра! - Светлана Дильдина

   — А я всевидящий. Может, я и не человек вовсе, а? — меня понесло. Но если бы я замолчал, то горшок с фиалкой точно полетел бы в Айшана. Цветок-то чем виноват?

   — Ты их по моему следу пустил, да? Чего ты хочешь? Чего они хотят?!

   — Мики…

   Я ждал, я очень хотел, чтобы он сказал — телефон прослушивался, сам он тут ни при чем… Айшан так ничего и не сказал.

   Тогда я вышел и хлопнул дверью, испытывая уже не злость — растерянность. Когда спускался по лестнице, меня скрутило — уселся на ступени и принялся хохотать. Неделю назад — Ника. Теперь — Айшан. Кажется, мне в самом деле нет места среди живых.

   Осталось найти Ная и с ним вдрызг разругаться.

   Мне не везло упорно. Или у Рыси резко поменялись взгляды на жизнь… я его опять не застал. Почувствовал, что злюсь, испытал чувство досады уже на себя — как мне помирать, так можно, а как другим заняться делами или хоть погулять, так нельзя, я изволили припереться…

   Потоптался у двери, будто она сейчас смилостивится и явит миру Рысь. Ничего не произошло. Хотя…

   Ощущение возникло странное и неприятное. Будто Пленка потянулась, втягивая в себя нечто невидимое… едва ли не причмокивая при этом. Я прижал ладони к груди — зашлось сердце, трудно стало дышать.

   Привалившись к стене, стоял, и даже думать не получалось — перед глазами перекатывались разноцветные колеса и пятна, сливаясь и распадаясь, будто в калейдоскопе.

   Такого еще не бывало, даже собрав в кучку все обострившиеся чувства скопом.

   Первое, что подумал, придя в себя — убираться отсюда надо, и поскорее. Потому что соседи ко мне привыкли, еще подберут из жалости, и придется объяснять им, с чего я не хочу посидеть на диванчике, а гордо ползу к выходу, держась за сердце.

   Когда спустился вниз, все почти прошло, Ромашка приветственно чихнул, с готовностью сверкнув черным боком. Ворона орала, будто у нее любимое перо выдернули. Нормальная жизнь.

   Я думал — сейчас вернусь в свой сарай и как следует поразмыслю, что это было за наваждение. Или Адаманта спрошу, если изволит явиться.

   На ту трассу я влетел — не радостно, конечно, нечему радоваться, но с желанием поскорее задать вопрос.

Одинокую фигурку в коричневом легком дождевике видно было издалека. Женщина стояла, переминаясь с ноги на ногу, оглядывалась.

Мне захотелось оставить Ромашку и идти к ней пешком. Идти долго-долго, чтобы под ногами был песок, а не бетон трассы.

Я в самом деле заглушил мотор и постоял несколько мгновений. Потом завел Ромашку и поехал вперед, медленно.

— Здравствуй, мама.

Она не удивилась и не обрадовалась. Рыжеватые выщипанные брови чуть сдвинулись:

— Вот ты где. Мог бы и позвонить.

   Только меня она и ругала, с остальными была почти робкой…

Я оглянулся. По обочинам трассы рос клевер, белый; вспомнилось, как в детстве я высасывал сок из его головок… мама ругалась. А если сейчас?

— А отец где?

Она даже будто повеселела:

— Вспомнил-таки! Между прочим, именно он тебя кормил и поил, и заслужил хоть каплю благодарности!

— Так где он сейчас?

— Он… — задумавшись на секунду, мать пожала плечами: — Ушел. С неделю как нет. Видно, судьба такая — сначала ты бросил дом, теперь он… А я никому не нужна, получается.

   На ее руке поблескивало витое кольцо… не сняла. Теперь никогда не снимет.

   — Бросил? — трудно было поверить своим ушам. Отчим принципиальный, сухой, порой черствый — но чтобы взять и оставить жену?

   — Он забрал небольшой чемодан и ушел, — говорила мама. — Оставил записку — не жди, не вернусь. Превосходно, Мики. По-моему, это чисто мужское… сбежать, не дав объяснений, не задумываясь, как будут жить те, кого бросил. Что же глаза опускаешь? Странно даже, что он не родной твой отец, больно уж вы похожи!

Я почти не слушал. Смотрел на нее. Пепельный завиток на лбу — нелепый, воинственный. Коричневый легкий плащ и домашние шлепанцы.

А видел квартиру, закрытые форточки, стеклянный флакончик из-под снотворного на полу и повернутый рычажок газа, намеренно заблокированный предохранитель.

Запах газа пробился ко мне в горло, тусклый и всепоглощающий.

— Поедем, — сказал, указывая на Ромашку.

Вернувшись к началу трассы, я сел на пригорок — привычное место. Дождя не было, мокрый белый клевер пах сладко и горько одновременно. Бетонная полоса передо мной была пуста.

Не знаю, сколько времени я сидел — так и не сообразил, есть ли на трассе время. Но когда шевельнулся, понял — меня окружают серые тени. Ферильи сидели плотным кольцом, одни глядели на меня, другие — на дорогу. Пушистые сгустки тумана… рядом с ними было теплее. Внешняя теплота, не та, что исходила от Пленки.

Я и не думал, что они способны жалеть.

   Еще не думал, что вернусь в город, где ее нет и никогда не будет. Но вернулся, слишком много осталось незавершенным, а может, даже не начатым. Так же птицы возвращаются в родные места — кто их спросил, хотят ли того?

   В городе было пусто.

   Может, это мне так везло. Или горожане устали и от заварушек, и от патрулей… только-только начинало смеркаться, но улицы словно вымерли.

   Где-то в доме, стеной отгороженная от ночи, спит Ника, над ее кроватью болтается сплетенная из шнуров рыбка, и тихо позвякивают трубочки "поющего ветра"… Тоже ведь — было, то ли водой, то ли ветром просочилось сквозь пальцы. Почему я так и не сумел поумнеть?

   Треск чужих мотоциклов раздался — будто с другой планеты. И, когда я разглядел их хозяев, понял, что они тоже устали от пустых улиц… и обрадовались Ромашке. И мне… как волки добыче.

   Зря я заехал в эту подворотню, надеясь, что пронесутся мимо. "Волчатам" моя неосторожность показалась лучшим подарком.

   — А лошадка хорошая, — сказал один, с двумя серьгами в правом ухе.

   Я промолчал — а что говорить?

   — Ты чё, язык проглотил?

   — Нужен ответ? — я старался как можно более вежливо. Нарываться не было никакого желания. Но я, вроде, уже… не повезло.

   — Вот именно, нужен! — обрадовался другой, с переплетенными черными прядками-косичками. Ну и вид…

   — Мы ждем, поговорить пытаемся, как люди… Нехорошо.

   — А с виду такой воспитанный! — вступил третий.

   — И на кой домашнему мальчику такая лошадка?

   — Ездить. — Я почувствовал усталость. Как же это всё… мерзко. И зачем устраивать шоу?

   — Ну, значит, отъездился. Слезай давай, по быстрому.

   — С какой это стати? — Я облокотился о руль. Ромашка слышал нас, потеплел, недоуменно спрашивая — в чем дело?