Читаем без скачивания КЛЯТВА ВЕРНОСТИ - Ларри Нивен

Он включил новости, но обращал на них мало внимания, прислушиваясь только, не услышит ли он что-нибудь необычное. Необычным было то, что могло привести его к сенсационному рассказу.

У Лунана были неприятности. Нет, сказал он себе, большая неприятность. Он уже несколько месяцев не делал большого рассказа, и директор станции дышал ему в затылок.

Если он не отыщет чего-нибудь быстро, они дадут ему задание, а он работал слишком долго и слишком тяжело для достижения своего нынешнего положения специалиста по журналистским расследованиям, чтобы снова вернуться на задания. Еще хуже, что помощник продюсера не любит его, как и большинство его коллег – репортеров. Они наверняка подсунут скучную гадость. Конечно, не всю скучную гадость, он был слишком хорош для этого, но любого количества гадости было слишком много.

Неприятность состояла в том, что у него долгое время не было идеи. А он жил на идеях. Лунан не делал рассказы, как другие. Он не охотился за машинами скорой помощи, не ездил на пожары и не отирался вокруг полицейских участков. Он совершенно не делал того, что другие назвали бы «новостями». Его специализацией были глубокие интервью, раскапывание интересных рассказов о людях, которые объясняли бы мир.

Что же делать сейчас? Он прикинул, что осталось примерно две недели до того, как его вызовут и посадят обратно в лужу. Не так много. Как, черт побери, он сможет найти что-то стоящее за две недели?

Он решил вернуться к способу, который срабатывал в прошлом – пойти половить рыбку. Побродить, поговорить с любым, кого сможет найти и дать событиям развиваться. Это выглядело надеждой на случай, и это именно так и было. Однако в прошлом ему везло. Таким образом он заработал две Пулитцеровских премии.

Итак, куда пойти? Он поставил классику – «Битлз», расслабился, потягивая из бокала «Шиваз Ригал» и, немного погодя, вспомнил, что долго не был на Молл в Санта-Монике. Почему бы не пойти туда? Может быть, из этого получиться что-нибудь хорошее.

Прыгун вышел из метро на остановке Флауэр-стрит в центре Лос-Анджелеса. Здания здесь были не такие огромные, как в Тодос-Сантос, но все же достаточно высокие. Люди, которые смеялись над ним в Тодос-Сантосе, прочитают о его смерти, и почувствуют сожаление.

Но узнают ли они об этом?

Это было важно. У него с собой не было документов или предсмертной записки. У него были только деньги, которые охранник из Тодос-Сантоса впихнул в его карман. Тогда он решил умереть анонимно. Сейчас этого было недостаточно. Он должен что-то оставить. Он стоял между рельсовым путем и стеной, исписанной грязными надписями, символами банд, пока в его голове формировались мысли…

Он поискал и нашел в кармане карандаш «Маджик Маркер». Он стоял перед стеной, не боясь, что кто-нибудь смотрит, пока не пришло вдохновение. Большими печатными буквами поверх почти стершейся надписи он написал:

СЧИТАЙТЕ ЭТО ЭВОЛЮЦИЕЙ В ДЕЙСТВИИ.

Ну вот, теперь было хорошо. Это было не очень гордо. Это было послание человека, который оказал человеческому обществу последнюю услугу, избавив его от хронического неудачника. Он мог нацарапать это на парапете, или в другом месте, перед самым прыжком. И этот человек, Тони, узнает в этом свои собственные слова…

Он повернулся и быстро пошел к ведущей к выходу лестнице.

Джим Планше-старший в своем домашнем кабинете налил себе еще бурбона и сел в кресло. Он подумал, что его гость наконец подошел к главному. Джордж Харрис истратил много времени, говоря ни о чем, и было уже поздно, пора было присоединиться к остальным своим гостям в патио.

– Ты знаешь, что я сажусь в тюрьму каждую неделю, – сказал Харрис.

Член совета Планше нахмурился.

– Кажется, я слышал об этом.

В действительности он знал об этом ничуть не меньше самого Харриса. Он должен был это проверить, так как хотел быть уверен, что участие Харриса в финансовом комитете по организации его избирательной компании не приведет к неприятностям с его лос-анджелесскими избирателями.

Джордж Харрис фальсифицировал свои налоговые декларации, был пойман на этом и обвинен в уклонении от налогов. На суде он заявил, что сделал это в качестве протеста против политики Вашингтона, которому он отказался платить. Однако это не помогло ему приобрести сочувствие судьи, и в дополнении к штрафам он должен был провести сорок восемь уикендов в окружной тюрьме. Его выпускали в воскресенье вечером, так что он мог заниматься своим бизнесом, но утром каждой субботы он должен был возвращаться обратно.

Немногие знали, куда уезжал на уикенды Харрис, и большинство из них, ему сочувствовали. Ведь каждый уменьшает цифры в налоговой декларации насколько это возможно. Некоторые считали, что Харрис заслуживает медали. Поэтому не было проблемы, оставаться ли друзьями с Джорджем, и это было хорошо, потому что Планше знал его многие годы.

– Мне нужна помощь, – сказал Харрис. Джим Планше-старший нахмурился.

– Послушай, Джордж, это был федеральный суд. Если твои адвокаты не могут тебя вытащить, я точно не могу…

– Я это знаю, – сказал нетерпеливо Харрис. – Большинство думают, что я легко отделался. Я думаю, что да, если сравнить с тем, что было бы, оставайся я там на всю неделю. Но Джим, я не могу это больше терпеть.

Похоже, это могло привести к затруднениям, Планше это видел. Харрис, крепкий старина Джордж Харрис, был почти готов сломаться и зарыдать. Совсем не хотелось увидеть это. Они не были хорошими друзьями до такой степени. Харрис может пожалеть об этом позже, и…

– Послушай, Джордж, я знаю, что это неприятно, но…

– Неприятно? Это чистый ад! Совершенное отсутствие человеческого достоинства. Тюремщики – садисты. Я слышу каждую неделю одни и те же слова от одного из жирных мерзавцев: «Со мной очень легко поладить. Очень легко. Но если от тебя будут неприятности, я сделаю так, что ты об этом пожалеешь. Просто помни об этом. Эти их правила, что ты видишь наклеенные на стенах, не имеют никакого отношения к тому, что здесь происходит в действительности. Помни об этом, и мы хорошо поладим». Он говорит это каждую неделю.

И каждое его слово правда. Им нравится их работа, Джим! Им нравится поднимать нас в четыре тридцать утра. Им нравится гнать нас в душевую тесным строем, прижавшись друг к другу. Они любят загонять нас в накопитель и держать сорок человек в камере, рассчитанной на шестерых. Я прихожу туда каждую субботу в восемь утра. Я должен быть там в восемь. Они даже не впускают меня до девяти, но только бог мне поможет, если я не приду к восьми, чтобы не сидеть перед дверью целый час. Затем вталкивают в камеру для обработки задержанных. Каждую проклятую неделю. Они знают, что я прихожу, поэтому зачем вся эта обработка? Но я не осмеливаюсь спросить, и ты бы тоже не осмелился.