Читаем без скачивания Избранник ворона - Дмитрий Вересов

— Какой еще Витя?.. А, городской! — Нил кивнул. — Так вы, что же, ничего не слышали? Вся деревня с обеда гудит…

И мужик рассказал дикую историю. Будто бы нашли полуторку Васютинского в тридцати километрах отсюда, в кювете на проселке, колесами вверх. Двое в ней ехавших убились на месте, но самого Васютинского среди них не было. И будто бы стоял в кабине такой густой спиртной дух, что всем все сразу стало ясно. И еще паршивая деталь: в кузове, рядом с трупом местного бандюги Кольки Романова нашли покореженный новенький дизель-генератор, исчезнувший ночью с машинного двора. Не успела эта новость дойти до деревни, в правление заявился местный житель Зубаков Евгений с разбитой рожей и сказал, что эти двое, Ильин с Романовым, и присоединившийся к ним городской шоферюга из «студней» в ходе совместного, стало быть, распития подбивали его на покражу дизеля, да только он отказался, за что и был ими зверски избит, а личная его гармонь — потоптана и порвата напополам. Васютинского отыскали мертво пьяным в постели гулящей девки Ленки Сорокиной и прямо оттуда увезли в Выборг для дальнейшего выяснения.

— Так что не скоро вы теперь Витьку увидите, — подытожил свой рассказ мужик. — Годков через шесть, не ранее…

После столь бурной первой ночи жизнь Нила в Житково потекла спокойно, однообразно и невыносимо скучно. Когда он исполнял свои кухонные обязанности, было еще терпимо, но вот в часы досуга — бр-р! Бесконечные бахвальства кривоногого Маркова, воображавшего себя не иначе, как современным Васей Буслаевым — раззудись плечо, размахнись рука. Визгливые перебранки нелепых созданий (и язык-то не поворачивается назвать их девушками, таким если цветы дарить, то разве что из сострадания!) на всякие животрепещущие темы, вроде того, кто лучше — Магомаев или Ободзинский. А то, бывало, и по производственным вопросам чуть друг другу в волосья не вцепятся.

— Мы ишшо борозды не прошли, а они ужо ишшо яшшык ташшуть!

Со Стефанюком контакта тоже не получалось — он все время неотлучно следовал за Игорем Донатовичем. Идут с поля по деревенской улице под ручку и общаются примерно так:

— А вот видите, Юрочка, подсолнух. А знаете, как по-фински будет «подсолнух»?

— Хекки-мекки, Игорь Донатович.

— А вот и нет, Юрочка, мекки-хекки! Про него в Лапландии даже песенку сложили: «Мекки-хекки юкки пюкки, яурийокки пекки нюкки!»

— А по-норвежски как будет «подсолнух», Игорь Донатович?

— Бюк-бригге-бю, Юрочка. А по-японски?

— Асаёси серимасён, Игорь Донатович?

— Правильно, Юрочка!

Деревенские только смотрят вслед, плюются.

— Во, бля, жидов понаехало! По нашему-то совсем не волокут…

Даже не знаешь, что лучше — спецнабранное жлобье или эта томная парочка. Как говорят детишки: «оба хуже». Нет, редкой все-таки сукой оказался товарищ Васютинский — заманил черт те в какую глушь, в хрен знает какую компанию, а сам…

С Ниной Каракоконенко общение исключительно деловое — подай то, сделай это. А так — либо вся хлопотах, так что не приставай, либо спит. Устроила себе каморку в пристроечке, прямо над кухней и чуть что — шасть туда, и в койку. Очень поспать любила.

Книжек с собой Нил не взял. У других, надо полагать, ничего достойного по этой части не найти — вот и оставалось выть с тоски. А когда он узнал, что он здесь вообще единственный ленинградец, а остальные благоразумно записались в Репино и Шушары и спокойно могут ездить домой хоть каждый день, он взвыл так, что какая-то из девок пальцем по виску постучала и посоветовала ему лечиться. Так прошло десять дней. А на одиннадцатый…

II

(Житково, 1973)

Контраст между собой и всем окружающим она заложила самим своим появлением. Ненастный день, бригада только что вернулась с поля, все мокрые, грязные, усталые. Нина с Нилом в запарке, дрова сырые, еле-еле печку раскочегарили, ужин не поспевает, публика ворчит. И вот только-только выкатили на стол чан с макаронами по-флотски, присели, дух перевели, глядя, как народ наворачивает. И тут возле покосившегося столба, обозначающего собой границу между деревней и базой временного сельхозотряда, тормозит белоснежная «Волга». Делового вида мужчина в импортном плаще ступает под навес столовой, окидывает всех цепким колючим взглядом, выхватывает Игоря Донатовича, жестом подзывает к себе, они садятся в машину и уезжают. А на том месте, где только что была «Волга», остается девушка — среднего роста, стройная (размер не больше сорок четвертого), длинноногая, с короткой светлой стрижкой. Одета в импортный спортивный костюм ярко-красного цвета, у ног — объемистый «абалаковский» рюкзак и гитара в черном чехле. Все уставились на нее, а она легким шагом взошла под навес и сразу направилась к Нине, как к самой старшей на вид.

— Привет, — произнесла непринужденно. — В деканате меня направили к вам. Куда можно вещи сложить?

— Привет, — медленно ответила Нина, разглядывая новенькую. — Вещи можно положить к девчонкам в комнату. Нил, проводи.

Нил проворно вскочил, в несколько широких, чуть ли не беговых шагов достиг столба, у которого она оставила вещи, взвалил на плечо рюкзак, поднял гитару. Она вышла из-под навеса и ждала его. Он поднялся на крыльцо дома и позвал:

— Прошу сюда!

Они оказались в тесных сенях, где едва хватало места для печки и деревянной лестницы, упирающейся в деревянный же чердачный люк.

— Девчонки направо! — сказал он и толкнул дверь плечом.

Она остановилась на пороге, вдохнула трепетными ноздрями, сморщила прямой, самую малость крючковатый носик.

— Слушай, а другого помещения нет? Нил озадаченно посмотрел на нее, потом перевел взгляд внутрь комнаты. Дощатые нары в два яруса, плотно забитые пыльными тюфяками. Под ними рядком стоят сапоги с неосыпавшейся грязью, а неровный пол покрывает грязь осыпавшаяся, вперемешку с шелухой от семечек и конфетными фантиками. Через всю комнату протянута веревка, с нее свисают разноцветные маечки, трусики, бюстгальтеры. Пахнет затхлой кислятиной и немытыми подмышками.

— У мужиков, конечно, почище и попросторней, — задумчиво протянул Нил. — Но у мужиков. Она улыбнулась, показав ровные белые зубы.

— Неправильно поймут, да? Он тоже улыбнулся.

— У Нинки своя каморка, над кухней. Но там тесно, вдвоем не развернешься. Мы ее комнатенку между собой так и зовем — Нинкина щель.

Девушка звонко рассмеялась. Вслед за ней и Нил.

— Еще есть чердак, конечно. Только там холодно…

— У меня спальник.

— И света нет.

— У меня фонарик. И свечки…

— Тогда полезли?

— Полезли.

Он держал фонарик и одновременно надувал резиновый матрас, пока она натаскивала душистого сухого сена в выбранный уголок, приспосабливала доску у будущего изголовья, устанавливала на ней извлеченную из рюкзака свечку. Потом она расстелила на матрасе синий спальный мешок с толстой нейлоновой молнией и тут же плюхнулась на него, закинув руки за голову.

— Кайф! А ты говоришь — девчонки направо… Пиво будешь?

— А есть?

— У меня нет, я на твое виды имею. — Увидев его замешательство, она рассмеялась: — Да есть, конечно, сейчас достану. Куришь?

— Ага.

Она извлекла из рюкзака две бутылки пива, одну бросила ему, потом достала блок сигарет.

— Ух ты, «БТ»! — с восхищением заметил он.

— А то! Спички есть?

— Есть. А вот открывашки для пива нет.

— Давай сюда.

Она поднесла бутылку к бутылке, так что крышки соприкоснулись нижними, зубчатыми краями, примерилась, рванула. Обе крышки слетели одновременно.

— Учись, студент! — Девушка протянула ему бутылку. — Будь здоров! Имя у тебя интересное, я напомни.

— Нил, — сказал он, прихлебнул теплого свежего пива. — Нил Баренцев.

— Красиво. А я Линда. Линда Маккартни.

— Иди ты!

— А что, не похожа? Говорят, похожа… В неровном свете свечи он вгляделся в ее удлиненное, несколько аскетическое лицо с большими светлыми глазами и чувственным алым ртом. А видь и в самом деле…

— Похожа, только симпатичнее. В той Линде есть что-то лошадиное.

— Ну, мерси… Вообще-то по паспорту я Ильинская Ольга Владимировна, только мне это не нравится.

— Отчего же? Отличное имя.

— Совсем как та шибко правильная девушка, которая Обломова спасала. А я девушка неправильная и никаких Обломовых спасать не желаю.

— А что желаешь?

— Закурить желаю… Да ты что стоишь, кидайся рядом…

Они курили, болтали, жевали ее бутерброды с копченой колбасой. Нил глядел на нее и думал, что и здесь, в Житково, оказывается, может быть совсем неплохо. Даже хорошо.

— А мою маму тоже Ольгой Владимировной зовут, — неожиданно сказал он. — Ольга Баренцева, оперная певица.

— Не знаю. Мне вся эта опера по фигу. Я «Бит-лов» слушаю, рок всякий.