Читаем без скачивания Нравы Мальмезонского дворца - Сергей Юрьевич Нечаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Биограф Жозефины Гектор Флейшман уточняет:
«Со временем парк населили статуями, героями и богами. Из музея привезли два красных мраморных обелиска – каменные сторожа, призванные охранять очаг завоевателя Египта».
Герцогиня д’Абрантес в своих «Мемуарах» рассказывает:
«Парк был великолепно спланирован, несмотря на расположенную рядом безводную гору. Трудно представить себе что-то более свежее, более зеленое, более тенистое, чем его часть, шедшую вдоль дороги и поля, от которых парк был отделен небольшим рвом. Близость реки придавала растениям и деревьям дополнительную свежесть, и растительность в районе деревни Рюэй была более красивой, чем в верхней части парка.
Мальмезонский парк, как мне кажется, в то время не превышал по площади ста арпанов[5]. Со стороны горы и со стороны владений мадемуазель Жюльен он был так сжат, если можно так выразиться, что с вершины горы, где находился маленький итальянский бельведер[6], можно было видеть в зрительную трубу все, что происходит в нижней части парка».
Гектор Флейшман дополняет:
«Парк простирался до деревни Рюэй. Постепенно путем целенаправленных приобретений он значительно увеличится. Там было все: молочная ферма, озера, теплицы и оранжереи, английский сад, разведенный знаменитым Берто и поддерживавшийся в должном виде специально приглашенным англичанином, мостики, бельведеры, гроты, каскады, даже храм Любви или Фортуны (его называли и так и этак, с намеком, что обе они улыбались Бонапарту).
Предметом особой гордости и попечений Жозефины стали теплицы, где она собирала – и по каким ценам! – самые редкие, самые прекрасные, самые нежные цветы, душистые образы родной Мартиники. Жозефине много дарили цветов, знали, что это трогало ее».
Относительно закупки уникальных растений камердинер Наполеона Констан Вери рассказывает:
«Восстановление мира с Англией позволило Жозефине вести переписку с некоторыми английскими ботаниками и с людьми, возглавлявшими основные Лондонские питомники, от которых она получила редкие саженцы и кустарники, пополнившие ее коллекцию. Она имела обыкновение давать мне эти письма из Англии, чтобы я переводил их на французский. В Мальмезоне у Жозефины вошло в привычку регулярно навещать теплицы, к которым она проявляла особый интерес».
Мать, Мари-Роз-Клер де Верже де Саннуа, прислала Жозефине с Мартиники манговые деревья и семена манго; Луи-Гийом Отто, комиссар в Лондоне, – карликовые деревья.
Жозефина написала последнему из Мальмезона в 1801 году:
«Очень вам благодарна, гражданин, за ваши новые любезные заботы. Очень сочувствую вашему предложению помочь мне всеми возможными для вас способами в исполнении моего плана натурализации во Франции разных полезных деревьев. Недавно я выписала большое количество таковых из Америки, что не помешает мне прибегнуть еще и к вашим услугам.
Я в восхищении, что обязана и вам удовольствием, ожидаемым мною от удачи моего проекта.
Вы дали мне надежду, что садовник согласится дать вам несколько любопытных семян. Прошу напомнить ему о его обещании.
Собираюсь послать вам очень скоро выписку растений, которые нужно спросить у господ Зее и Кеннеди.
Примите уверения в особом моем сочувствии».
Как видим, Жозефина просто обожала цветы и плодовые растения. И она отлично разбиралась в них.
Гектор Флейшман констатирует:
«Любовь к цветам так сильна в Жозефине, что цветы стали одним из самых приятных ей подарков».
Гортензия де Богарне, в то время уже голландская королева, в 1806 году писала матери:
«Посылаю тебе плоды, которые, наверное, еще не созрели во Франции: их выписывают в лучшие оранжереи. В Роттердаме мне оказали любезность: думая, что для меня характерна твоя любовь к цветам, в залу, где был подан завтрак, собрали все самые красивые. Я осмотрела их с видом знатока, но думаю, что тебе они показались бы прекраснее, нежели мне.
Прощай, милая мама. У тебя столько прекрасных растений, что трудно найти для тебя новые».
Гектор Флейшман отмечает:
«Иногда явная для всех любовь Жозефины к цветам служила прикрытием любовных интриг».
Например, после расставания с Ипполитом Шарлем она написала одной своей близкой подруге:
«Мальмезон, имевший для меня столько привлекательности в этом году, кажется сейчас пустынным и скучным.
Вчера я так поспешно уехала, что не имела времени сказать что-либо садовнику, который обещал мне цветы. Я непременно хочу ему написать. Я хочу засвидетельствовать ему мою печаль, так как, моя милая крошка, она очень сильна».
По этому поводу Гектор Флейшман пишет:
«Занимательное, должно быть, садоводство у садовника, вызывавшего такую „сильную” печаль. Но, в конце концов, так как Жозефина любила цветы, не естественно ли, что она любила и садовника. Остается узнать, которого.
Граф д’Англез дает такое объяснение любви Жозефины к цветам: „Чересчур несчастная в царствование своего супруга от его грубости и пренебрежения, она прибегла к ботанике и довольно далеко ушла в этой приятной науке”.
Но для нас нет секрета в том, что именно переживала Жозефина в царствование своего супруга. Любовь же Жозефины к диковинным растениям – это продолжение ее любви ко всему яркому, всему, что составляло предмет вожделения для уроженки экзотической страны, и стало предметом еще большего вожделения для креолки, живущей во Франции. Иметь такие растения здесь – это признак роскоши, которую могут позволить себе очень немногие».
Граф Франсуа-Антуан Буасси д’Англа вспоминает о Мальмезоне:
«Мадам Бонапарт очень полюбила это имение; и хотя ее муж был всего лишь главнокомандующим Итальянской армии, он был настолько овеян славой, так демонстрировал всем свое будущее могущество, что имел неограниченный кредит, и никто не осмелился отказать ему в чем-либо, а посему она без проблем его купила по той цене, какую указала. Она его увеличила, обставила мебелью; она украсила его массой очень ценных предметов искусства, шедеврами живописи и скульптуры, произведениями лучших авторов из Италии и Франции; она разместила там самую обширную коллекцию этрусских ваз; ее теплицы и зверинец содержали растения и животных, привезенные из самых отдаленных стран, а ее сады – диковинные деревья, до сих пор неизвестные в Европе. Она расположилась в имении во время Египетской экспедиции; и когда Бонапарт, вернувшись, стал Первым консулом, оно стало ее загородным домом, а также, в течение нескольких лет, его жилой резиденцией и местом заседаний его правительства».
Австралийские диковины от капитана Бодена
Гектор Флейшман пишет:
«Жозефине мало было растений. Она выписывала крикливых попугаев, ловких и хитрых обезьян, мериносов, кенгуру и газелей, которых Бонапарт угощал табаком из своей табакерки. В коридорах Мальмезона, его кулуарах, вестибюлях, передних – везде можно было видеть клетки, в которых бились, кричали и пели маленькие пернатые создания.
Должно быть, восхищенный всем этим кардинал Антонелли расхваливал «утехи Мальмезона». Ничего подобного не
