Читаем без скачивания Небо выше облаков - Янина Логвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Когда ты думаешь переехать?
– Раз уж нас предупредили, значит, опека может явиться уже завтра. Просто позвонят и скажут, что через полчаса будут.
– Тогда сегодня?
– Сегодня, если ты согласен. Я возьму только самое необходимое из вещей.
Андрей подходит ближе и достает из кармана ключи.
– Вот, возьми. И сама не носи тяжести. Давай я Витьку попрошу тебе помочь? Я теперь до завтрашнего вечера не вырвусь.
Это беспокойство друга, ведь так? Я грустно улыбаюсь: не очень-то я и привыкла, чтобы обо мне заботились.
– Не смеши, Андрей, – я стараюсь уверенно смотреть в черные глаза. – Какие тяжести? Я же на машине, справлюсь.
Андрей привычно сует руки в карманы брюк и оглядывается в сторону дверей больницы.
– Ну, тогда мне пора. Пока?
Какая-то неловкая пауза. Полчаса назад, в помещении опеки, у обоих было гораздо больше смелости. А сейчас вот стоим и не знаем, как разойтись.
Я ухожу первой. Стараюсь сделать это так легко, как только могу.
– Пока, доктор Шибуев. И береги себя! Смотри, не пей много коньяка и не заигрывай с медсестрами! – улыбаясь, грожу парню пальцем и сажусь в машину. – Буду ждать тебя дома!
Черт, кажется, я сказала что-то не то и не так.
Не важно! Я уже срываюсь с места и уезжаю, оставив Андрея стоять у ворот больницы скорой помощи.
* * *
Родители реагируют на новость спокойно – особенно папа. Довольно потирая руки, он ходит по пятам, интересуясь, когда можно заехать в гости к молодой семье?
Да и что они могут мне сказать? Я сама приняла решение.
По дороге к дому Андрея в голове крутится столько мыслей, а в душé столько чувств, что я, не удержавшись, заезжаю в детский дом и на целых полчаса краду Андрюшку у воспитателей. На больше не получается: малышей укладывают спать, и он снова шепчет мне, обнимая руками за шею. Сжимая в ладошке старенького солдатика.
– Ты еще придешь? Я буду ждать!
– Ну конечно же приду, мое солнышко!
В квартире Андрея тихо и пусто, и почти отсутствуют запахи. Я включаю свет, заношу чемодан с вещами, и неожиданно для себя останавливаюсь на пороге спальни, в которой мы с Шибуевым провели ночь.
Всего одна свадебная ночь, я мало что запомнила из обстановки, но меня тянет войти и расположиться именно здесь. Там, где мне было одновременно хорошо и горько.
Я прохожу дальше, открываю дверь соседней комнаты и уже там оставляю вещи. Разобрав чемодан, отношу гель и шампунь в ванную, оставляю в прихожей платок и духи.
Ставлю в гостиную на мебельную тумбу нашу с Андреем общую школьную фотографию в рамке, другой у меня нет. На фотографии вся наша компания – Витька Рыжий, Сонька Грач, Игнат Савин, Юлька Цветова и Ренат Беленко. И мы с Шибуевым. Дурачимся на даче у Рыжего в Новый год, и почему-то Шибуев обнимает меня.
Странное совпадение, раньше бы я и не подметила эту деталь, а теперь это важный для опеки момент, и я ставлю фото на видное место, в надежде, что Андрей поймет мотив.
В кухне тоже пусто. Холодильник и вовсе отключен. Хозяин этой квартиры не обременен готовкой, но мне предстоит какое-то время здесь жить, и я спускаюсь на улицу, éду в круглосуточный супермаркет и возвращаюсь уже за полночь с двумя сумками продуктов.
Здесь должно быть все обжито и уютно. Как в обычной семье. И я старательно все расставляю по полочкам – любимый кофе, чай, абрикосовый джем. Напоминаю себе, что завтра надо бы заехать в кондитерскую – я люблю, когда в доме пахнет сладкой сдобой.
Иду в душ, а затем в спальню. Долго верчусь на чужом диване, пытаясь уснуть под неуютным одеялом, чувствуя себя хитрой гостьей, воспользовавшейся добротой хозяина. А от того нежеланной.
В квартире одиноко и тихо, горит ночник, мысли все время возвращаются к Андрюшке, и я так и не понимаю, удается мне забыться сном или нет.
А следующим вечером Андрей не возвращается.
Целый день я обдумываю, что ему сказать. Как упростить его жизнь, в которую я так стремительно ворвалась, но когда в десять часов вечера мой звонок ему на сотовый остается без ответа, я понимаю, что он способен все решить в своей жизни и без меня.
* * *
POV Андрей
Взрыв метана на угольной шахте произошел утром. Двадцать шесть пострадавших, из них судьба восьми шахтеров пока неизвестна, шестеро погибших, остальные получили травмы разной степени тяжести. В час дня вертолет доставил в город первых потерпевших. Из двенадцати – семеро в критическом состоянии. На работу вызывают всех.
Я не помню, сколько времени нахожусь в операционной. Может, шесть часов, а может, двенадцать. Все слилось в один сплошной временнóй коридор, в котором я превращаюсь в холодный механизм, орудующий скальпелем, ножницами и иглой. Приходится чистить обугленную кожу, продувать легкие, сшивать мышцы и сосуды. Троих отвозят в ожоговый центр, но вертолет доставляет еще шахтеров, которых удалось достать из-под обвала, и все продолжается.
Время исчезло, его нет. Как и люди вокруг стали фоном. Реанимационное отделение переполнено, и колоссальное напряжение не отпускает по меньшей мере двое суток. А может, и дольше.
Операции следуют одна за другой. В какой-то момент я просто перестаю следить за временем.
Не помню, когда очутился на улице. Я не курил вечность, и сейчас проглатываю сигарету одну за другой, глядя перед собой невидящим взглядом. Мысли заняты хронологией проведенных операций, фамилиями больных, звонками и разговорами с их родными и близкими людьми. Спорами с коллегами. Всем тем, что еще предстоит сделать.
Рита тоже выходит на улицу. Останавливается рядом и в какой-то момент приваливается к груди.
– Андрей, я так устала. Сумасшедший день! Еле стою на ногах, а ведь ты здесь больше двух суток.
– Иди домой.
– А как же ты? – девушка трется о грудь щекой, отбирает из моих рук сигарету и затягивается. Ее пальцы пробираются под руку и ложатся на спину.
– Я останусь.
– Андрей, дежурство закончилось. Ты не машина, чтобы работать на износ. Тебе необходимо по-спать. Фадеев все равно не допустит тебя в операционную, пока ты элементарно не отдохнешь. Поехали ко мне, а? Ты совсем перестал меня замечать. Поможем друг другу забыться. Мы не виноваты в смерти того парня, его уже нельзя было спасти.
Знаю, не виноваты. Но память еще долго не отпустит почерневшее от огня лицо, изувеченное взрывом тело, и запись от руки в больничном журнале: «Бессарабов Роман Вениаминович, 22 года». Сохранит
