Читаем без скачивания За гранью - Алексей Шепелёв

Они ехали уже около тридцати минут, когда Балис почувствовал, что что-то неладно. Во всем теле вдруг возникла вялость, захотелось закрыть глаза и погрузиться в глубокий сон. Он попытался сказать об этом майору, но не смог произнести ни звука. Руки и ноги также отказывались повиноваться. Чрезвычайным усилием он смог немного повернуть голову влево и увидеть прапорщика. Запрокинув голову назад, тот то ли потерял сознание, то ли спал. Балис видел, как подрагивал негладко выбритый кадык.

Машина притормаживала, а впереди на дороге кто-то стоял. Снова с огромным трудом ему удалось повернуть голову — и впрямь, впереди, рядом с таким же УАЗиком, на дверце которого были заметны крупные буквы ВАИ, их словно поджидали двое офицеров. Толком рассмотреть их Балис не мог: мешала спинка сидения Чернова. И только когда УАЗ остановился, Гаяускас увидел в окошке лицо старшего лейтенанта: красное, точно тот только что вылез из парной, с белёсыми остекленевшими глазами. Полное впечатление, что патруль стоял тут, на жаре, уже несколько часов. Зачем?

Старлей отошёл, тут же щелкнул замок, и майор выбрался из машины: видимо, ему двигаться ничто не мешало. Захлопнув за собой дверцу, он стоял напротив патрульных.

— Ну, и что это значит? — негромко спросил Чернов совершенно спокойным голосом. Балис отметил, что, несмотря на то, что он не может двигаться, слышно ему все отлично.

— Скантр перевозишь? — вопросом на вопрос ответил невидимый собеседник.

— Это моё дело, что я перевожу, — спокойно ответил майор.

— А не много ли на себя берешь, родной? — включился в разговор второй патрульный. — Скантр перевозишь — это раз, выродка в машину посадил, да ещё и Серого племени — это два. Так ещё и хамишь. Нехорошо…

— Во-первых, яртытник, ты мне не родной. Во-вторых, кто ты такой, чтобы мне указывать, что мне делать?

— Да тебя Вячеслав в порошок сотрёт, урод!

Последовала короткая пауза, которую прервал спокойный голос Чернова.

— Успокоился? Понял, дурак, с кем разговариваешь? Ещё раз хвост поднимешь — голову оторву.

Патрульные угрюмо молчали.

— А теперь слушать сюда. Свои проблемы со Славой я решаю сам. Без посредников. Так что проваливайте отсюда, и чем быстрее — тем лучше.

— Серого нам отдай, — попросил тот, кто начал разговор первым.

— А Луну с неба не хочешь? — жестко парировал Чернов. — Пока этот курсант мой — пакши свои не тяните. Оторвёт ещё ненароком, потом долго отращивать будете.

Изумлению Балиса не было предела. Так это о нём было сказано "серый выродок"? Но почему? Литовцев никогда серым племенем не именовали.

— Всё поняли? — продолжал майор. — Тогда убирайтесь. И чтобы я вас тут больше не видел…

— Курсант, ты слышишь меня? Слышишь?.. Черт, Равшан, дай мне свою флягу.

— Вот, Михалыч.

Балис почувствовал, как ему на голову льется вода, стекает вниз по лицу, по горлу, на грудь…

Он мотнул головой, с трудом разлепил веки. Мутный взгляд уперся в склонившегося над ним майора.

— Очухался? Курсант, ты меня слышишь?

— Слышу.

Балис в первую секунду даже не узнал своего голоса, настолько сипло он произнес это "слышу".

— Хорошо, — майор разогнулся, отдал флягу стоящему рядом прапорщику.

— Что со мной? — Балис уже понял, что он сидит на асфальте, привалившись к крылу УАЗика. Голова кружилась, во рту было сухо, а перед глазами плясали цветные круги.

— Меня спрашиваешь? — изумился майор. — Это я тебя, товарищ сержант, должен спросить, почему ты ни с того ни с сего сознание теряешь? У вас там, в училище, что, медкомиссия вообще мышей не ловит? Больной — чего в морпехи полез? — дальше Чернов добавил еще одну, совсем уж грубую фразу.

У Балиса не хватило даже сил обидеться — по сути-то майор был абсолютно прав: не должен морской пехотинец на боевом задании сознание от жары терять. Только вот со здоровьем у курсанта Гаяускаса всегда было все в порядке. И медкомиссия в училище проверяла курсантов весьма въедливо. А главное — остановка машины, красномордые военные автоинспектора с лексиконом уголовников, какой-то скантр, таинственный Вячеслав… Это было или это ему только привиделось?

— Встать можешь? — спросил Чернов.

Не говоря ни слова, Балис попытался встать. Это ему удалось, хотя голова продолжала кружиться, а в коленях явственно ощущалась слабость. Майор покачал головой.

— Ясно, в машину давай. И так уже опаздываем безбожно. Равшан, следи за курсантом. А ты, Сарсен, давай жми на всю катушку, считай, что за дембелем едешь.

— Есть, — весело откликнулся ефрейтор-водитель, прапорщик же молча кивнул головой.

Больше ничего необычного с ними не случилось. Благополучно доехали до пригорода Ташкента, где за невысоким заборчиком с колючей проволокой поверху располагался, судя по вывеске на проходной, военный завод номер двести шестьдесят четыре. Проехав через проходную, остановились у небольшого пакгауза, где их встретил пожилой узбек в гимнастерке без погон. Ящик в пакгауз относили шофер и прапорщик, Балису Чернов велел остаться в машине. Оформили документы и поехали обратно. Всю дорогу молчали. Балис смотрел по сторонам, пытаясь снова увидеть то место, где машина остановилась, и состоялась странная беседа, но пейзаж был практически одинаков, глазу не за что зацепиться.

Уже когда они вернулись на базу, Чернов сказал ему:

— Вот что, парень, докладывать про этот твой обморок я не стану, не хочу тебе судьбу ломать, но ты по врачам пройдись, мало ли чего…

Балис отнесся к этому предупреждению очень серьезно и, как только их отпустили на каникулы, наплетя Рите какую-то правдоподобную ерунду, рванул в Вильнюс. Деду он рассказал всё, в том числе и запомненный разговор. Ирмантаса Мартиновича эта история очень озаботила, вместе с внуком они тут же направились в Ленинград, где в Военно-Медицинской Академии у отставного контр-адмирала было немало друзей. Балис прошел углубленное обследование, которое не выявило никаких отклонений.

Дед подвел черту этой истории вечером, когда Балис провожал его к поезду на Балтийский вокзал.

— У англичан есть такая поговорка: Don't trouble the trouble till trouble troubles you.

— Не беспокой беспокойство, пока оно не беспокоит тебя, — перевел Балис.

— Именно, — кивнул Ирмантас Мартинович. — В твоем случае — не ищи у себя болезней. Тепловой удар, обморок — с кем не бывает.

— Да не в болезни дело. Мне другое покоя не даёт, — признался Балис. — Конечно, обидно оказаться негодным, когда потрачено столько сил, но мне кажется, что этого не случиться. Но я не могу понять, если это был бред, то почему он такой логичный? Ведь разговор был связанный, непонятный, но связанный. И почему ты попросил меня не пересказывать его врачам, просто сказать, что они о чем-то говорили?

— Потому и попросил, что связанный, — адмирал пригладил седую бороду. — Врачи уж больно любят исследовать все непонятное, хлебом не корми. А ты — будущий боевой офицер, а не подопытный кролик. Пускай на других диссертации свои защищают… А что касается того, почему он такой связанный… Даже не знаю, что сказать… Может быть, все дело в том, что ты уж очень логично мыслишь, у тебя и бред логичный. А, внук?

— Я серьезно, — несколько обиженно протянул Балис.

— А если серьезно, то сейчас этого тебе никто не скажет. Может быть, когда-то ты это узнаешь. А сейчас — просто воспринимай это как факт. Помнишь историю с Мироном?

Нащупав в кармане сердолик, который вот восемь лет он почти всегда носил с собой, Балис Гаяускас, когда-то мальчишка по прозвищу Биноклик, а теперь — выпускник Петергофского Высшего Военного Командного училища молча кивнул.

ДОРОГА.

Балис внимательно осматривал окрестности с вершины холма. Увы, картина была безрадостной — всё та же пустыня цвета крови без каких-либо признаков жизни. На мгновение его взгляд задержался на тенях, которые отбрасывали он и стоящий рядом Сережка. Солнце, или как его там, опустилось совсем низко, длина теней выросла до нескольких метров, и теперь его тень вдали сливалась с Сережкиной в одну. Н-да, был бы он выдуманным героем книги, автор мог бы уделить немало места этой детали, показать её как какой-нибудь символ. Только жутко уставшему и страдающему от жажды Балису сейчас было не до символов. Жизнь — не книга.

— Глупо, — произнес Сережка.

— Что? — повернулся к нему капитан.

— Глупо. Зачем оживлять нас, чтобы тут же еще раз убить?

Не отвечая, Балис начал спускаться с холма. Мальчишка — за ним. Пару минут шли молча.

— Кто его знает, — нарушил, наконец, молчание Балис. — Может быть, кому-то хочется посмотреть, сколько мы выдержим. А может, вообще никому ничего не хочется. Оно так само получилось.

— Вы в это верите?

— Да ни во что я не верю… Как можно верить в то, о чем ничего не знаешь?