Читаем без скачивания Разрыв - Лорен Стефано

- Мой дядя пытается починить один из старых автомобилей – говорит Линден – Он хочет, чтобы он ездил на домашнем топливе. Рецепт этого топлива – большой секрет. Так что я не знаю, насколько это достоверно, но это лучше чем ничего, верно? Я могу научить тебя водить.

Я уже умею водить. Мой брат научил меня, на грузовичке, что использовал для работы. Но сейчас не время, говорить об этом, добавляя еще одну вещь, которую он не знает обо мне. Поэтому все, что я могу предложить – это мое искреннее:

- Спасибо.

Линден видит в этом надежду.

- Это означает, что поезда откладывается ненадолго, но, в конечном счете, это будет быстрее, и я чувствовал бы себя намного лучше, не думая о твоей поездке, если это конечно имеет значение.

Он тянется, чтобы коснутся моего плеча, но потом передумывает и у меня такое чувство, что он слишком спешит уйти от меня. Но потом он смотрит на меня, улыбается устало и встает.

- Поешь и помойся, если хочешь. Я думаю, моему дяде нужна твоя помощь в сарае. Я предложил свою помощь, но он сказал, что мое дело проектировать, а не чинить. Мне кажется, что он до сих пор не простил мне, домашнее радио, которое я сломал, когда был ребенком.

- Линден?

Он поворачивается ко мне лицом стоя в дверях.

- Я не делала. Я понимаю, что ты не можешь об этом спросить прямо, но Габриэль и я – мы этого не делали.

Выражение его лица не меняется, но на щеках проступил румянец.

Как только он уходит, я заставляю себя съесть все, что лежит в миске. У меня нет никакого желания, но моему телу это нужно. Я чувствую, как пустота в животе съедает мои кости. После того как я поела, я моюсь под ржавым краном. Мне хочется все бросить, забраться под одеяло и проспать ближайшие три года. Но если Линден и Сесилия нашли в себе силы идти дальше, после всего что они перенесли, то и я смогу.

***

После недели дождей дни стали в два раза ярче. Травинки поднимаются после тяжести дождевых капель. Солнечный свет пробивается сквозь зазоры в сарае, плавая с кусочками пыли. Все пахнет цветами и землей. Прислуга Сесилии прибыла на днях. Вряд ли Линден сказал своему отцу, я не знаю, что заставило его отказаться от контроля над ней и позволить остаться с нами, но она казалась нормальной и была молчалива, когда вышла из лимузина. Иногда Сесилия гуляет босиком. Из всех из нас она больше всего любила сарафаны и юбки, чтобы произвести впечатление на нашего мужа, но теперь она носит джинсы, подвернутые до колена. Боуэна она кладет на живот и пытается уговорить его ползать на животе, хотя он только и делает, что приподнимается и смотрит в небо, и Сесилия думает, что он покланяется своему тайному богу.

- Так много разных оттенков глаз – говорит она мне однажды, когда я прихожу и сажусь рядом с ней на землю – Иногда я задаюсь вопросом, как так получается?

Она хватает горсть травы, бросает и смотрит на сына, который больше не опирается на руки и пытается ползти вперед.

- Вот твои родители, например? – спрашивает она.

Я подпираю колен к груди.

- Я немного похожа на маму – говорю я – У нее были голубые глаза.

- Интересно как далеко, в конечном счете, идут гены – говорит она – У твоей мамы были голубые глаза, и у её мамы тоже, и у мамы твоей мамы. Это может быть один из тех генов, который произошел тысячу лет назад, чтобы потом оказаться у тебя. Ты можешь быть последней у кого этот ген, такой точный оттенок синего.

Я не говорю ей, что мой брат тоже имеет точно такой же оттенок синего, и что он будет жить дольше меня. Хотя если так и будут обстоять дела, я не удивлюсь если он хотя бы доживет до того как я до него доберусь.

- Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я ее – Тебе не холодно? Я могу дать тебе свитер.

- Нет – говорит она – Прямо сейчас я чувствую себя замечательно.

Прошла уже почти неделя как ее выписали из больницы и она более самодостаточна, чем когда либо. Она настояла на том, чтобы кушать вместе снами за столом, вежливо отклонив предложение Линдена приносить еду ей в постель. Она даже прибралась в доме, хотя никто ее не просил, и я никогда не знала, что она умеет это делать. Я застала ее за тем, как она полирует стеклянные баночки, вычищает песок со столешницы, моет пол ногами, водя влажной тряпкой по линолеуму. Она обернула антенну фольгой вокруг до тех пор, пока колючий шум не сменился музыкой. Она выучила песни и поет в полголоса, пока движется по комнате. Иногда мне кажется, что я слышу ее пение во сне.

- Тебе нужно торопиться – говорит она мне теперь - Ты не становишься моложе.

Она знает, что я бездельничаю. Чувствую себя как в ловушке и не могу думать ни о чем, как только о доме. Но сейчас у меня нет дома. Мне страшно, что я там найду, когда, наконец, встречусь с Роуэном. Я боюсь, что вообще его не найду. И что больше всего меня пугает, что как только я уеду от Линдена и Сесилии, я их больше не увижу. Время почти остановилось, здесь у Рида, на маленьком клочке земли. Но это странным образом успокаивает. Я прикрываю глаза и щурюсь, чтобы увидеть Линдена вдалеке. Он стоит возле открытого автомобиля, он и его дядя жестикулируют друг другу, когда разговаривают.

- Так или иначе – это мой путь.

- Кажется, будто смотришь на старую фотографию – говорит она, щурясь.

- Я не знала, что Линден умеет водить – говорю я.

- Я тоже – говорит она – Думаю, он тренировался.

Она берет Боуэна на колени. Его глаза полны облаков и неба. Он тянется к моим волосам, и я поднимаю прядь, помогая ему ее ухватить.

- Я привыкла мечтать о том, как хорошо было бы, если бы у вас был собственный – говорит она – Малыш я имею в виду. И у Дженны тоже - Она смотрит на Рида, который что то делает под машиной, пока Линден лазает под капотом – Это не то о чем я мечтала год назад, когда выходила замуж. Я думала, что мы все будем счастливы. Глупо, да?

Боуэн дергает мои волосы, его пальцы настолько мягкие, что прилипают к прядям.

- Нет – говорю я – Никто не мог предсказать, что все обернется таким образом.

- Что я наделала Рейн? – говорит она – Привела ребенка в этот мир, потому что распорядитель Вон убедил меня, что он спасет нас. Но Боуэн так же обречен как ты и я.

Боуэн хватает ее за рубашку, и откидывает голову назад, смотря на солнечный свет совершенно беспечно. Я слышала однажды, что человек единственный вид на земле, который осознает собственную смертность, но интересно, верно ли это для младенцев. Знает ли Боуэн, что его жизнь закончится? Детство это длинный долгий путь, в котором темный лес смерти кажется невозможным.

- Кто будет заботиться о нем, когда Линден и я, умрем? – говорит Сесилия.

Я не знаю, что ей ответить. Боуэн - это дитя неудачного плана, как и все мы.