Читаем без скачивания Столетняя война. Том III. Разделенные дома - Джонатан Сампшен

Таможенные доходы всегда были крупнейшим источником дохода английских королей. Но они были чувствительны к экономическим спадам, и их доходность была соответственно непостоянной В период с 1353 по 1362 год, в ретроспективе — золотой век английских государственных доходов, они приносили в среднем около 88.000 фунтов стерлингов в год, беспрецедентная цифра, которая в будущем никогда не была достигнута. 1360-е и 1370-е годы были более трудными временами для английской торговли. Средний годовой доход от таможни в период с 1368 по 1375 год составил около 67.000 фунтов стерлингов, и тенденция к его снижению сохранялась. Если добавить доходы от королевских владений и прерогативных прав и поборов, то общий доход, на который мог рассчитывать король, составлял от 80.000 до 100.000 фунтов стерлингов в год. Из этой суммы на обычные накладные расходы на содержание королевского двора и правительства уходило не менее 55.000 фунтов стерлингов в год, а иногда и больше[91].

Это означало, что английский король в долгосрочной перспективе полностью зависел от парламентских налогов для финансирования ведения войны. Парламентские налоги традиционно взимались как доля от стоимости движимого имущества. Они взимались по стандартным ставкам: десятая часть в городах и пятнадцатая часть в деревне, в соответствии с оценкой, первоначально сделанной в 1334 году, но которая уже устарела. Налоги назначались на короткий срок, обычно на год, иногда на два или даже три года. Номинальная стоимость одной десятой и пятнадцатой (столько Парламент никогда не выдавал за год) составляла около 38.000 фунтов стерлингов, и на практике она приносила почти столько же. Кроме того, Церковь предоставляла церковные десятины, которые назначались соборами церковных провинций Кентербери и Йорка, как правило, одновременно с парламентскими субсидиями. Номинальный доход от церковной десятины составлял 18.000 фунтов стерлингов. Но она собиралась самой церковью, причем не очень эффективно и согласно еще более древней оценке имущества, датируемой 1291 годом. На практике она приносила гораздо меньше номинального дохода[92].

После разрыва с Францией Эдуард III не хотел требовать от своих подданных военных налогов. Как и его противник, он ожидал, что война будет короткой и решительной Вероятно, он полагал, что требование о субсидировании от светского населения встретит сопротивление. Если так, то он почти наверняка был прав. Начало войны совпало в Англии с рядом природных несчастий. В начале 1369 года в Англии началась новая эпидемия бубонной чумы, третья за последнее поколение. Проливные летние дожди погубили урожай зерновых, и цены на продовольствие выросли до уровня, которого не видели уже полвека. Болезни скота и падение цен на шерсть усугубили беды английских производителей[93]. Военная пропаганда Эдуарда III, похоже, не оказала большого влияния на общественное мнение, ведь в Англии было очень мало разрушений от войны, а шотландцы были спокойны. Массы населения, похоже, были впечатлены угрозой вторжения из Франции не больше, чем сам Эдуард III и не было ничего, что могло бы напомнить им об угрозе войны. В отличие от подданных Карла V, англичане не привыкли к тяжелым налогам. В 1350-х годах война финансировалась в основном за счет таможенных сборов, неудобства от которых были слишком косвенными, чтобы их заметило все население. Кроме явно неудачного чрезвычайного сбора в 1360 году, парламентских субсидий не было с 1357 года, и до 1371 года их не будет совсем. До поры до времени англичане равнодушно наблюдали за ходом войны, которую они все еще могли считать личным делом короля.

На этом этапе своего долгого правления Эдуард III был крайне осторожен с финансами. Он не пытался повторить необдуманные эксперименты, с помощью которых он финансировал свои ранние кампании во Франции. Как и его противник, Эдуард III оплатил первые кампании новой войны в размере, значительно превышающем его доходы, используя резерв, накопленный в 1360-х годах. Резерв Эдуарда III пополнялся не за счет избытка налоговых поступлений, как у Карла V, а за счет доходов от выкупов за военнопленных, которые могли считаться лично принадлежащими королю. В 1369 году военные расходы Эдуарда III финансировались почти полностью из этих накопленных богатств и из других разовых поступлений того же рода. Он потратил 42.000 фунтов стерлингов на поддержку обороны Аквитании, не менее 75.000 на кампанию Джона Гонта в Пикардии и Нормандии, около 20.000 на гарнизон Кале и 10.000 на Ирландию. Включая сумму, потраченную на оборону побережья, о которой не сохранилось никаких адекватных записей, общие военные расходы короля за год должны были составить около 160.000 фунтов стерлингов. Из них почти девять десятых (135.650 фунтов стерлингов) были покрыты из личных средств короля. Хотя Эдуард III продолжал вносить скромные личные взносы в расходы на войну в течение последующих лет, он исчерпал большую часть своих денежных запасов в первый же год. У него не было ничего похожего на регулярный приток средств, которым мог распоряжаться его соперник и это неизбежно послужило мощным ограничением для ведения войны. "Я советую вам не начинать войну, полагаясь на свое богатство, — сказала Дама Пруденс (Госпожа Разумница) в Рассказе о Мелибее Чосера, — ибо его… не хватает на ведение войны"[94].

* * *

После 1369 года Эдуард III столкнулся с той же стратегической дилеммой, что и всегда. Его главной задачей была защита своих владений на юго-западе Франции. Сделать это напрямую было исключительно сложно и дорого. Оборонительная война требовала большого количества постоянных гарнизонов и армии, готовой по первому требованию выступить навстречу угрозам, которые могли возникнуть в любое время и в любом месте по выбору противника. Поколение английских и гасконских солдат привыкло к войнам с быстрым передвижением тяжеловооруженных кавалеристов при поддержке конных лучников — традиционным методам агрессивной войны. Оборонительная война, с ее неподвижными силами, с ее схватками и осадами, не была тем видом боевых действий, в котором они преуспели. Более того, она никогда не могла быть решающей. Войну можно было выиграть, если вообще можно было выиграть, оказав политическое давление на французского короля, что неизбежно предполагало вторжение во Францию с севера. Северные провинции были самыми богатыми частями Франции и политически наиболее чувствительными. Аквитанская граница, по сравнению с ними, была политически второстепенной и труднодоступной из Англии. Морской путь был долгим и опасным. Для переправы армии любого размера требовалось большое количество самых крупных кораблей, которых у Англии никогда не было в достатке. Сухопутный путь преграждала Луара, истекающая с холмов Оверни и спускающаяся по большой дуге на север и запад к Атлантике. Река представляла собой грозную преграду: широкая, с быстрым течением и коварная, исключительно сложная для перехода в брод, с укрепленными мостами и стенами городов. Вторжение в северную Францию через Кале или при поддержке местных жителей через Бретань или Нормандию было