Читаем без скачивания Дорогами войны. 1941-1945 - Анатолий Белинский

Еще и еще раз проигрывая возможное развитие событий с ведением огня артиллерией, я безуспешно пытался втолковать командиру разведгруппы, какой опасности он подвергает людей.

– Не будем вмешиваться, – осадил меня командир роты, – мы свои предложения и соображения высказали. Будем считать, что вопрос обсудили.

Старший лейтенант отправился размещать разведчиков согласно указанию командира роты, а мы, учитывая, что наши боевые порядки уплотнились наполовину, сразу завалились спать.

Поиски пулемета, который не выходил из головы моего товарища, мы решили отложить, чтобы не привлекать излишнее внимание противника в ближайшие дни.

Первый день моего пребывания впереди пехоты прошел благополучно.

Моя квалификация в новой для меня работе заметно повысилась.

Наступило второе утро моего пребывания впереди пехоты. Легкое дуновение ветерка со стороны шалашей противника доносило приятно щекотавшие запахи чуть-чуть пригорелой каши, которые будоражили воображение, направляли помыслы на недосягаемую еду. Немецкая кухня в обороне работала с завидной аккуратностью, и у нас был повод поругивать наших старшин – для роты опять не сумели заблаговременно приготовить питание, подносчики термосов были вынуждены задержаться с выходом, а с рассветом к нам пробраться уже не удалось, один был убит, другой ранен: начали работать снайперы. Солдаты голодные улеглись спать.

Мы с командиром роты опять заняли свои места у входа в шалаш и, прислонившись к стенке, спиной к противнику, начали свое шестичасовое дежурство, безмолвно обозревая хорошо изученную панораму местности, в глубине которой проглядывались траншеи нашей пехоты. У каждого были свои думы, и мы лишь изредка обменивались отдельными репликами, уточняя наши короткие жизненные биографии и длинные фронтовые дороги. Называли мы друг друга уже по имени.

Мой боевой друг Алексей Павлович Дьяченко был родом из Одесской области. Окончив там сельскохозяйственный техникум, он работал агрономом МТС, потом в отделе землеустроения города Одессы. В сентябре 1939 года был призван в армию. В составе отдельного разведывательного батальона успел повоевать с белофиннами на Карельском перешейке, где был ранен. После излечения участвовал в освобождении прибалтийских республик. Накануне нападения фашистской Германии на нашу страну проходил службу в дивизии, которая располагалась поблизости от старой границы в районе Слуцка. Уже на второй день войны его немного «царапнуло», но он продолжал участвовать в боях на Березине. В середине июля был ранен в ногу, проехался по госпиталям от Гомеля до Новосибирска. Когда после излечения попал в запасный полк, его переквалифицировали в минометчика. Как командир огневого взвода 120-миллиметровых минометов отдельного минометного батальона, он оказался на станции Ховрино, под Москвой. Его часть, как и нашу дивизию, в самые трудные для нашей столицы дни перенацелили на помощь Ленинграду, вокруг которого, после взятия немцами Тихвина, сжималось кольцо блокады. Там одну минометную роту придали 60-му полку 65-й стрелковой дивизии, в составе которой мы, не зная друг друга, прошли путь от Тихвина до реки Волхов.

К тому времени, когда завязались бои под Мясным Бором, Алексей был командиром с солидным боевым опытом. С группой офицеров-разведчиков его послали учиться в филиал одной московской академии в город Боровичи. Когда начались жестокие бои за вызволение Второй ударной армии, оказавшейся в мешке, слушателей бросили в бой на самый ответственный участок – в горловину накрепко закрытого немцами прохода. Так в мае 1942 года он стал командиром первой роты 38-го стрелкового полка и оказался впереди пехоты.

Приближался полдень, когда завершалось время нашего дежурства, и Алексей внес предложение:

– Пойдем, Виктор, сходим к своим в окопы, разомнемся немного. Ты заодно решишь свои дела на НП. Наши люди уже поднимаются.

У меня не было плащ-палатки, необходимого снаряжения, питания, и я охотно поддержал его предложение. При этом я предупредил, что вряд ли смогу быстро ползти по-пластунски, поскольку такую практику имел только в Забайкалье. На ощутимые последствия тяжелой контузии я ссылаться не стал – только прибыл из госпиталя, да и напоминать о своих болезнях в боевой обстановке было не принято.

– Будем продвигаться вместе, – успокоил меня Алексей, – да и ползти придется мало, пройдем затяжными перебежками. Через пять минут будем там. Делай все, как я.

– Пошли. Только не очень быстро.

Мы отцепили свои пистолеты, гранаты, чтобы они не мешали нам при движении, забросили их в блиндаж, пилотки заткнули сзади за пояс, чтобы не потерять, и встали, как бегуны на спринтерскую дистанцию.

– Это небольшое болотце, которое перед нами, – кивнул вперед Алексей, – пойдем по кочкам. Двигай сразу за мной. Приготовились! Пошли!

Он рванулся вперед и стал стремительно прыгать с кочки на кочку, продвигаясь размашистыми зигзагами, затем с ходу припал к земле навзничь и молниеносно заработал руками и ногами, устремившись вперед по-пластунски. Я сорвался с места через несколько секунд после него, повторил, как мог, все его движения, но, пока я, припав к земле, продвигался к нему, он уже вскочил и начал новый затяжной рывок, делая немыслимые зигзаги, сопровождаемый хлопками редких одиночных выстрелов справа. Под этот аккомпанемент второй отрезок я промчался за ним, чтобы не отставать, почти по прямой, затем плюхнулся на землю, немного прополз и остановился. Мне стало ясно, что такой темп выдержать я не в силах, мои разбитые шейные позвонки не держали голову. «Надо возвращаться назад, – подумал я. – Скажу об этом ему прямо».

Заметив, что я основательно отстал, Алексей стал поджидать меня.

– Обожди, – негромко сказал я ему, медленно подползая вперед. – Ты продвигайся один, а я отдохну и возвращусь назад. Давно не ползал, не получается.

– Ничего, нам спешить некуда, – ободрил он меня. – Будем двигаться помедленней. Надо приучаться… А теперь на счет «три» поднялись и делаем перебежку вместе.

Мы снова одновременно вскочили и, прыгая в разные стороны, одолели еще метров двадцать, припали к земле, стали продвигаться уже рядом с прорытой через поляну канавой, защищенные от противника справа небольшим валиком земли, а слева складкой местности.

– Отдохнем, – попросил я.

– Нельзя, надо еще метров пятнадцать с этого места. Нас видели, могут накрыть минами, если ударят из минометов.

Напрягая свои силы, я с трудом их преодолел и, положив голову на руки, остановился, ругая себя за то, что решился ввязаться в эту прогулку.

– Ничего! Получается! – подбодрил меня снова товарищ. – Но долго залеживаться нельзя.

От боли в шее, в местах повреждения позвонков, мои движения становились вялыми и неуклюжими. Мы сделали еще несколько коротких рывков, после которых я, обессиленный, рухнул на землю.

– Полежи, – посматривая на меня, сказал Алексей, – уже более половины прошли. Осталось только одно препятствие преодолеть – бугорок, на котором наш убитый лежит. Там перед рывком сделаем остановку. Это место снайпера пристреляли.

– Тебе только в цирке акробатом работать, – ответил я. – Иди дальше один, я перебежки больше не делаю, буду только ползком понемногу продвигаться вдоль канавки.

– Хорошо! Ты, однако, присмотрись, как я буду преодолевать бугорок. Возле него мешкать нельзя.

Он дополз до него, остановился, отдохнул, затем потянул назад руку, достал из-за пояса пилотку и, рассчитав движение, бросил ее вперед, мимо убитого, чуть-чуть повыше бугорка, создав у снайпера впечатление, что движение пилотки – это движение человека. Бросок пилотки, выстрел снайпера и его прыжок слились воедино, разделенные в действительности какими-то мгновениями. Пока я медленно, с остановками продвигался вдоль канавки к бугорку, мой друг успел уже доползти до траншеи пехоты и уселся там в углублении бруствера, невидимый снайперам, посматривая в мою сторону. Оказавшись возле убитого солдата, я залег, убежденный в том, что повторение акробатического номера моего товарища будет стоить мне жизни. Наглядный урок убитого подействовал на меня сильнее, чем урок живого.

До моего сознания вдруг отчетливо дошло, что я могу стать легкой добычей немецкого снайпера и оставлю о своей жизни только след в виде зарубки на его винтовке. «Буду лежать до темноты, – решил я, – но удовольствие ему не доставлю. Посмотрим, у кого больше выдержки».

Я тоскливо посматривал на солнце, которому на небосводе предстояло пройти еще половину положенного пути, и прикидывал, сколько пройдет томительных часов до наступления спасительной темноты. Такое выжидание под палящими лучами солнца стало быстро меня тяготить. Я повернулся снова на грудь, стал поглядывать на канавку в ширину лопаты, наполовину заполненную тиной. Был единственный шанс безопасно добраться до пехотной траншеи: скатиться в канаву и проползти оставшиеся десятки метров в тине. Но воспользоваться данным шансом, когда дело касалось даже жизни, было недопустимо перед лицом пехоты и своего друга. В этот момент из-за бугра послышался тихий голос Алексея.