Читаем без скачивания Восточное наследство - Андрей Анисимов

От поселка до палатки раскинулись полкилометра пашни. Члены правительства преодолевали это расстояние на вертолетах. Один раз Ерожин с удивлением наблюдал, как рядом с палаткой опустился военно-транспортный вертолет МИ-6, Из него высыпала охрана, ощетинив дуло своих скорострелов, после чего из вертолета вышел хозяин и гордо направился к палатке за пивом. В самом поселке часто слышались выстрелы из самого разнообразного оружия. Члены кабинета на досуге любили пострелять. Иногда за пивом прямо по пашне гоняли «БМВ». Ерожин не знал, как чувствовали себя пассажиры внутри, но снаружи зрелище впечатляло. Ничего подобного в поселке Нахабино не происходило. Тут жили тихой цивильной жизнью, а для разрядки ходили в поля для гольфа.

Сева вернулся в кресло, дожевывая на ходу кусок ветчины, украденный им по дороге на кухне.

— Жена меня сильно ограничивает в еде, но я хитер и ловок, — сообщил Сева и подмигнул Ерожину. Крюгер опаздывал.

— Подождем еще минут двадцать? — спросила Вера.

— Нет уж. Пунктуальность — вежливость королей. Гансик не король, а раз не король, чего его ждать. Давай обедать, — ответил Сева и отщипнул от длинного батона горбушку.

Сестры скинули фартуки и уселись за стол.

Сева исподтишка наблюдал за Надей и гостем.

Надя села рядом с Ерожиным и по-хозяйски обеспечила его тарелку закусками. Пили пиво.

Виски и водка стояли на столе. Люба шутила и улыбалась, но в ее глазах Сева сразу заметил затаенную грусть. Волнуется за Фоню, понял он.

Люба так же, как и он, уже четыре дня не имела никаких известий от Михеева. Фоня сделал Любе предложение, и такая рассеянность в отношении невесты логике не поддавалась.

Педантичный Михеев два раза в день выказывал Любе внимание вне зависимости от своего местонахождения. Даже из Америки он умудрялся точно рассчитать время и по телефону желал возлюбленной доброго утра и доброй ночи. Старомодная внимательность Фони подвергалась остракизму друзей, но была непоколебима. И тут четыре дня ничего…

Сева налил себе маленькую рюмочку водки и залпом выпил.

— У нас тут попросту: хотите выпить, наливаете и пьете. Тостов мы не говорим, — пояснил Сева, закусывая маслиной.

— Понял, — сказал Ерожин, уплетая салатную трубочку, снабженную ветчиной и тертым сыром.

— Карлсон не дурак. Знает, где снять дачку, — улыбнулась Надя.

— Это мое семейное прозвище, — пояснил Сева.

Ерожин про себя подумал, какой мощности должен быть пропеллер, чтобы поднять такого Карлсона на крышу.

— Прозвище не убедительно, поскольку меня не всякая крыша выдержит, — как бы угадав мысли Ерожина, сообщил Сева, укладывая в рот очередную порцию «оливье». Сестры прыснули.

Ерожин промолчал. Он чувствовал себя за столом свободно, но фамильярничать не хотел.

Сева был лет на пятнадцать моложе Петра, но положение хозяина дома, объем его деловой активности снимали разницу. Ерожин умел себя вести в любой компании. Опыт общения с людьми у него был изрядный.

— А я все-таки хочу один маленький тост, — сказала Вера. — Мужики, откройте шампанское. — Вера протянула Севе бутылку.

— Позвольте мне. — Ерожин забрал шампанское из рук жующего Севы и ловко откупорил, не дав пробке выстрелить. Вера, Люба и Надя подставили бокалы.

— Давайте выпьем за нашу сестренку Надю и ее нового друга. Пусть у них все сложится, — подняла бокал Вера.

«Значит, друга?! — подумал Кроткий. — Возможно пополнение в семействе», — сделал он вывод и, заполнив водкой свою маленькую рюмочку, стукнул ей по бокалам девушек.

— А вы не хотите выпить по такому приятному и впрямую касающемуся вас поводу? — спросил Сева у Ерожина.

— Я, увы, за рулем… И при исполнении, — улыбнулся Ерожин.

— Так я не совсем понял, извините мою непосредственность. Вы приехали в качестве друга Нади или в качестве ее телохранителя? — засмеялся Кроткин.

— И у телохранителей могут быть свои маленькие тайны, — ответил Ерожин и принялся за еду.

За столом замолчали. Пауза затянулась.

Люба и Вера замерли с поднятыми бокалами.

Сева тоже перестал жевать и с интересом ждал, чем тема закончится. Тишину прервал взволнованный голос Нади:

— Петю я люблю. Если это кого-нибудь интересует.

— Тогда почему не пьем? — спросил Сева и опрокинул в рот свою рюмку. Вера и Люба последовали его примеру Надя, справившись со смущением от своего заявления, выпила залпом и до дна.

— Чего ты засмущалась, глупенькая? — спросила Люба. — Ты так долго оставалась равнодушна к своим ухажерам, что теперь за тебя можно только порадоваться.

— Мы уж начали волноваться, нормальная ли у нас сестра?! Двадцать один год — и ни одного увлечения, — сказала Вера, принимая из рук домработницы Лиды большую фарфоровую супницу. — Вот Любка у нас влюблена. Это все знают.

— Остается только выяснить, как относится наш новый друг к чувству Нади? — негромко сказал Кроткин, с отвращением наблюдая, как Лида наливает в его тарелку из отдельного ковшика индивидуальный крапивный суп.

Теперь все опять замолчали и уставились на Ерожина. По напряженному Надиному лицу было видно, что ответ Петра ее сильно волнует. Ерожин отставил свою тарелку, вытер салфеткой рот и, поцеловав Наде руку, тихо ответил:

— За мою уже немалую жизнь я в первый раз по-настоящему счастлив.

Надя вспыхнула, опустила голову, потом подняла, и все увидели в ее глазах удивительный свет, свет женского счастья. Сестры бросились Надю целовать.

— По случаю внезапно состоявшейся помолвки могу я рассчитывать, что мне крапивный суп и капусту заменят нормальной едой? — взмолился Сева.

— Вот противный мужик, всегда найдет свою выгоду! — засмеялась Вера. — Ладно, будь по-твоему. Лида, бифштекс Ганса неси мужу. Пускай, если приедет, ждет, пока ему поджарят. Опоздание наказуемо.

Все принялись за еду, сосредоточив внимание на своих тарелках, смакуя бифштекс. Сева успел заметить несколько взглядов, брошенных Надей и Ерожиным друг другу. «Похоже, дело обстоит серьезно», — Кроткин сразу стал раскладывать сложившуюся ситуацию с точки зрения новой семейной модели.

— Люба, а почему ты со мной не поздоровалась в Останкино, помнишь, мы столкнулись в холле телецентра, возле бюро пропусков? — спросила сестру Вера.

— Не помню такого, ты, Верка, что-то путаешь, — ответила Люба, запивая бифштекс минеральной водой.

— Я путаю? У меня со зрением все в порядке и с головой пока тоже. Я спускалась вниз, вышла из проходной, где пропуска смотрят, гляжу, ты стоишь. Ты тоже меня увидела. Я с ребятами из журнала была. Говорю им, подождите, я сейчас сестре пару слов скажу. Обернулась, а тебя нет.

— Ты, Верка, о чем? Когда это было?

— Да позавчера в три тридцать. Я время помню, потому что там в пропуске отмечают, — возмутилась Вера. — Не хотела подходить, так и скажи. Мы люди взрослые, мало ли какие причины бывают…

— Вера, у тебя галлюцинации. Я последний раз в Останкино месяц назад была. А позавчера я из журнала не выходила. Меня Пашка целый день мучил. Рекламу снимали.

— Странно, — задумалась Вера. — Я тебя четко видела.

— Люб, я не хотела говорить, но со мной ты тоже один раз не поздоровалась, — сказала Надя. — Наверное, ты в своих рекламах с головой. Никого не замечаешь.

— Вы что, девчонки, белены объелись? Я с Надей не поздоровалась? И тоже в три тридцать? Позавчера?

— Нет. Три дня назад, часов в пять. Я бабушку навещала. Спустилась во двор, гляжу, навстречу ты, домой идешь. Я к тебе, улыбаюсь.

Очень обрадовалась. А ты — раз, в парадное.

Я подождала, покричала. И пошла дальше.

— Вер, ну скажи Надьке. Три дня назад я же тут весь день. Помнишь, мы еще на поле ходили. Ты меня лупить шар учила. Да и ночевала я тут.

— Мистическое передвижение сестер в пространстве и во времени, — констатировал Сева. — Чай с тортом сейчас станем пить или сперва прогуляемся на площадку?

— Я ничего не понимаю, — сказала Надя. — Петь, я правда ее возле дома на Фрунзенской набережной видела. Могу, чем хочешь, поклясться.

— Занятно, — сказал Ерожин. — Кто-то из вас путает время Вот и получаются чудеса.

Гудок машины прервал дискуссию о странном поведении Любы. Ганс Крюгер с огромным пакетом, извиняясь, развел руки:

— Пришлось обедать с софетником. Вино фат, сильно ел. Много гофорил. Старался все успефать. Теперь жду пригофорить.

— Теперь жду приговора, — смеясь, поправила Вера. — Ты, Гансик, такой смешной.

Так уморительно по-русски говоришь. Я тебя прощаю.

— А я нет, — сказал Сева, обтирая полотенцем лицо. — Пей штрафную. Лида, налей Гансу стакан водки.

— Не надо меня штрафофать! — взмолился Ганс. — Если хочешь убифать, согласен, но на площадке клюшкой или шаром. И я уже заслужил пятьдесят очкоф. Я приехал один. Бодрофич остался на приеме.

— Хорошо, мы как раз собирались на поля.