Читаем без скачивания Я не твоя собственность-2 - Джорджия Ле Карр

Я ставлю кружку на землю и лениво потягиваюсь, зевая. С Зейном я чувствую себя в безопасности, защищенной и оберегаемой, но мне хочется, чтобы он тоже ощущал такие эмоции. У него слишком много демонов, и мне хочется быть именно той женщиной, которая сможет удерживать их в страхе.

— Боже, я могла бы остаться здесь навсегда, — шепчу я.

Он крепче прижимает меня к себе.

— Прости за Сильвию.

Я поднимаю на него глаза, в них нет ни капли нежности.

— Все хорошо. Ты не должен извиняться. Я понимаю ее чувства. Я чувствовала бы тоже самое, если бы была на ее месте.

Он опускает на меня глаза, на лбу вырисовываются морщины.

— Тогда зачем ты столкнула меня в бассейн?

Вау, он решил, что я столкнула его в бассейн из-за ситуации с Сильвией. Ну... я задорно улыбаюсь.

— Месть. Помнишь, ты столкнул меня в бассейн в Англии?

Он запрокидывает голову и разражается низким сексуальным смехом.

— Напомни мне, не переходить тебе дорогу, — говорит он.

— Да, я бы настоятельно рекомендовала этого не делать.

Он дотрагивается до моей щеки, словно она настолько хрупкая, как мыльный пузырь, который может тут же лопнуть.

— Ты сводишь меня с ума, рыбка.

— Хорошо, — говорю я, глядя ему в глаза, у него над головой разбросаны звезды. Его глаза темнеют, пока он смотрит на меня, снимая с меня халат.

Сквозь сон я чувствую, как он отстраняется и очень осторожно, чтобы не разбудить, сползает с кровати. Бесшумно он крадется по спальни и открывает дверь, осторожно прикрывая ее. Я выдыхаю, уже зная, куда он направляется. Выжидаю несколько минут, потом поднимаюсь и иду к двери, открываю маленькую щелочку и прислушиваюсь.

Тишина.

Я выхожу в коридор и слышу первые аккорды музыки. Осторожно, стараясь не шуметь, иду вниз по лестнице и опускаюсь на нижнюю ступеньку, прислушиваясь к его игре на пианино. Я прикрываю глаза и окунаюсь в его печальную и напряженную музыку. Ох, Зейн, если бы ты только позволил мне войти в твой внутренний мир.

Я замерзла, но все равно продолжаю сидеть с закрытыми глазами и слушать. Не знаю сколько я так просидела, слушая как он играет пьесу за пьесой, но внезапно понимаю, что уже не одна. Открываю глаза, он стоит передо мной.

Я тут же вскакиваю, готовая убежать, поставив ногу на ступеньку выше.

— Не беги, — останавливает он.

Я смотрю ему в глаза.

— Не хочу, чтобы ты боялась меня.

— Я не боюсь, — шепчу я.

— Тогда почему ты хочешь убежать?

Я молча отрицательно качаю головой.

Он подходит и прикасается к моему лицу.

— Ты совсем замерзла, — бормочет он.

И тут я понимаю, что просто дрожу от холода. Он поднимает меня на руки и несет в спальню, укладывая на кровать. Я цепляюсь за его рубашку.

— Кто научил тебя играть на пианино? — шепотом спрашиваю я.

Выражение его лица становится мрачным.

— Не так рьяно, Далия.

— Скажи мне, — прошу я. — Я всегда честна с тобой, и ты знаешь обо мне все.

— Если бы я хотел навредить кому-то, первое, чтобы сделал — забрал бы самое ценное у этого человека — его жену, ребенка или его мать. Если я расскажу тебе, то наврежу тебе, потому что автоматически ты станешь мишенью, и я стану очень уязвим.

— Ты знаешь поговорку: «Когда гусеница решила, что ее жизнь закончена, она превратилась в бабочку»? Почему ты не можешь отказаться от этой жизни? Мы можем не жить в Англии. Мы можем жить здесь или еще где-нибудь. Я поеду с тобой куда угодно.

Он печально отрицательно качает головой.

— В чем тогда смысл твоих денег и богатства, если ты не счастлив? — с отчаянием спрашиваю я.

— Но я счастлив, — говорит он, снимая с меня ночную сорочку, и пожирая взглядом мою обнаженную кожу. — Посмотри, ты напоминаешь, омытую слезами Красоту, — восхищенно говорит он.

Улыбка дрожит у меня на губах. Я так сильно люблю этого мужчину, что мне становится аж больно.

— На самом деле, ты в душе музыкант и поэт, не так ли?

— Если бы я был поэтом, я бы сказал, что твои глаза — светятся в темноте, как шартрез, зелено-желтым.

— Вот именно об этом я и говорю.

Он наклоняется целует меня.

Я беру его лицо в ладони.

— Знаешь, когда твои губы касаются моих, я чувствую, словно парю?

Его губы касаются моих.

— Тогда пари, Далия, лети. Взлетай так высоко, как сможешь.

23.

Александр Маленков 

— Мама, я сочинил для тебя музыку.

У мамы открывается рот от удивления.

— Ты что сделал?

— Я написал для тебя музыку, — повторяю я.

Мама смотрит с удивлением.

— С каких пор ты стал писать музыку?

Я пожимаю плечами.

— Сочинение музыки — это совсем несложно, мама.

— Ты сочинил ее для меня? — спрашивает она, касаясь груди с правой стороны.

— Да, — с радостью говорю я. Ее голубые глаза сияют, как звезды, она явно гордиться мной.

— Покажи мне, — говорит она, поспешно вытирая руки о фартук.

Я назвал ее «Плач Ангела», — говорю я, протягивая ей ноты. Она берет их, словно это что-то редкое и драгоценное. Я вижу, как она просматривает строчки, слегка кивая, словно музыка звучит у нее в голове. Дойдя до конца страницы, поднимает на меня глаза.

— Ах, Александр, прекрасно, — говорит она взволнованно.

— Хочешь я сыграю тебе?

— Да, но только быстро. Скоро папа придет домой.

Я сажусь за фортепьяно и открываю крышку, старые клавиши пожелтели со временем. Мама встает позади меня. Я кладу пальцы на цвет слоновой кости клавиши и начинаю играть. Мы оба настолько погружаемся в музыку, что не слышим, как приходит отец.

— Что за херня здесь творится? — рычит он.

Мои руки по-прежнему лежат на клавишах, мама подпрыгивает от страха. Виновато мы поворачиваемся к отцу. Он стоит посреди комнаты, покачиваясь на пятках, голова наклонена вниз, брови вопросительно подняты, глаза широко открыты. Он выглядит как бык, готовый к бою.

— Мне казалось, что я сказал тебе не дотрагиваться до этого гребаного пианино. Как ты собираешься драться, если ты играешь на пианино, как какая-то неженка? — с бешенством произносит он.

Я молчу, поглядывая на него.

— Что ты пялишься на меня маленький урод? Иди сюда, — кричит отец.

— Постой, подожди. Это моя вина, — быстро дрожащим голосом говорит мама, загораживая меня своим телом.

— Конечно, это твоя вина, сука. Мне давно уже следовало разбить эту еб*нную вещь. Бл*дь, это пианино. Ты воспитываешься моего сына безвольным уродом.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо, — с отчаянием просит мама. — Это пианино моей матери. Я обещаю, я больше не позволю Александру играть на нем.

Он скрещивает свои огромные руки на груди и в упор смотрит на меня.

— Я хочу услышать это от него.

Мама начинает тихо плакать. Я обхожу маму и встаю перед отцом.

— Я обещаю тебе больше никогда не играть на пианино, — четко произношу я.

— Хорошо и тебе лучше не пытаться меня обмануть. Клянусь, если я когда-нибудь увижу, что ты играешь опять на этом чертовом инструменте, я разобью его, — отвечает он.

24.

Далия Фьюри 

Прошло два дня, как мы вернулись, и я чисто случайно нахожу ноты. Я отправляюсь в комнату Зейна за книгой, которую читала поздним вечером и замечаю листки с нотами на кровати. Мне достаточно всего лишь одного взгляда, чтобы узнать почерк Зейна, он сейчас в душе. Должно быть он принес их с собой наверх и положил на кровать, решив быстро принять душ.

Секунду я просто смотрю на них, затем совершенно не задумываясь, беру ноты и несусь наверх в свою комнату. У меня в комнате есть факс/ксерокс, который я иногда использую для копирования материалов для работы.

Я включаю и жду, когда эта чертова штуковина нагреется.

— Ну, давай, давай, — шепчу я, но он такой медленный, пищит и пощелкивает, чуть ли не чихает, и до сих пор лампочка светится красным.

— Давай, — говорю я, у меня начинают потеть ладони.

Наконец, когда проходит целая бесконечность, загорается зеленый свет.

Тут же я вставляю первую страницу. Слышится скрежет, медленно заглатывает страницу. Я никогда не могла предположить, насколько эта чертова машина медленная. Страница со скрипом вылезает с другого конца, я вставляю в него вторую страницу, исчезающую черепашьими шагами. Бегу к двери и выглядываю в коридор, прислушиваюсь. Снизу — ни звука.

Я вставляю следующую страницу, потом еще одну, но я так нервничаю, желая поскорее закончить с этими четырьмя страницами. Все, наконец-то готово. Я собираю его листки и торопливо спускаюсь к нему в комнату. Не знаю, что сделаю или скажу, если Зейн уже вышел из ванной, но слава Богу он все еще там. Я кладу ноты на кровать, точно также как они лежали и выбегаю из его спальни. Сердце стучит где-то в горле, под мышками на футболке появились пятна пота, но небольшая загадочная улыбка витает у меня на губах.