Читаем без скачивания Два билета в Индию - Кир Булычев

Георгий Георгиевич отвел взор и сказал:

— Не могу ответить.

— Это еще почему?

— Очень дорого, — сказал он.

Тут в разговор вмешалась Элина Виленовна.

— Георгий Георгиевич, — произнесла она. — Я бы на вашем месте сказала. А то господа сыщики подумают, что вы что-то скрываете.

— Ну как, вспомнили сумму? — спросил Борис Хват.

— Лучше скажите, — попросила его Элина. — Они не отстанут, менты проклятые!

— Ну что за выражения, девушка! — обиделся Глеб Хват. — Даже преступники к нам так уже не обращаются.

— Они попросили… — Георгий Георгиевич проглотил слюну, вздохнул и сказал: — Я на бумажке напишу. Даже стены имеют уши.

Дрожащей рукой он написал несколько цифр.

Борис Хват взял бумажку и прочел ее про себя. Покачал головой и протянул брату. Брат тоже прочел и произнес вслух:

— Пятьдесят семь миллионов! Ого-го!

— Тише! — прошипел Полотенц.

— В рублях или какой валюте? — спросил Борис Хват.

— В «у. е.», — сказала Элина Виленовна. — Именно в них.

— Ну они дают! — хором возмутились милиционеры. — Это открытый цинизм. Откуда у русского благотворителя могут быть такие деньги?

— И я так думаю, — согласился с ними Георгий Георгиевич. — Таких денег у меня быть не может.

— Значит, будем готовить операцию по захвату, — сказал Борис Хват. — Главное — узнать, где они ее держат. Будем держать вас в курсе дел. Когда вашу супругу найдем живой или мертвой, вам сообщат.

— Как так мертвой? — снова удивился Полотенц. Он очень переживал.

Но ему никто не ответил, потому что милиционеры уже покинули его кабинет.

Там воцарилась тишина.

— Каин не звонил? — спросил наконец Георгий Георгиевич.

— Пропал, — ответила секретарша. — Ума не приложу, где он может быть.

— Как только появится — сразу ко мне! Мы должны найти дорогую Аглаю раньше, чем это сделает милиция. Риск слишком велик.

— Конечно, — согласилась красавица Элина. — Нас волнует судьба человека, а им только бы план выполнить.

— Вот именно! — сказал Георгий Георгиевич.

Глава третья

Начало большого пути

Если вам приходилось путешествовать, вы знаете, как трудно спать ночью перед отлетом или отъездом.

Вставать надо в восемь, а ты просыпаешься сначала в половине пятого и думаешь: как славно, что осталось столько времени! Потом просыпаешься в семь и долго не можешь заснуть. Но за двадцать минут до срока сон обуревает тебя.

И ты засыпаешь без задних ног.

Вот и Сева проснулся, когда было еще совсем темно и только самые первые птицы пробовали свои голоса, а последний комар делал круг почета над щекой своей жертвы, чтобы отправиться потом на свое комариное болото.

Потом его разбудил птичий хор — птицы настраивали свой оркестр, причем так громко, что удивительно было, почему весь лагерь не вскочил.

Но все спали, а солнце еще не встало — лишь первые его лучи вырывались из-за деревьев.

И тут Сева услышал жужжание тяжелого толстого мохнатого шмеля. Шмель смело подлетел к его уху и прожужжал в него:

— Вставайте, Савин, вас ждут великие дела!

Может, он прожужжал что-то другое, но Сева услышал именно эти слова.

И он сразу понял, что это не сон и не розыгрыш. Пора лететь в Лапландию.

Сева вскочил, и никто не проснулся. На часах над дверью было семь часов десять минут.

Сева побежал по коридору в туалет.

Когда он хотел вернуться в палату, чтобы одеться, то увидел в дверях туалета большого кролика. Кролик стоял на задних лапах и держал на передних рубашку и джинсы Севы. Рядом с кроликом топтался маленький старичок с пегой, длинной, до пола, бородой, в синих трусах, серой рубашке с красным галстуком.

К груди он прижимал кроссовки Севы.

Это было смешно. Но никто не смеялся.

Сева быстро оделся.

Пока ему везло. Никого он не разбудил.

Старичок в это время не переставая говорил:

— Ты меня не бойсь, я здешний, всегда здесь живу. Домовой я. Но особь статья. Так и зовусь — лагерный. Нас на свете немного, но у нас есть особые знания и заботы. Я могу горном петь и даже на барабане молотить. Знаю, как галстук завязывать и строем ходить. А уж костер под дождем в походе никто лучше меня не разожжет. Понял?

— А зачем вам это? — спросил Сева.

— Зачем не зачем, а может пригодиться. А что, если горн утеряется? Кто будет музыку изображать? Ну, ты готов, Савин? Пошли, а то тебя ждут.

И домовой-лагерный первым поспешил на улицу, выглянул из двери, бородой помахал, принюхался и сказал:

— Спокойно, по одному, перебежками… марш!

И первым побежал к кустам. Сева за ним.

— Сева! — раздалось сзади.

Сева от неожиданности споткнулся. Кто его выследил?

В открытом окне спальни девочек стояла Лолита и махала ему вслед.

Сева тоже ей помахал. В принципе, она неплохой человек и даже проснулась пораньше, чтобы попрощаться.

— Ты осторожней, Савин, — сказала она, и ее голос пробился к нему сквозь оркестр птичьих голосов и звоны насекомых.

— Я вернусь, — сказал Сева. — Ты не думай.

— Дурак! — откликнулась Лолита. — Неужели я могла так подумать?

Она захлопнула окно, но не отошла от него, а продолжала смотреть вслед Севе. Но Сева ее не видел, потому что они с лагерным скрылись в кустах и выбежали к малым воротам — служебному входу. Туда приезжают машины с продуктами.

У входа на шоссе стоял «жигуленок», шестая модель. В нем сидел милиционер. У машины стоял начальник лагеря.

— Доброе утро, — сказал Сева и обернулся к лагерному. Может, недоразумение? Сейчас его поймают и отведут обратно в палату?

— Тут я с вами прощаюсь, — сказал лагерный. — До встречи. Возвращайся скорей на благо нашего народа.

— Скорее, скорее, — поторопил его Афанасий Столичный. — Роме надо еще на почту заехать и документы в центральную бухгалтерию доставить.

Все получалось как-то обыкновенно. Как бы на границе сказки. Лагерный мог быть просто маленьким дедушкой, говорящий шмель — усилителем, но что делать с Лапландией?

— Вы не забудьте маме сказать… — начал было Сева и понял, что как раз маме ничего говорить и не нужно.

— Не беспокойся, твою маму мы обманем, — ответил начальник лагеря. — Меня об этом попросили старые друзья. Поезжай спокойно, отдыхай, трудись, судя по обстоятельствам. Твоя фамилия Савин? Значит, правильно.

Сева попрощался с начальником лагеря за руку и так и не понял, шутил тот или говорил серьезно.