Читаем без скачивания Хозяин Колодцев (сборник) - Марина и Сергей Дяченко

Старуха осталась довольна ее сообразительностью, однако так и не позволила своему лицу смягчиться. Момент был слишком серьезен, а потому она сурово свела брови:

— Ты помнишь день, когда ты впервые сделалась нечиста? Это было два года назад, не так ли?

Девочка потупилась, чувствуя, как уши наливаются красным. В тот памятный день она испугалась чуть не до смерти и побежала со слезами к Лиль; та, посмеиваясь, отвела ее к своей матери, которая и объяснила девочке все, что ей следовало знать… Посоветовала радоваться своему новому статусу — и, как теперь выясняется, поспешила посвятить в ее тайну Большую Фа… Которая, впрочем, и без того все обо всех знает.

Старуха дождалась, пока она справится со смущением, и задала новый вопрос; не поднимая головы, девочка кивнула. Да, с тех пор это повторяется регулярно, каждый месяц…

— Раздевайся, — скомандовала старуха.

Все это уже было однажды — но тогда, снимая одежду, она не чувствовала стыда. Тогда ее тело было тощим и плоским, как у мальчика, и без единого волоска — но с тех пор прошло шесть лет, и Лиль, ее ровесница, уже замужем…

Сцепив зубы, она терпела прикосновения сухих холодных рук. Старуха изучила ее сверху донизу, и, довольная осмотром, благожелательно кивнула:

— Ты вполне созрела. Право же, я даже не ожидала от тебя таких форм… Ты готова стать женой уже сегодня. Самый строгий закон не упрекнет Аальмара в поспешности… Одевайся.

Помертвевшими пальцами затягивая шнуровку, девочка смотрела, как в темном углу за камином деловито снует паучок.

Она почему-то не может обрадоваться. Наверное, виной тому боязнь всего нового; какое новое осознание: она не девочка… Она девушка, теперь уже совершенно определенно… И она обязательно обрадуется завтра утром, когда встанет солнце, когда Аальмар отдохнет…

Или она такая трусиха?!

Радость ее молчала, будто сдавленная железным кольцом.

Молчание в дороге тяготило Игара, однако Тиар не поддерживала разговора, а не прежнюю непрерывную болтовню у него не хватало сил. Отчаявшись, он умолкал, глядел на медленно ползущую дорогу и смятенно пытался собраться с мыслями.

Ромб. Это главное, об этом следует помнить; не осталось сомнений и колебаний — рядом с ним сидит именно та женщина, ради которой он сбивал ноги о камни провинции Ррок. Ради которой лез в логово болезни, в портовый дом разврата, в кладбищенский склеп… Ромб. Дабат — да будет так…

Заночевали опять-таки под открытым небом, а ночь выдалась холодная, а костер скоро угас, потому что среди поля его нечем было поддерживать. Предыдущая бессонная ночь измотала обоих — но холод не давал заснуть, пробирался под тонкое одеяло и доставал, казалось, до самых костей. Игар лежал, свернувшись калачиком и отогревая дыханием собственные колени; на двуколке ворочалась Тиар.

Потом он услышал, как она встает — и затаился, притворяясь спящим.

— Так не пойдет, — сказала она над самой его головой. — Мы должны беречь тепло.

Игар почувствовал, как под боком у него пристраивают охапку соломы. Тиар ловко соорудила подобие постели и улеглась рядом; край Игарового одеяла был бесцеремонно захвачен — зато и одеяло Тиар укрывало теперь обоих.

От Тиар исходило тепло. Ни о чем другом не помышляя, он придвинулся ближе; она пахла дымом и рекой, и осенними камышами, и лекарскими снадобьями. Игар блаженствовал, согреваясь, и чувствовал, как сотрясающая Тиар дрожь тоже понемногу уходит. Какое счастье — быть в тепле и спать…

Ее голова лежала на его предплечье. Ее теплая спина прижималась к его груди, прикосновение было мягким и уютным, он спрятал холодный нос в ее густых волосах и, засыпая, почувствовал себя спокойным и защищенным. Как когда-то, в полустершихся воспоминаниях раннего детства, рядом с полузабытой матерью…

Тиар повернулась во сне, освобождая его затекшую руку. Теперь он чувствовал на лице ее дыхание; нос отогрелся. Под его закрытыми веками метались цветные пятна, он ускользал в сон, проваливался в сладкую яму, где пахло лекарскими снадобьями…

Потом он содрогнулся, как от толчка.

Внутри их с Тиар убежища было теперь по-настоящему тепло, даже душно; женщина спала, он слышал ее спокойное дыхание и ощущал мягкий упругий бок. Пытаясь сообразить, что его разбудило, Игар прислушался; вокруг царила тишина, и даже пасущаяся неподалеку Луна не выдавала себя ни звуком.

Тогда он прислушался к себе. Задержал дыхание и зажмурил в темноте глаза, пытаясь отогнать навязчивое видение — Тиар, обнаженная, входит в воду…

Видение не приходило. Он попробовал отодвинуться; женщина спала мирно и беспечно, а он ощущал ее упругий бок и видел при этом, как речная вода ручейками скатывается по бедрам и коленям… По белой атласной коже. Она ровно дышала во сне — а ему казалось, что ее прикосновение обжигает. Что плотная ткань ее платья становится прозрачной, как кисея. Что он видит, как мерно колышется грудь… И маленький пупок сморщился, как зажмуренный глаз… Что стоит лишь протянуть руку…

Он до крови закусил губу. Боль на мгновение справилась с наваждением — но лишь на мгновение, потому что вот и солоноватый привкус во рту, а проклятая плоть взбеленилась, желает, желает, желает… Ее губы, окруженные чуть заметным пушком… Запах дыма и снадобий… Мягкий бок, тяжелая грудь, невыносимое прикосновение…

Он еле сдержал стон. Боком, будто краб, выбрался из-под одеял в предрассветный холод. На четвереньках отполз в сторону; кобыла удивленно фыркнула.

Птица, как это бесчестно. Как это подло и отвратительно, он противен самому себе… Его трясет от холода и вожделения, и та клятва, которую он принес на Алтаре, ни от чего, оказывается, не защищает…

Он до рассвета бродил в темноте, прыгал, пытаясь согреться, и считал шаги. И гнал, гнал от себя навязчивый образ, и призывал воспоминания об Илазе, сравнивал и снова убеждался, что его жена красивее. Моложе и красивее, тоньше и легче…

Тиар проснулась, когда рассвело. Аккуратно сложила одеяла в багажный сундук; распустила и тщательно расчесала темные с медным отливом волосы, искоса взглянула на дрожащего Игара — но ни о чем не спросила.

Под первыми лучами солнца он согрелся и задремал, скрючившись на жестком сидении; Луна неутомимо трусила вперед, сквозь сон Игар слышал, как Тиар расспрашивает кого-то о дороге, о развилке, о Подбрюшье; у него не было сил, чтобы разомкнуть веки. И сновидений не было тоже.

Потом он проснулся — оттого, что тряска прекратилась. Дернулся, вскинул голову, пытаясь понять, куда они приехали и который теперь час; ни селения, ни постоялого двора, ни хотя бы одинокой хижины поблизости не было. Было поле — убранное, гладкое, и на самом краю его отдаленный ряд высоких тополей, неровный, как бахрома на старой скатерти.