Читаем без скачивания Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник) - Борис Подопригора

Правда, за мужество, проявленное при отражении вооруженного нападения на заставу, медалью «За боевые заслуги» был награжден рядовой Шилов Олег Валерьевич. Однако доставленная в часть медаль была возвращена в наградные органы Минобороны, поскольку награжденный пропал без вести при невыясненных обстоятельствах…

Несмотря на провал мероприятия шифром «Виола», министр обороны косвенно все же признал заслуги разработчиков операции. Это, в частности, выразилось в том, что подполковник Челышев Андрей Валентинович остался в рядах ВС СССР, несмотря на инвалидность. Решение о продолжении его службы практически совпало с присвоением Челышеву воинского звания «полковник».

После трех лет службы в центральном аппарате разведки, ушедших, в том числе, на подготовку третьей по счету диссертации, доктор филологических и кандидат военных наук полковник Челышев был назначен заместителем начальника научно-исследовательского центра ГРУ по науке.

В декабре 1994 года именно Челышев направил начальнику Генерального штаба ВС РФ докладную записку с особым мнением о недопустимости развертывания масштабных боевых действий в Чеченской Республике. Особое мнение Челышева не осталось незамеченным, и в результате он был переведен на должность профессора Военно-дипломатической академии, где продолжил научно-преподавательскую деятельность и после увольнения из рядов вооруженных сил в 1996 году.

Любопытно, что его судьбу на этом этапе во многом повторил полковник в отставке Беренда. Петр Станиславович сначала сменил Челышева на должности заместителя начальника научно-исследовательского центра, а потом и в Военно-дипломатической академии. Впрочем, позже, почти семидесятилетний Беренда, в отличие от шестидесятилетнего Челышева, от активной преподавательской работы отошел и посвятил себя внукам и даче…

Челышев редко разговаривал с кем-то о Глинском, но всегда считал себя ответственным за его судьбу. В первую годовщину бадаберского восстания он, едва только научившись ходить на протезах, нашел Виолу, после достаточно скромного концерта, никак не напоминавшего тот памятный, в затемненном Кабуле. Андрей Валентинович и сам себе не до конца смог объяснить, зачем он захотел поговорить с Виолой. Он представился, назвавшись сослуживцем Бориса, и Виола сразу как-то театрально ахнула, запрокинула лицо вверх и погладила абсолютно холодной рукой его руки:

– Ну и где он? Хотя… нет, не говорите! Я знаю – он разведчик! Наверное, как и вы… Значит, правду вы все равно не скажете. Он в командировке, да?

Андрей Валентинович сглотнул ком в горле и кивнул:

– Да. В командировке. В длительной…

Виола еще раз вздохнула (в ее дыхании отчетливо ощущались коньячные пары) и попросила номер домашнего телефона Челышева, чтобы пригласить его на свой гала-концерт…

Никакого гала-концерта, конечно же, не состоялось. Челышев в общих чертах знал, как сложилась жизнь и карьера Виолы Жемчужной, чей карьерный взлет как раз и пришелся на 1985 год, когда она вела передачу на радиостанции «Юность». С радиостанции ее вскоре уволили «за неоднократные нарушения трудовой дисциплины». Еще какое-то время она выступала в составе концертных бригад, реже – сольно, но на фоне перестройки, открывшей доступ на советскую сцену западным звездам, зрительский интерес к цыганской эстраде (и так-то небольшой) – снизился еще больше. Из театра Виолу уволили, судя по всему, за то же самое, что и с радио. Замуж Виола так и не вышла и стала все больше и больше злоупотреблять спиртным…

В марте 1989 года она все-таки позвонила Челышеву и предупредила, что дала его телефон какой-то якобы родственнице Бориса – некой Ирине Владимировне Трубачевой… А потом следы Виолы затерялись. Лишь летом 2010 года во время отдыха в забайкальском военном санатории «Дарасун» Челышев увидел на станции Даурия жалкую маленькую афишку: «Только сегодня, в 20.00. Прима московского театра „Ромэн“ Виола Жемчужная. Цена одного билета – 30 рублей, двух – 50 рублей. Заявки на „бис“ оплачивать прямо в зале». Андрей Валентинович на концерт не пошел…

А в марте 1989 года его, кстати, действительно нашла одна странная женщина, представившаяся Ириной Трубачевой. Они встретились в кафе, и разговор у них получился тягостным и недолгим. Трубачева была похожа то ли на монахиню в серьгах, то ли на просто обезумевшую женщину, говорившую громким свистящим шепотом:

– Мне сказали… Вы можете знать… Мой муж, Олег Шилов… И муж его сестры – Борис Глинский… Про Олега… нет ни его, ни похоронки… Мы с его сестрой, Людмилой, 15 февраля[280] даже съездили в Кушку, это в Туркмении… Знаете? Неделю добирались… Говорили, через Кушку из Афгана будут вывозить всех безруких-безногих… Уродов. Всех, кого нельзя показывать, про кого говорить нельзя… Но сейчас же гласность, перестройка! Уже можно! Вот, гляньте, на карточке майор, он последним выходил… Борис, это я точно запомнила… С какой-то хохляцкой фамилией… Говорили, он из Красного Креста. Он сказал, что война закончилась и что никаких уродов отдельно не вывозили… Может, тоже что-то темнил… Где ж тогда наши? Не может же человек пропасть просто так! На виду у всей страны… Ведь перестройка же… Гласность…

А еще эта странная женщина спрашивала про «…секретного генерала Виктора Петровича, то ли Иванченко, то ли Иваненко». Якобы этот «секретный генерал» все знает, «но ему просто сказать не дают»…

Что мог ответить Челышев этой несчастной? Да почти ничего. Уже прощаясь, Андрей Валентинович сказал, тщательно подбирая слова:

– Да, в Афганистане с вашим, как вы говорите, родственником, капитаном Глинским, мы какое-то время служили вместе… Потом жизнь развела. О том, что с ним случилось, я знаю не больше вас. С другим вашим родственником я вообще никогда не встречался. Простите… И прошу вас… Держитесь. Надо жить дальше…

– Зачем? – отрешенно спросила Трубачева.

– Ради них, – твердо ответил Челышев. – Если они… Им бы вряд ли понравилось, что их близкие убивают свою жизнь скорбью и отчаянием… Они… Их просто нужно… отпустить. И жить дальше. И держаться… Еще раз, простите меня…

…Спустя двадцать один год после этого навсегда врезавшегося в память Челышева разговора ему позвонила журналистка, представившаяся Славой Глинской, и попросила о встрече.

Андрей Валентинович, разумеется, согласился и, в тот же день увидев молодую женщину воочию, чуть не ахнул – так она была похожа на Бориса.

Борислава долго и сбивчиво рассказывала, как она вышла на Челышева, а он слушал ее вполуха и все разглядывал и разглядывал ее лицо, узнавая уже полустершиеся в памяти черты.

А Слава говорила и говорила:

– Мама… Она – просто несчастная женщина. Она говорила, что отец бросил нас, когда мне еще года не было… Она так и не вышла замуж… А я, когда повзрослела, пыталась разузнать про отца. Говорила с нашим военкомом, когда тот уволился. Он сказал, что с отцом все не так просто… Будто бы вся семья его в авиакатастрофе погибла… И мама что-то недоговаривает… Она раньше в школе работала уборщицей, а теперь вот – в церкви. Я когда мать спросила накануне своего шестнадцатилетия, какую мне фамилию брать, – она сразу ответила: мол, ты – Глинская… А я не верю, что папа мог нас бросить… Но где только ни пыталась о нем что-то узнать – как на стену натыкаюсь. Говорят – погиб за границей, но никаких документальных подтверждений нет. Странно все…

Андрей Валентинович тяжело вздохнул и закурил:

– Правильно делаете, Слава, что не верите… Я знал вашего отца. Мы служили вместе. И когда вы родились, он сделал все, чтобы приехать к вам с мамой и взять вас на руки. Все. А это было очень непросто.

– Но… Но почему же тогда он?..

Челышев опустил глаза:

– Слава, я и сам многого не знаю, но… ваш отец вас не бросал. Он погиб, служа Родине. Это все, что я могу вам сказать. И вы можете им гордиться. Вы должны им гордиться. Как я горжусь тем, что служил вместе с ним.

Слава не выдержала и заплакала, но быстро справилась с собой и попросила тихо:

– Расскажите… Расскажите мне о нем…

Андрей Валентинович вздохнул и погладил девушку по волосам:

– Он был… настоящим. Настоящим мужчиной и офицером… Знаете, Борислава Борисовна, давайте я вам покажу могилы ваших бабушки и дедушки. Они тоже Глинские, как и вы. На кладбище и поговорим…

…Супруги Глинские, быстро сдавшие после гибели единственного сына, умерли еще до распада Союза. Оба – скоропостижно, с разницей в год.

Владлен Владимирович умер на перекрестке Садового кольца и проспекта Мира в своем старом «жигуленке», «помнившем» еще его сына. Старый генерал, как всегда, спешил к восьми ноль-ноль на службу, на которую не опаздывал никогда – еще со времен маршала Неделина.