Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закон не столкнулся бы с серьезными трудностями, если бы был объявлен временным и необходимым в силу обстоятельств, одновременно новых и сложных. Но желание учредить цензуру в качестве фундаментального закона становилось дерзким притязанием, о каком мог помыслить только самонадеянный аббат Монтескью. Он возомнил, что преуспеет, и получил разрешение представить проект закона.
Монтескью отнес проект в палату депутатов, которая тотчас отослала его на комиссию. Комиссия изучила закон и не проявила к нему благосклонности. Был в комиссии человек преклонного возраста, живой, остроумный, добросовестный, смелый и пользовавшийся блестящей литературной славой, то был Ренуар[5]. Он имел на комиссию большое влияние и предложил отвергнуть проект закона. Несколько членов комиссии, признав его правоту, но опасаясь нанести правительству слишком тяжкое поражение, предложили сделать то, что министерство должно было сделать само, то есть признать, что свобода прессы в принципе хартией гарантируется, но в силу обстоятельств принимается решение о временной ее приостановке. Ренуар не удовлетворился подобной уступкой, настоял на своем предложении, добился полного непринятия закона перевесом в один голос и был назначен докладчиком по этому решению. Меньшинство, в свою очередь, предложило принять закон с тремя следующими поправками: 1) для освобождения от предварительной проверки достаточно, чтобы сочинение имело объем в 20, а не в 30 листов; 2) цензура будет существовать только до конца 1816 года; 3) мнения членов обеих палат не подлежат цензуре.
В тот день, когда Ренуар представлял свой доклад, во дворце, где заседали палаты, собралась многочисленная публика. Никогда еще к заседаниям Законодательного корпуса не испытывали подобного интереса. Доклад Ренуара выслушали с огромным вниманием, и вечером в Париже не было другой темы для разговоров.
Примирительное по своей природе большинство палаты, не желая опровергать большинство комиссии, но и не решаясь наносить монархии поражение при обсуждении первого же закона, видимым образом склонялось к мнению меньшинства комиссии.
Об этом и объявили все друзья правительства министрам, которые осведомили об этом короля. Два года цензуры были, в конце концов, довольно большим ресурсом и представляли в наш бурный век довольно длительный промежуток времени. Кроме того, это была своего рода сделка, избавлявшая правительство от поражения. Король проявил умеренность и принял предложенные меньшинством комиссии поправки. После пятидневной дискуссии Монтескью взял слово и начал с того, что объявил о согласии короля на поправки, затем заявил, что правительство хочет свободы, но просит некоторой осторожности в способе наделения ею, и закончил тем, что привел достаточно благовидные доводы в пользу введения временной цензуры. Проект с поправками был принят 137 голосами против 80 при 217 голосовавших и тем самым получил большинство с перевесом в 57 голосов.
Результат удовлетворил всех. Свободу прессы удалось спасти: ее приостановление было временным и оправдывалось обстоятельствами. Независимое большинство, не желавшее ни ослаблять власть, ни жертвовать свободой, заявило о себе. Власть сдержали, но не унизили. Партии отвели взгляд от своих кровоточащих ран, перенесли его на всеобщие интересы, и сразу начало зарождаться доверие к справедливому, твердому и независимому арбитру, который станет служить посредником и приводить споры к сделкам, а не к сражениям.
За вотированием по закону о прессе последовали несколько других, в том же духе, что вызвало некоторое успокоение в обществе, к сожалению, недолгое.
Два известных члена адвокатской коллегии, Дар и Фальконе, преданные делу эмиграции, выступили против сохранения так называемых национальных торгов. В своих сочинениях, составленных с крайней резкостью выражений и юридической изворотливостью, они утверждали, что король может объявить бесповоротными только законные продажи, но почти ни одна из продаж не была осуществлена с соблюдением закона. Обе брошюры раскрывали уловку эмиграции: они принуждали новых владельцев отчужденного имущества к индивидуальным сделкам, заставляя их из страха вернуть его за бесценок прежним владельцам. Эмиграция встретила эти сочинения с восторгом, основная масса публики – с тревогой, а заинтересованные лица – с гневом, и в палаты посыпались многочисленные петиции. Палата депутатов, призванная высказаться первой, объявила все посягательства на нерушимость государственных продаж ничтожными и недействительными и единогласно принятой резолюцией выказала полную решимость и дальше внушать почтение к соответствующей статье хартии. О многочисленных запросах по этому важному предмету доложили министрам, и директору полиции пришлось арестовать Дара и Фальконе и отдать их под суд по обвинению в нарушении общественного спокойствия и в возбуждении вражды между различными классами граждан.
Почти тотчас после этого дела палате депутатов для рассмотрения были предложены финансовые вопросы, что представило ей новый случай проявить твердость, справедливость и компетентность.
Королевский совет непрестанно требовал, чтобы барон Луи представил бюджет и сообщил о комбинациях, посредством которых он надеялся покрыть государственные расходы. Бесстрашный министр представил бюджет и свою систему, как только его коллеги вручили ему таблицу нужд. Прежде всего он отказался увеличить бюджет двух наиболее дорогостоящих министерств и ограничил расходы военного управления 200 миллионами, а военно-морского управления – 51 миллионом. Только в этом пункте он и был неправ, и лучше уж было столкнуться с сопротивлением парламента, чем принуждать себя к заведомо недостаточной цифре, ибо это значило скомпрометировать и могущество государства, и популярность династии в армии. Речь шла, правда, только о бюджете 1815 года, в то время как бюджет текущего 1814 года оставался открытым для всех непредвиденных нужд. Как бы то ни было, министр финансов выказал непреклонность и сохранил предельные суммы расходов двух больших министерств. Он снизил жалованье дипломатов; сократил расходы министерства внутренних дел до уровня, строго необходимого для содержания дорог; но выделил чрезмерную сумму в 33 миллиона на цивильный лист, объясняя ее расходами на Военный дом и благотворительностью принцев в отношении их старых товарищей по несчастью. Весь бюджет 1815 года определялся цифрой в 618 миллионов, без учета расходов на сбор налогов. В эти 618 миллионов входили 70 миллионов задолженности, то есть невыплаченная часть государственных расходов 1813 и 1814 годов, включавшая солдатское жалованье и продовольствие и обмундирование для войск, которые могло быть оплачено только наличными деньгами.
Наиболее важная часть финансового плана министра относилась к погашению всех долгов государства независимо от их происхождения. Будучи сообщен Талейрану, превосходно разбиравшемуся в финансах, и Монтескью, в них не разбиравшемуся, но имевшему достаточно ума, чтобы оценить благоразумие воззрений барона Луи, план получил большую поддержку на заседании совета. Чуждый финансовым вопросам король, видя общее одобрение и решив полагаться на министров в вещах, в которых они разбирались лучше него, дал
