Читаем без скачивания Кенилворт - Вальтер Скотт

— Не вижу я тут никаких ужасных последствий, — спокойно ответила леди, — если не приписывать благородному милорду недостойных мыслей, которые, как я уверена, никогда не гнездились в его великодушном сердце.

— Я далек от этой мысли, — возразил Варни. И затем, после минутного молчания, он добавил с откровенной или наигранной простотой, столь отличной от его мягкой учтивости:

— Так вот, госпожа, я докажу вам, что придворный осмелится сказать правду, как и всякий другой, когда дело идет о благе тех, кого он уважает и любит, да, хотя бы это влекло за собой угрозу опасности для него самого.

Он умолк, как бы ожидая приказания или по крайней мере позволения продолжать. Но леди хранила молчание, и он начал говорить снова, правда с большой осторожностью:

— Бросьте вокруг себя взгляд, благородная леди, — сказал он, — и обратите внимание на заграждения, окружающие это место, на строжайшую тайну, препятствующую восхищенному взору увидеть самую блистательную жемчужину Англии. Посмотрите, с какой суровостью ограничены ваши прогулки, как любое ваше движение подчинено мановению этого грубого мужика Фостера. Подумайте обо всем этом и решите сами — в чем тут причина.

— Желание милорда, — ответила графиня. — Других причин я искать и не собираюсь.

— Да, это его желание, — согласился Варни, — и это желание возникает из его любви, достойной существа, которое ее внушило. Но тот, кто обладает сокровищем и дрожит за него, часто тревожно-подозрителен, в соответствии с тем, как он ценит это сокровище, и жаждет утаить его от алчных вожделений других лиц.

— К чему все эти разговоры, мистер Варни? — осведомилась леди. — Вы хотите заставить меня поверить, что милорд ревнив. Ну, допустим, что так. Но тогда я знаю лекарство от ревности.

— Вот как, сударыня? — с интересом подхватил Варни.

— Да, да, — продолжала она. — И вот оно — всегда говорить милорду правду, хранить перед ним свои мечты и мысли чистыми, как это полированное зеркало. И если он заглянет в мое сердце, он должен увидеть там только свое собственное отражение.

— Я умолкаю, сударыня, — смиренно объявил Варни. — Но так как у меня нет причин печалиться о Тресилиане, который с удовольствием исторг бы из меня окровавленное сердце, если бы, конечно, сумел это сделать, я легко готов примириться с участью, угрожающей этому джентльмену в случае, если вы откровенно поведаете о том, как он дерзнул проникнуть в ваше уединение. Вы, знающая милорда получше, чем я, можете сами судить, оставит ли он это оскорбление неотомщенным.

— О нет, если бы мне только могла прийти в голову мысль, что я стану причиной гибели Тресилиана, — возразила графиня, — я, уже причинившая ему столько горя, я бы, может быть, и молчала. Но какой в этом был бы толк, раз его уже видел Фостер да, вероятно, и еще кое-кто? Нет, нет, Варни, оставьте свои уговоры. Я все расскажу милорду и умолю его простить безумство Тресилиана, да так, что благородное сердце милорда склонится скорее к тому, чтобы помочь ему, а отнюдь не покарать.

— Вы судите обо всем гораздо лучше меня, сударыня, — ответил Варни, — особенно ежели вы собираетесь испробовать крепость льда, прежде чем ступить на него, упомянув имя Тресилиана в разговоре с милордом и посмотрев, как он к этому отнесется. Ведь Фостер и его слуга в лицо-то Тресилиана не знают, а я легко могу объяснить им под благовидным предлогом появление незнакомца.

Леди с минуту помолчала, а затем ответила:

— Вот что, Варни, если действительно это правда и Фостер еще не знает, что человек, которого он видел, это — Тресилиан, то признаюсь, что мне не хотелось бы, чтобы он узнал что-то о нем. Он держится ужасно сурово, и я вовсе не хочу, чтобы он был судьей или членом тайного совета в моих личных делах.

— Ну, это вздор! — воскликнул Варни. — Какое отношение имеет этот грубый мужлан к вашей милости? Не больше, чем цепной пес, стерегущий его двор. Ежели он противен вашей милости, я рад буду заменить его управителем, более для вас приятным.

— Мистер Варни, — сказала графиня, — прекратим этот разговор. Жаловаться на прислужников, которыми милорд окружил меня, я буду ему самому. Тише! Я слышу стук копыт. Он приехал! Он приехал! — воскликнула она, прыгая от восторга.

— Вряд ли это он, — заметил Варни. — Разве только вы способны расслышать топот его коня через наглухо замкнутые бойницы.

— Не удерживайте меня, Варни, мой слух тоньше вашего. Это он!

— Но, сударыня, сударыня, — тревожно восклицал Варни, все время пытаясь заградить ей путь, — смею думать, что сказанное мною по смиренному долгу преданности не обернется для меня гибелью! Надеюсь, что мой искренний совет не будет истолкован мне во вред? Умоляю вас…

— Довольно! Довольно! — прервала его графиня. — Не цепляйтесь за мое платье, вы забываетесь, стараясь удержать меня. Успокойтесь, о вас я и не думаю.

В этот момент двери широко распахнулись, и мужчина величественного вида, закутанный в длинный темный дорожный плащ, вошел в комнату.

Глава VII

…Это он.

Плывущий смело под придворным ветром.

Он изучил приливы и отливы,

Он мели знает и водовороты.

Разгневанный любому страшен он,

Он, улыбаясь, радует любого.

Сияет он как радуга, хотя

Его цвета, быть может, так же зыбки.

На лице графини еще остались следы неудовольствия и смятения, вызванные борьбой с упорством Варни, но они сразу сменились выражением искренней радости и любви. Она бросилась в объятия вошедшего незнакомца и, прильнув к его груди, воскликнула:

— Наконец-то! Наконец ты приехал!

При виде своего хозяина Варни весьма тактично удалился, и Дженет собиралась последовать его примеру, но госпожа сделала ей знак остаться. Дженет продолжала стоять в углу, готовая выполнить любое распоряжение.

Тем временем граф, который принадлежал к высшим кругам знати, отвечал своей возлюбленной такой же пылкой нежностью, но, когда она попыталась снять с него плащ, сделал вид, что сопротивляется.

— И все-таки я сниму его, — сказала она. — Я должна удостовериться, сдержал ли ты данное мне слово и явился ко мне Великим Графом, как тебя называют, а вовсе не так, как раньше, простым кавалером.

— Ты такая же, как и все, Эми, — сказал граф, уступая ей в этом шуточном состязании. — Драгоценности, перья и шелка для них значат больше, чем человек, которого они любят. Как много тупых лезвий выглядит роскошно в бархатных ножнах!

— Но этого не могут сказать про тебя, благородный граф, — ответила Эми, когда плащ упал на пол и лорд предстал перед ней в дорожном костюме вельможи. — Ты прекрасная, испытанная сталь, чье внутреннее достоинство вполне заслуживает своих внешних украшений, хотя и презирает их. Не думай, что Эми способна любить тебя сильнее в этом великолепном одеянии, чем тогда, когда отдала свое сердце тому, кто в лесах Девона был облачен в красновато-коричневый плащ.