Читаем без скачивания Особо опасная статья - Вячеслав Денисов

Первым делом он, конечно, стянул с трупа туфли. Лакированные, они стоили не менее четырехсот долларов. Когда старик увидел золотые часы, руки его затряслись, и он долго не мог расстегнуть замысловатую застежку браслета.

Снял галстук, который можно было реализовать рублей за сто, но, увидев на нем засохшую кровь, отбросил в сторону. Потом проверил карманы, и руки старика заходили ходуном. В кожаном портмоне, рядом с фотографией рыжего, как огонь, мальчика, старик нашел несколько тысячерублевых купюр и столько же стодолларовых. Перстень с пальца он снимать уже не стал – где-то неподалеку раздались шаркающие шаги. Так шагают по асфальту те, чья обувь превышает необходимый размер на три, а то и четыре размера.

Учуяв по этим звукам конкурента, старик бросил мертвую руку с перстнем на землю и посеменил, дергая за веревку, вдоль забора. В это утро он взял по максимуму.

Кряжин приехал на место обнаружения трупа через полчаса после звонка Саланцева. Еще до осмотра тела он на ходу спросил у встретившего его опера:

– Почему ты решил, что это тот самый телохранитель?

– Мы обнаружили рядом с трупом портмоне. В нем фотокарточка Коли Кайнакова. И выглядит тело так, как мне и описывали телохранителя его коллеги в квартире Кайнаковых: атлетически сложенный, двухметровый мужчина. Но самое главное – татуировка на груди: «маленький скорпион». Сомнений нет, это он.

– Сколько времени он мертв? – на этот раз Кряжин спрашивал уже судебного медика, шарящего по телу трупа руками в резиновых перчатках.

– Думаю, около суток, – подумав, ответил тот. – Лицо в ссадинах, руки разбиты в кровь, в теле четыре пули, три из них в состоянии причинить смерть.

– Этот парень просто так свою жизнь не отдал, – разглядывая рваную кожу на пальцах, вполголоса заметил следователь.

– Я скажу больше, – заметил медик. – Думаю, он сражался за нее очень долго.

И теперь телохранитель выпал из обоймы подозреваемых для Кряжина если не навсегда, то на тот отрезок времени, пока не будет доказано обратное. Еще час назад Кряжин предполагал, что этот мужчина участвовал в заговоре. Сейчас же был уверен в том, что телохранителя убили похитители, поскольку в противном случае операция по захвату ребенка была обречена на провал.

Но почему он здесь?

И Кряжин нашел для себя ясный ответ. Телохранителя убрали по пути, потому что иного способа забрать Колю было невозможно. Его заманили в место, удаленное от школы, и убили, развязав тем самым себе руки. Кто-то знал, что должен делать телохранитель каждое утро. И знал, какой найти предлог, чтобы вместо поездки в школу охранник выбрал поездку в другое место.

А Ремизова убили, потому что тот, находясь на первом этаже дома в «Алых парусах» (он никогда не поднимался к квартире) видел или знал нечто, связанное с преступлением.

И Кряжин сделал важнейший вывод в расследовании: в доме Кайнаковых есть человек, входящий в состав преступной группы, похитившей их сына.

– У меня такое странное впечатление, – буркнул Саланцев, не догадывающийся о мыслях следователя, – что этого охранника легче было убить, чем уговорить.

– Как ты сказал? – оторвался от размышлений Кряжин. – Почему странное?

– Одно дело, когда охранника убивают на клиенте, и совсем другое, когда его отзывают, чтобы убить. Значит, они знали, что парень действительно готов отдать за мальчишку жизнь. Вот это и странно. Я знаю много телохранителей. Среди них есть те, кто охраняет известных людей, однако… Однако они не самураи же! Иван Дмитриевич, не за идею же им умирать и не за родню…

– Вот именно, – пробормотал, втыкая палец в висок, следователь. – Не за родню. Тонко подмечено – не самураи…

Закончив с осмотром и допросами всех, кого счел нужным привести к следователю Саланцев, и признав в них свидетелей, которые по делу вряд ли могут являться таковыми, Кряжин уложил толстую папку под мышку и вышел из прокурорской «Газели». Такова следовательская жизнь. Даже если нет никого, кого можно допросить, нужно обязательно с кем-нибудь поговорить. Это как работа дворника, который утром обязательно примется мести тротуар, даже если он чист. И опять же – Его Величество Случай. Среди двух десятков собеседников всегда найдется тот, который вдруг вспомнит, что вчера, около десяти часов утра…

Но на этот раз Господин Случай работал в другом административном округе столицы.

Телефон зазвонил, когда Кряжин вышел из «Газели».

– Иван Дмитриевич, – сдавливая накипевшую неприязнь, Елец старался быть предельно учтивым, – вас ожидает в моем кабинете Ян Михайлович Трошников.

– Он расположен к разговору?

На том конце связи послышалось какое-то движение, и следователь услышал другой голос. Без тени нервозности, совершенно ровный и абсолютно усталый.

– Иван Дмитриевич, я жду вас. Наверное, я был неправ и чересчур официозен. Вы правы. Вы не обязаны отчитываться в условиях отсутствия контакта.

– Я еду, – сказал Кряжин.

И через сорок минут был в кабинете Ельца.

Коля никогда не бывал ни в каких домах, кроме своего. Не знал, что дома похожи своими подъездами, лестницами и даже запахами, а потому в первое мгновение, когда его заводили в дом сутки назад, ему показалось, что его привезли домой.

Та же прохлада подъезда. Напоминающий домашний стремительный лифт. Знакомые лестницы.

Единственное, что было чужим, – запах внутри квартиры. Там пахло краской, деревом и еще чем-то, отчего в первые часы болела голова.

– Я хочу в туалет, – громко сказал он, несколько раз ударив по двери комнаты ногой.

Дверь распахнулась, на пороге появился Феликс.

– Ты уже три раза сегодня ходил.

– А ты сколько? – смело спросил Коля.

Феликс подумал, дотянулся рукой до какого-то предмета слева и забрал с него знакомую куртку с капюшоном.

– Она воняет, – буркнул Коля.

– Переморщишься, – не слушал мальчишку Феликс, натягивая на его голову капюшон.

Пообещав обязательно сказать папе, чтобы тот направил Диму свинтить этому наглецу голову, Коля уныло поплелся привычной дорогой…

– Я был неправ, – сказал представитель. – Задавайте вопросы. Буду рад, если смогу вам помочь. А после, если вы позволите, я поеду в больницу к родственнику и сестре.

– У меня только два вопроса, – признался Кряжин. – Каковы перспективы рассмотрения жалобы Устимцева в Европейском суде?

Трошников сжал веки и резко их расслабил.

– Никаких.

– Когда назначено рассмотрение жалобы?

– Сегодня суббота? – тихо уточнил, глянув на наручные часы, представитель. – В следующую пятницу.

– Спасибо, – следователь подхватил папку и встал со стула.

– Надеюсь, вы понимаете, что я не в силах выполнить требования похитителей? – бросил ему в спину представитель. – Даже при том условии, что речь идет о спасении жизни ребенка! Что я не в силах сделать это даже при том условии, что речь идет о спасении жизни мальчика, которого я люблю, как сына, моего племянника?!!

– Надеюсь, вы понимаете, – Кряжин остановился и разглядел в глазах Трошникова ужас, – что для преступников это не играет никакой роли? Вы понимаете, что его убьют в любом случае?

– Боже мой… – совсем не по-судейски пробормотал Трошников и убрал от зажмуренных глаз очки.

– И просьба у меня к вам тоже только одна. Не говорите о том, что не в силах помочь, ни Альберту Артуровичу, ни своей сестре.

– Но, быть может, они не убьют Колю… Может быть, если они получат то, что им нужно…

Услышав это, Кряжин слегка покачал головой и вышел вон.

И для Ельца так и осталось непонятным, отчего Кряжин смолчал. Положительно, он – хам!

У него осталось шесть дней. А всего их было семь, если учесть день минувший.

Глава восьмая

День второй

Он начался с того, что Кряжин снова предъявил документы дежурному по «Лефортово». Тот просмотрел их бывалым взглядом, с каким изучают водительские права государственные автоинспекторы, вернул и нажал под столом кнопку. Замок на входной двери загудел, громко лязгнул, и в сторону следователя подалась тяжелая створка. Сколько раз он проделывал эту процедуру, позволяющую зайти внутрь? Сотни раз. А сколько при подобных обстоятельствах? Впервые!..

Сегодня Устимцев был менее приветлив, но все так же учтив. Опять поздоровался первым (хотя Кряжин собрался его опередить), сел по приглашению и снова задымил английской сигариллой с ароматом вишни.

– Вы напрасно так резко реагируете, Вениамин Геннадьевич, – начал разговор следователь. – Я тут не по воле людей, мечтающих увидеть вас в колонии строгого режима. Все, что меня заботит, это судьба маленького мальчика, с которым в данную минуту неизвестно что происходит.

– У вас есть телефон? – не вынимая сигариллы из губ, спросил Устимцев. Он сидел, уложив локти на стол, и в глазах его светилось неизвестное следователю решение. – Дайте мне его.