Читаем без скачивания Шпион - Павел Астахов

В трубке на мгновение замерли.

— Борис Васильевич, я сейчас попробую вас соединить, если Глеб Арсентьевич сможет переговорить. Ждите…

В трубке воцарилась тишина — минуту, две. Затем что-то щелкнуло, и тот же голос произнес:

— Говорите.

Если честно, Борис не ожидал, что всемогущий Белугин ответит ему сразу и сам. А тот уже кричал в трубку:

— Эй, бродяга! Как живешь? Неужто сам Борис Черкасов мне соизволил позвонить? Ай-яй-яй! Какая честь! Ну, рассказывай.

Борис на мгновение опешил, но тут же собрался и ответил — быстро и четко:

— Живу неплохо. Жена, дети. Тружусь в Институте киберфизики. Проректором по режиму. Ну а в остальном как говорил Чацкий: «Служить бы рад, прислуживаться тошно!» Вот ваша помощь нужна. Могу я просить о встрече?

— Когда?

Борис глянул на так и не открывшийся сейф и вздохнул.

— Прямо сейчас.

Лох

Полковник Соломин сразу понял, насколько удачно все сложилось.

— Коля, — прямо с утра позвонил он товарищу из налоговой инспекции, — мне справка по Проторову нужна. Дашь?

Когда-то товарищ из налоговой инспекции учился вместе с ним в Высшей школе КГБ, но затем ушел в народное хозяйство, и в конце концов, его вклад был оценен приличной должностью.

— Нет проблем, — отозвался товарищ, — Проторов давно уже наш клиент, что называется. А что конкретно тебя интересует?

— Ему тут одна особа деньги задолжала… сумма крупная — двести тысяч, а возвращать не хочет. Надо бы подсобить господину Проторову — денежку вернуть.

Товарищ захохотал: в альтруизм Железного Юрика он не верил никогда.

— Сделаем.

А через двадцать минут Проторову позвонили и объяснили, что гражданка США Софья Ковалевская — участница преступной группы, собирающей под видом благотворительного фонда деньги с таких лохов, как он.

— Как лохов? — не сразу понял Проторов. — Я не лох.

— Короче, — объяснили ему, — если не хочешь, чтобы конкретно налоговая считала тебя последним лохом, давай заяву ментам. У них зуб на эту особу есть…

И к 11 часам утра заявление от Проторова уже лежало в отделении милиции. Оставалось дождаться, когда эта разъезжающая по всей Москве особа где-нибудь себя проявит.

«Вот кто она? — думал Соломин. — Простой курьер?»

Могло быть и так.

«Но ведь может быть и резидент…»

И это тоже могло быть правдой, ибо в разведке полагаться на миловидную мордашку — себя не уважать.

«Надо Черкасову позвонить…»

Сейчас, когда полковник Соломин, как руководитель следственной бригады, получил весь набор полномочий, кое-что с Борисом следовало уточнить.

Соломин быстро набрал номер Черкасова, но тот не отзывался. Соломин набрал номер мобильного — тот делал вид, что его забыли дома на тумбочке.

— Зараза!

Что ж, ничего иного от хронически пьющего человека ожидать было нельзя.

Земноводные

В просторном кабинете первого заместителя Председателя госбезопасности страны некуда было присесть из-за заполонивших его земноводных. Жабы всех мастей и мыслимых пород восседали на шкафах, столах, полу, стульях и даже на подоконнике. Белугин был страстным коллекционером и вез их из различных поездок и командировок, да и вся служба госбезопасности и знакомые генерала тоже тащили ему в чемоданах, портфелях, портпледах и просто в руках этих тварей, дабы торжественно и непременно лично вручить. Все знали: от нового коллекционного экземпляра Глеб Арсентьевич не откажется.

Так оно и выходило. Белугин благодарил и всегда приговаривал, что разведчику нужно походить на амфибию, то есть быть выносливым, универсальным, плоским, приспосабливаемым, ловким, живучим. Маскироваться так, чтоб ни один враг не нашел. Действовать резко и решительно. Исчезать быстро и внезапно. Держать прочно язык за зубами, а если уж вытаскивать, то так, чтобы прилепить к нему своего противника и сожрать. Ну а в неблагоприятной ситуации впасть в анабиоз, уйти в тину и переждать. В общем, в своих любимицах Белугин со всех сторон видел исключительно положительные стороны и всегда ставил их в пример своим подчиненным и студентам.

Сложно было с ним не согласиться, а при некоторой доле фантазии, глядя на Глеба Арсентьевича внимательно, вы вдруг начинали находить и в его внешности множество схожих с его любимицами черт. То глаза выпучит, то щеки надует, то засмеется каким-то поквакиванием.

Борис примостился между двумя плюшевыми жабами из сказки о Дюймовочке — жабой-мамой и жабой-сыном. Казалось, вот-вот одна из них квакнет и произнесет: «Ну вот, поспали! Теперь можно и поесть!»

— А кто же отвечает за написание этих самых докладов британцам?

Черкасов моргнул и сосредоточился.

— Да сам Смирнов и отвечает. Это его лаборатория и тема его. У него и диссертация докторская по этой же тематике.

Белугин заинтересованно поднял брови.

— А что — диссертация открытая?

— Вообще-то нет. Но он умудрился после семьдесят восьмого года, когда ее секретили, выпустить аж семь учебников и десяток методичек. Я уж не говорю про статьи. Наверное, сотню, а может, и две, а то и все три.

— М-да… плодовитый как лягушка…

— Что?

Белугин слабо улыбнулся.

— Прям как лягушка, говорю. Та несколько тысяч икринок мечет. Ясно, что кто-то да выживет… Ну а лично тебе, Борис, что больше всего не нравится?

Черкасов качнул головой.

— Помимо открытых сведений из своих же учебников он туда, в эти доклады, вставляет и секретные данные. Я же вижу. Показал ему, а он мне начал втирать. Я совсем запутался, Глеб Арсентьевич. Вы уж извините, что я прямо к вам.

Белугин посерьезнел.

— Прекрати! Правильно сделал, что пришел.

Черкасов вздохнул.

— Я знаю, Соломин должен был этим заниматься, да что-то толку ноль!

И тогда Белугин рассмеялся — громко и удовлетворенно.

— Не будь таким торопыгой! Я Юрику только вчера бумаги подписал. Значит, он только сегодня бригаду в первый раз соберет.

Черкасов хлопнул глазами.

— Да-да, — прошелся по кабинету Белугин, — Железный Юрик только-только полномочия получил. Так что ты не робей и смело подписывай Смирнову все, что ни попросит.

Черкасов удивленно открыл рот:

— Все?!

— Чем больше этот Смирнов хапнет, тем крепче на крючок сядет! — жестко улыбнулся Белугин. — Будь уверен, Юра примет их по полной программе.

Первый заместитель Председателя радостно потер ладони и стремительно прошел за рабочий стол.

— Давай-ка еще раз… какие там темы ключевые?

Черкасов сосредоточился, но…

— Ну, ты ж только что их перечислял, — нетерпеливо заерзал Белугин.

— Что я перечислял? — не понял Черкасов.

Глеб Арсентьевич изумленно поднял брови.

— Ты что, Черкасов, ничего не помнишь?

— Чего я не помню? — не понял Борис.

Белугин тревожно оглядел визитера.

— Ты бы сходил к врачу, Боря… и не тяни с этим, не тяни. И пить завязывай.

— Есть, товарищ генерал, — покраснел Черкасов.

Белугин решительно поднялся и подал на прощание руку.

— Ну, удачи тебе! Действуй.

Борис кивнул, пожал протянутую холодную, словно у жабы, руку и вывалился в дверь. Остановился посреди коридора и вдруг осознал, что не помнит, о чем они только что говорили.

Полковник

В Следственном управлении царил бардак: только что ушел в отставку прежний руководитель, а новый начальник, еще утром бывший подполковником, торопливо прикручивал полученную пару часов назад третью звездочку на погоны. Соломин открыл дверь и, заглянув, постучал — такая вот обратная последовательность была свойственна полковнику. Начальник отложил мундир и слегка покраснел:

— Здравствуй, Юра! — Он встал и протянул руку, и Соломин крепко пожал ее.

Олег Воронин учился на параллельном, следственном, факультете. Встречались они редко, но хорошо знали друг друга по поездке на картошку. От каждого курса на всеобщую битву с урожаем корнеплодов отправляли по двадцать человек, и Соломин с Ворониным попали в число счастливчиков. С тех пор они виделись только на выпускном собрании, но хорошо помнили друг друга.

Соломин, даже не спрашивая разрешения, присел к столу, а за ним вернулся на место и Воронин.

— Я видел шифрограмму. Читал. Даже не знаю, поздравить тебя или посочувствовать, — пожал Воронин плечами.

— А я вот тоже не знаю, что с тобой делать, Олег, — решил ответить откровенностью на это откровение Юрий Максимович. — Вроде бы поздравить надо, но место это уж больно в последнее время горячее. Сколько просидел твой предшественник?

— Не спрашивай, — вздохнул бывший однокашник, — утром еще был здесь.

— А назначен был когда? — Соломин продолжал давить на мозоль.