Читаем без скачивания Жилец - Роланд Топор

Ему часто приходила в голову мысль о том, что каждому человеку от самого рождения отмеряно определенное количество сердечных ударов, и именно это определяло продолжительность его жизни.

Когда же Трелковский понял, что, несмотря на все свои усилия, все же различает неуверенные удары сердца о грудную клетку, он решил целиком скрыться под одеялом. Засунул голову под простыню и диким взором уставился на проступавшие во мраке контуры своего тела. При подобном освещении оно производило впечатление чего-то мощного, даже угрожающе-массивного. Резкий, глубоко проникающий животный запах, который оно при этом издавало, зачаровывал его. Как ни странно, он заметно успокоился. Напрягшись, он заставил себя выпустить газы из кишечника, чтобы запах стал еще сильнее, ярче - почти невыносимым.

Так он находился под одеялом вплоть до тех пор, пока не стал задыхаться, однако как только голова снова оказалась на относительно свежем воздухе, он тут же почувствовал, что заметно окреп. Он как бы дополнительно уверился в своей способности преодолеть болезнь, и на место былой тоски и угнетенности пришла новая умиротворенность разума.

Ночью ему стало еще хуже. Когда он проснулся, простыни буквально промокли от пота, а зубы лихорадочно стучали.

Жар настолько притупил все его чувства, что ему даже не было страшно. Он завернулся в одеяло и встал, чтобы вскипятить немного воды на маленькой электрической плитке, доставшейся ему от прежней жилички. Когда вода наконец закипела, он приготовил себе некое подобие горячего напитка, пропустив ее через ситечко, заполненное листами чая, оставшимися от предыдущих чаепитий. Проглотив жидкость, он принял две таблетки аспирина и почувствовал себя немного лучше.

Затем Трелковский вернулся в постель, однако стоило ему выключить свет и оказаться в темноте, как его всего охватило чувство, что окружающая комната стала будто бы сжиматься, неуклонно уменьшаясь в размерах, покуда стены не образовали своего рода плотную капсулу, обрамляющую его тело. Он начал задыхаться. Отчаянно протянув руку к выключателю, он щелкнул им, и тотчас же комната восстановила свои прежние размеры. Глубоко вздохнув, он попытался было выровнять дыхание.

- Идиотизм какой-то, - пробормотал Трелкв*екий.

Затем он выключил свет, и комната снова накинулась на него, словно это была эластичная лента, оттянутая в сторону и затем отпущенная. Она окружала его наподобие саркофага, придавливая грудь, поворачивая голову, сминая ее о заднюю часть шеи.

В момент наивысшего удушья, в самое последнее мгновение его пальцы каким-то образом смогли нащупать выключатель. И вновь, как и в первый раз, наступило неожиданное освобождение.

Спать он решил, не выключая света.

Однако это оказалось не так просто, как могло показаться сначала. На сей раз комната уже не меняла своих размеров, нет - теперь трансформировалась ее консистенция.

Точнее говоря, консистенция пустоты, заполнявшей пространство между мебелью.

Теперь ему казалось, что эти незримые емкости заполнены водой, которая затем превратилась в лед. Пространства между предметами в комнате внезапно стали прочными и жесткими, как айсберг, и он, Трелковский, сам стал одним из таких предметов. Он снова оказался взаперти, но на сей раз не в каменном заточении собственной комнаты, а в вакууме, бездне пространства. Он попытался было пошевелить своими членами, чтобы нарушить эту иллюзию, однако успеха так и не достиг.

Более часа он находился в положении пленника. Спать оказалось совершенно невозможно.

Неожиданно, без какой-либо видимой причины, ощущение это прошло; чары колдовского заклятья спали. Чтобы убедиться в этом, он прикрыл один глаз: действительно, он мог двигаться.

Но уже в следующее мгновение обнаружилась новая странная вещь.

Он закрыл левый глаз - так, очень хорошо, однако, несмотря на то, что поле его зрения должно было вроде бы сократиться вдвое, он продолжал все видеть! Объекты в комнате просто сдвинулись вправо. После этого он закрыл правый глаз, по-прежнему не веря в происходящее, - предметы сразу же сместились влево. Это было невероятно! Тогда он выбрал на обоях два пятнышка, взяв их за своего рода ориентир, и быстро моргнул обоими глазами. Но, не двигая головой, он потерял те самые пятнышки, которые взял за точки отсчета, а если и припоминал, где находится один, то все равно не мог отыскать другой. Он упорно продолжал это занятие, но все было напрасно. К тому же в результате подобных манипуляций по закрыванию сначала то левого глаза, то правого у него страшно разболелась голова. Сейчас Трелковскому казалось, что его череп засунули под уличный каток. Он смежил веки, однако комната по-прежнему стояла перед глазами; он видел ее столь же отчетливо, как если бы веки были сделаны из стекла.

В конце концов и ночь, и сопровождавшие ее кошмары подошли к своему завершению. К нему все-таки пришел спасительный сон, не отпускавший его чуть ли не до следующего вечера.

Он слышал, как во внутреннем дворе что-то делают рабочие, ремонтирующие стеклянный навес. Ему хотелось встать, но он чувствовал, что слишком слаб для этого.

Потом на ум пришла мысль о том, что он сильно проголодался.

Перед ним во всем ужасе предстало собственное одиночество.

Никто не присматривал за ним, не ухаживал, не прикасался прохладной ладонью ко лбу, не помогал измерить температуру. Он был один, абсолютно один, как если бы собирался умирать. А если это и в самом деле случится, сколько времени пройдет, прежде чем они обнаружат его труп? Неделя? А может, целый месяц? И кто первым переступит порог его гробницы?

Разумеется, соседи, а то и сам домовладелец. Сейчас он никого не интересовал, но все коренным образом изменится, как только настанет срок вносить квартплату. Даже в смерти его не оставят в покое в квартире, которая ему не принадлежит. Он попытался выбросить из головы столь мрачные мысли. "Я все преувеличиваю; на самом деле я отнюдь не так одинок. Я жалею себя, но знаю, что если немного задумаюсь над этим... А давай посмотрим..."

Он долго думал, искал какое-нибудь опровержение своим мыслям, но все-таки пришел к выводу, что одинок, причем более одинок, чем когда-либо. Именно тогда он осознал произошедшую в его жизни перемену. Но почему? Что случилось?

Ощущение того, что ответ на этот вопрос вертится на самом кончике языка, сильно огорчило его. Почему? Ведь должен существовать ответ. Он всегда был окружен друзьями, родственниками и всевозможными знакомыми; всех их он ревниво оберегал, поскольку знал, что могут настать такие времена, когда они ему очень понадобятся; а сейчас вдруг обнаружил, что остался совсем один - на пустынном острове в самом сердце пустыни!