Читаем без скачивания Том 6. У нас это невозможно. Статьи - Синклер Льюис

Друг».

Так Дормэс впервые услышал слово «шеф», как американский вариант «фюрера» или «главы правительства» в применении к мистеру Уиндрипу.

Вскоре слово это было официально узаконено.

Дормэс сжег написанное красным предостережение, не рассказав о нем своим. Но ночью, то и дело просыпаясь, он вспоминал о нем без особого удовольствия.

XIII

И когда придет для меня время удалиться на покой, я построю себе дом с верандой в современном стиле, в каком-нибудь красивом укромном местечке, но не на Комо и не на каком-либо другом знаменитом греческом острове, — уж будьте покойны, — а где-нибудь в уголке Флориды, Калифорнии, Санта-Фе и т. п., и всецело посвящу свои дни чтению классиков: Лонгфелло, Джеймса Уиткомба Райли, лорда Маколея, Генри Ван Дейка, Элберта Хаббарда, Платона, Гайава-ты и т. д. Некоторые из моих друзей смеются надо мной за это, но я всегда культивировал в себе вкус к лучшим образцам литературы. Я унаследовал эту склонность от моей матери, равно как и все то хорошее, что многие по своей доброте ставят мне в заслугу.

«В атаку». Берзелиос Уиндрип.

Как ни готов был Дормэс к избранию Уиндрипа, он воспринял это событие как кончину друга, которую давно и со страхом ждали.

«Что ж?! К черту эту страну, раз она такая. Все годы я работал, никогда я не стремился к тому, чтобы состоять во всех этих комиссиях, советах и благотворительных организациях. Не оказались ли теперь все они в дураках? Я же всегда мечтал укрыться в башне из слоновой кости — или пусть хоть целлулоидной, под слоновую кость, — чтобы прочитать все, что мне за всю жизнь не удалось прочесть».

Так думал Дормэс в конце ноября.

И он действительно попробовал это сделать и несколько дней наслаждался чтением, никого не видя, кроме своей семьи, Лоринды, Бака Титуса и отца Пирфайкса. Впрочем, все те «классики», до которых он никак не мог раньше добраться, не привели его в особый восторг; главным образом его увлекли знакомые с юности вещи: «Айвенго», «Гекльберри Финн», «Сон в летнюю ночь», «Буря», «L'Allegro», «Моби Дик», «Земной Рай», «Канун святой Агнесы», «Королевские идиллии», многие вещи Суинберна, «Гордость и предрассудки», «Верую» Медичи и «Ярмарка тщеславия».

В своем недостаточно критическом почитании всякой книги, о которой ему приходилось слышать до тридцатилетнего возраста, он, пожалуй, не слишком отличался от вновь избранного президента Уиндрипа… Все американцы, чьи предки в течение двух-трех поколений жили в этой стране, не так уж резко отличаются друг от друга.

Только в одном бегство Дормэса в литературу полностью потерпело провал. Он попытался восстановить свои познания в латыни, но не мог теперь, без поощрения учителя, поверить, что все эти идиотские mensa, mensae, mensae, mensam, mensa, то есть «стол, стола, столу» и т. д., приведут его снова, как когда-то, к сладостной безмятежности Вергилия и Горация.

А затем он увидел, что и вся затея не удалась.

Чтение было очень хорошим занятием, приятным, дающим удовлетворение, но его все время мучила совесть — ведь он сбежал в башню из слоновой кости. Слишком много лет отдал он общественной жизни, она стала его привычкой. Он не мог быть «не у дел» и с каждым днем становился все раздражительнее, по мере того как Уиндрип еще до своего вступления в должность стал диктовать стране свою волю.

Партия Бэза, ввиду перехода многих в лагерь джефферсоновцев, не имела большинства в Конгрессе. Дормэс получил из Вашингтона секретное сообщение, что Уиндрип пытается, прибегая к подкупу, лести и шантажу, сломить сопротивление оппозиционных членов Конгресса. Вновь избранный президент готов применить противозаконные меры воздействия, и, без сомнения, Уиндрип, пообещав неслыханные милости и покровительство, уже переманил кое-кого на свою сторону. Пять конгрессменов-джефферсоновцев отказались от своих мест в Конгрессе. Один исчез при весьма странных обстоятельствах, и после его бегства по следам его поползли слухи о хищениях и растратах. И каждая новая победа Уиндрипа все больше тревожила по всей стране всех благонамеренных, уединившихся Дормэсов.

В течение всего периода депрессии начиная с 1929 года Дормэса не покидало чувство какой-то неуверенности, смущения, чувство бесполезности и тщетности всяких попыток предпринять что-либо более серьезное, чем бритье и завтрак; и так чувствовали себя многие американцы. Он больше не мог строить планы Для себя и для своих близких, как граждане этой некогда неустроенной страны неизменно делали начиная с 1620 года.

И в самом деле, всю свою жизнь они только и делали, что строили планы. Периоды депрессии были лишь периодическими бурями, вслед за которыми неизменно показывалось солнце; капитализм и парламентская система правления были вечными учреждениями, которые неизменно совершенствовались благодаря разумному голосованию Честных Граждан.

Дед Дормэса, Кэлвин, ветеран Гражданской войны, скудно оплачиваемый, ограниченный священник-конгрегационалист, еще строил планы: «Мой сын Лорен получит богословское образование, и тогда, лет через пятнадцать — двадцать, мы, наверно, сможем построить себе хороший новый дом». Это придавало смысл его работе, у него в жизни была цель.

Отец Дормэса, Лорен, давал клятву: «Пусть я вынужден немного экономить на книгах, а может, и отказаться от такой роскоши, как есть мясо четыре раза в неделю — тем более, что это вредно для пищеварения, — зато мой сын Дормэс получит университетское образование, а когда он станет, как ему хочется, публицистом, я смогу еще, быть может, годик-другой помогать ему. Зато потом я не теряю надежды — о, всего каких-нибудь пять-шесть лет спустя! — купить полное иллюстрированное собрание сочинений Диккенса; это, конечно, роскошь, но зато моим внукам достанется вечное сокровище».

А Дормэс Джессэп уже не мог строить планы вроде: «Прежде чем Сисси займется архитектурой, я пошлю ее в школу Смита». Либо: «Если Джулиэн Фок и Сисси поженятся и останутся в Форте, я отдам им юго-западный участок, и когда-нибудь, лет через пятнадцать, здесь, может быть, снова будет полным-полно славных ребятишек».

— Нет, лет через пятнадцать, — вздохнул он, — Сисси, может, будет бегать с подносом в ресторанчике для рабочих, «разнося жратву», а Джулиэн, возможно, окажется в концентрационном лагере.

Традиция Горацио Альджера — от лохмотьев к богатству Рокфеллера — исчезла из Америки.

Смешно и глупо было на что-то надеяться, что-то пытаться предвидеть, отказываться от отдыха ради бесконечной работы, а уж что до того, чтобы копить деньги, так это же просто идиотство!

А для редактора газеты, для человека, который должен не хуже энциклопедии знать все, что касается отечественной и всемирной истории, географии, экономики, политики, литературы и методов игры в футбол, было просто невыносимо ничего не знать наверняка.

Если года два назад над экономистами подшучивали, что они «ни черта не смыслят в том, что происходит», то теперь фраза эта звучала как неоспоримая истина в применении почти ко всякому экономисту. Когда-то Дормэс, человек достаточно скромный, полагал, что обладает некоторыми познаниями в области финансов, налоговой системы, золотого стандарта, сельскохозяйственного экспорта, и с улыбкой предрекал повсюду, что либеральный капитализм самым идиллическим образом приведет к государственному социализму, при котором государственная собственность на рудники, железные дороги и гидроэлектростанции настолько урегулирует неравенство доходов, что любой лев в образе рабочего-металлиста охотно ляжет рядом с ягненком в образе подрядчика и все тюрьмы и туберкулезные санатории будут пустовать. Теперь он понимал, что не знал самого главного, и, подобно одинокому монаху, ошеломленному сознанием своей греховности, горевал: «Если б я только больше знал!.. Если б я только умел запоминать статистические данные!»

Появление на политической арене, а затем и исчезновение с нее Национального управления по трудоустройству, Федеральной Чрезвычайной администрации помощи и Управления общественных работ убедили Дормэса, что существует четыре категории людей, ничего не смыслящих в управлении страной, а именно: все власти в Вашингтоне; все граждане, много говорящие или пишущие о политике; все набравшие в рот воды и окончательно обалдевшие недотроги и Дормэс Джессэп. — Зато теперь, — сказал он, — после прихода Бэза к власти, все снова станет просто и ясно — он будет управлять страной, как собственным имением.

Джулиэн Фок, теперь уже студент второго курса университета в Амхерсте, приехавший домой на рождественские каникулы, заглянул в редакцию «Информера» и попросил Дормэса подвезти его до обеда домой.

Он называл Дормэса «сэр» и, по-видимому, не считал его смешным ископаемым. Дормэсу это нравилось.