Читаем без скачивания Кольцо великого магистра - Константин Бадигин

Опасался постельничий не напрасно. Великая княгиня боялась порчи и колдовства, и княжеское белье охраняли очень бережливо. Простыни, полотенца, белье и всякий другой убор хранились по приказу Улианы в освященных попом кипарисовых сундуках, окованных железом. Сундуки опечатывались собственной печатью княгини. Не дай бог, если замечалось что-нибудь на портах или на простыне! Простое пятнышко или дырка ввергали в великий страх всю княжескую дворню. Начинались строгие допросы и розыск.

— Что слышно в княжеском замке? — продолжал великий жрец, ничего не ответив боярину.

— Княгиня Улиана ждет гонцов московского князя, — сказал Киркор. — Ягайла сватает дочь князя Дмитрия. Решено крестить Литву в православие, — добавил он, немного помолчав. — Три дня назад съезжались князья русских земель и тайно решали…

— Что решали князья? — Гринвуд, вытянув жилистую шею, ждал ответа.

— Грозились извести всех верных. Тебя, великий, княгиню Бируту, князя Витовта.

— Еще что ты слышал?

— Витовт у рыцарей. Собирает жемайтских бояр воевать Литву.

Сила язычников не вовсе иссякла, думал великий жрец. Витовт, Кейстутов сын, княгиня Бирута, ее родственники — они не пожалеют жизни и денег за веру предков. А верная старым богам Жемайтия? Опираясь на нее, великий жрец надеялся сохранить свое влияние в стране и продолжать борьбу. Много лет воюет Литва против рыцарей и еще сто лет провоюет, лишь бы не оскудела вера предков.

После соглашения на реке Дубиссе дела язычников пошатнулись. Ягайла отдавал Жемайтию рыцарям. Отказавшись от упорных кумирщиков, он развязывал себе руки. Заключив мир с рыцарями, он разрушил замысел полоцкого князя Андрея Горбатого, призывавшего Москву и орден вместе напасть на Литву.

— Князь Ягайла сказал, — добавил боярин, — что он заставит тебя, великий, казнить Бируту. Если ты ее не казнишь, он грозился расправиться сам.

Глаза великого жреца вспыхнули. Но он подавил гнев, спокойно высморкался в два пальца и вытер их об изнанку своей мантии.

— Боги лучше нас знают, как поступить, — сказал он. — Что еще ты слышал, мой верный Киркор?

— Больше ничего, великий.

— На второй день в полдень приходи за одеждой, — сказал Гринвуд и протянул свою руку боярину. — Боги не обойдут тебя своей милостью. А сейчас иди.

Киркор жадно поцеловал худые пальцы жреца и, пятясь задом, вышел.

Великий жрец ликовал. Наконец пришло время уничтожить ненавистных врагов! Раздумывая о мести, он подошел к простенку между окнами. Нажав на рычаг, открыл железную дверь и вынул деревянную шкатулку. Там хранилась склянка с красным порошком.

Гринвуд отсыпал немного в половинку яичной скорлупы и бросил в котел. В комнате запахло пряностями. Из другой склянки Гринвуд достал сухой уродливый корень и тоже бросил в котел.

Варево сделалось молочного цвета и запузырилось. Жрец перевернул песочные часы и с опаской посмотрел на котел. Ядовитые пары выходили через бронзовый раструб наружу, но яд был слишком силен. Если в отваре намочить одежду и надеть на человека, он умрет в страшных мучениях.

Великий жрец умел приготовлять всякие зелья и заговаривать кровь. Много людей он спас от смерти. Искусство врачевания перешло к нему от отца, тоже великого жреца. А отец в свою очередь научился от своего отца. Гринвуд не раз спасал жизнь великому князю Ольгерду и его брату Кейстуту. Однако он не только лечил от многих болезней, но и знал, как отправить здорового человека в лучший мир.

Жрец выжидал, посматривая на песочные часы. Когда песок пересыпался вниз до последней крупинки, Гринвуд закрыл нос и рот тряпкой, смазал руки медвежьим жиром и опустил в отвар княжеское белье.

Пересчитав свои пальцы, он вынул его и повесил на просушку под раструбом. Через два дня должен выветриться неприятный запах.

Задыхаясь в ядовитых парах, чувствуя головокружение, Гринвуд выбежал из комнаты и закрыл дверь на ключ. В спальне он пожевал сухих корешков и запил их освежающей зеленоватой жидкостью.

Когда прошла слабость, великий жрец вспомнил о княгине Бируте. Через три дня должна свершиться казнь. Надо спасти ее, но как?

И вдруг его осенило: подземный ход!

Дворец великого жреца соединялся под землей с храмом великого Перкуна и со священной дубовой рощей. Третий тайный вход заканчивался неподалеку от реки Вильни.

Подземелья были вырыты в прошлом веке пленными орденскими солдатами, захваченными в славной битве при реке Жеймоле. Когда подземелья были закончены, великий князь Гедемин велел отрубить головы всем пленным.

Вырытые в глубокой тайне подземелья должны спасти жизнь великого жреца и всех остальных священников в случае неожиданного нападения рыцарей. Из не посвященных в высокий жреческий сан о подземельях знали только великие князья.

Гринвуд с кряхтением поднялся, подошел к клетке любимца, белого петуха, и бросил несколько кусочков сырого мяса. Священный петух с жадностью склевал подачку, и жрец принял это как добрый знак.

Надев остроконечную шапку, знак княжеского достоинства, Гринвуд медленно, опираясь на свой посох, отправился к Бируте.

Княгиня жила в одном из покоев дворца. К ней никто не смел войти без позволения великого жреца.

Глубоко задумавшись, сидела она на низкой скамье.

Великий жрец несколько раз кашлянул, стараясь обратить на себя внимание. Но все напрасно, княгиня не поднимала глаз.

— Княгиня, — сказал жрец, — прости меня.

— Что случилось, мой верный Гринвуд? — очнулась Бирута.

Она была высока и хороша собой. Время почти ее не тронуло.

— Казнь должна совершиться через три дня, — начал без предисловий жрец. — Я придумал, как спасти тебя.

— Пусть смерть, я готова, — ответила княгиня. — Там, наверху, в небесных обиталищах, я встречу моего Кейстута.

Сегодня во сне она снова видела мужа. Князь Кейстут ехал на сером коне, а она шла у стремени. Они прощались перед походом на немецких рыцарей… Сколько раз она шла за стременем мужа и говорила ему прощальные слова! За плечами князя Кейстута не один десяток кровавых сражений. После каждой битвы она, сжав зубы, ждала гонца. Не убит ли, не ранен ли?!

Однажды привезли мужа окровавленного, ослабевшего от ран. Сколько ночей провела она у его изголовья, охраняла его сон! Вспомнила огромные руки Кейстута, страшные для врагов и такие ласковые для нее.

— Я хочу умереть, верный Гринвуд, — повторила княгиня.

— Нет, ты должна жить — только ты можешь спасти Литву, спасти нашу веру… И, может быть, все уладится без большого шума, — добавил жрец, вспомнив ядовитый корень и великокняжеское белье. — Настанет время, и твой сын Витовт будет великим князем.

— О, если бы так! Тогда берегись, Улиана, — отозвалась княгиня, — я припомню тебе все! Мой любимый муж умерщвлен в темнице, родные казнены… Я буду мстить, мстить! Я готова выполнить все, что ты скажешь, верный Гринвуд. — Бирута посмотрела в глаза жрецу. — Что ты придумал?

— Пусть люди Ягайлы, раз того требует великий князь, посмотрят, как мы завяжем тебя в мешок… А дальше жди и ни о чем не беспокойся.

Жрец стоял, опершись на посох, со строгим, будто окаменевшим лицом.

— Это тяжело для меня, Гринвуд.

— Другого выхода нет, — твердо сказал жрец. — Ягайла непреклонен. Он слушает мать, а Улиана хочет окрестить Литву. Ей необходима твоя смерть.

— А если ты не исполнишь требования Ягайлы и не отдашь свою княгиню?

— Тогда он грозит изгнать меня из Ромове, срубить священный дуб и погасить огонь.

— О боги, о великий Перкун, — подняла глаза к небу Бирута, — покарайте бесчестных врагов!

— Да будет так, — склонил голову жрец. — А тебя я переправлю в Жемайтию. Верные кунигасы не дадут в обиду.

— Я согласна. — Бирута подумала, что ее мечта может осуществиться и она вернется в храм Прауримы.

— Завтра совершится обряд, приготовься, княгиня. Из храма тебя повезут в простой телеге на коровах.

— Хорошо, мой Гринвуд.

Криве-кривейте погладил княгиню по волосам, словно маленькую девочку, и поцеловал в лоб.

Кто-то постучал в дверь, у порога возник криве Палутис, главный жрец в храме бога Потримпоса. Он был в желтой длинной одежде наподобие халата, перепоясанной белым жреческим поясом. Остроконечная шапка из грубого сукна тоже белая. Глаза у него были странного фиалкового цвета.

Криве склонился в низком поклоне.

— К тебе пришел Серсил, помощник криве Бутрима из Самбии, — сказал жрец. — Он привел его дочь, так ему приказал криве.

— А где сам Бутрим? — спросил великий жрец.

— На селение старейшины Лаво ночью напали рыцари. Жену криве, русскую женщину, убили, — с бесстрастным лицом сообщил жрец.

Придерживая рукой отвисшую мокрую губу, он говорил коротко и отрывисто. Где Бутрим, он не знает. Может быть, тоже убит, может быть, попал в плен. Его дочь Людмила — христианка, ей семнадцать лет. У нее есть жених.