Читаем без скачивания Там, в Финляндии… - Луканин Михаил Александрович

— Вот чертушко! — негодуем мы. — Ни с чем считаться не хочет! Недаром, видно, Гришка заявлялся! Напел ему в уши да обнадежил, он теперь и страх потерял. Чувствует за спиной покровителя.

С того памятного визита Гришка-полицай стал почти ежедневным посетителем нашей палатки. Уединившись с Козьмой, они подолгу о чем-то вполголоса толкуют. В свою очередь и Козьма стал открыто посещать полицейскую палатку.

— Все-таки решил наведываться к полицаям? — рычит Полковник. — Забыл, о чем говорили? Теперь, значит, все побоку.

— А хотя бы и решил! Советов спрашивать не собираюсь. Обойдусь как-нибудь и без указчиков.

— Ну, ну! Продолжай давай, — вставляет Осокин. — Посмотрим, куда еще залетишь.

Благополучие вновь вернулось к Козьме. Его опять вызывают к проволоке и щедро оделяют едой и куревом. Подаяния сыплются ему ото всех и отовсюду: и от немцев на трассе, и от полицаев в лагере. Полный самодовольства, он на глазах у всех таскает в палатку огромные свертки и, демонстративно развернув их, дразнит нас сказочным обилием всевозможной снеди. И только вдоволь насладившись произведенным эффектом, подзывает к себе Кандалакшу и, усадив рядом, оделяет его едой.

— Ты ешь, ешь! — угощает он лесоруба. — Мне это ничего не стоит. Со мной не пропадешь! Пока жив, всегда сыт будешь. Чего зря себя голодом морить?

— Да словно бы и хватит уж, Козьма Иваныч, — стеснительно отказывается Кандалакша. — И на этом благодарствую!

— Вот еще! Говорю, ешь! — с показным добродушием настаивает Козьма. — Без еды, не бойсь, не останемся. Что сегодня поедим, завтра еще больше дадут. А рассчитаться еще успеешь. От безделья когда носки заштопаешь, вот и в расчете будем. Ешь, не стесняйся! Для хорошего человека и я хорош. Доедай да котелок не забудь обиходить.

Все больше и больше попадает под его влияние наш большой и простоватый Кандалакша, превращаясь за подачки в подлинного раба преуспевающего Козьмы. И мы не удивляемся, заметив, что они становятся почти неразлучными. Уединяясь по вечерам, когда при свете коптилки Кандалакша выполняет одно из очередных поручений Козьмы, они подолгу о чем-то вполголоса беседуют. После таких переговоров, замечая наши укоризненные взгляды, лесоруб ежится, стараясь не встречаться с нами глазами.

— Эх, мужик, мужик! — с укоризной хрипит ему Колдун. — Неспроста ты это глаза прячешь. При хорошем человек не прячется — весь на виду. Да и таиться ему при этом незачем. А плохое, сколь ни старайся, не утаишь. Все боком выйдет. Натаскает тебя Жила, что и друзей своих растеряешь. Добру этот тебя не научит, а за огрызок под монастырь обязательно подведет.

— Да я чего? Я ничего, мужики!

— Оно и видно, что ничего. От людей уж, как бирюк, хоронишься.

— Ничего, ребята! — вступается за лесоруба Андрей. — Я на него надеюсь. Думаю, что на большее он не пойдет. Присмотрится вот к своему «благодетелю» и одумается. Это его куски к нему привязали.

— Да, если бы так! А то уж очень что-то секретничать стали. Того и гляди, что и лесоруб к полицаям зачастит.

Слыша столь не лестные о себе отзывы, Кандалакша чувствует себя очень неловко, виновато прячет глаза и упорно избегает наших расспросов.

— А я все-таки надеюсь на него, — настаивает Андрей. — Наш человек! Голод его толкает на холуйство. Одумается еще — придет время.

…Разрыв Кандалакши с Козьмой произошел при совершенно неожиданных обстоятельствах. Как-то однажды, когда мы коротаем время у печки, до нашего слуха доносится настойчивый приглушенный голос Козьмы, на который лесоруб отвечает либо молчанием, либо нерешительным отказом. Разговор их при этом заметно становится все более резким.

— Тебе же лучше хотят! — слышится голос Козьмы. — Ведь пропадешь ни за копейку!

— Не могу этого, — виноватым тоном тянет лесоруб, — не пойду я на это, Козьма Иваныч!

— Да что ты теряешь? Выбирать-то не из чего! Так и так землица ждет. А тут хоть жив останешься. Один только выход и остается.

— Веришь, не могу, Козьма Иваныч! Что хошь думай, а не могу этого! — с отчаянием противится Кандалакша.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Почуяв неладное, мы стихаем и прислушиваемся к их разговору.

— Интересно, куда это его Жила тянет? Неспроста, чай! — интересуется Колдун. — Ишь, как натаскивает!

А разговор в закутке все обостряется и, наконец, переходит в перебранку.

— Не хочешь — не надо! — раздраженно бубнит Козьма. — И без тебя обойдусь, не заплачу! Таких, как ты, найти всегда сумею. А дурака, известно, в умного не переделаешь.

— Это как тебе угодно думать, — в свою очередь начинает раздражаться лесоруб. — Сказал — не могу, значит, не могу! И не упрашивай!

— На веревке не тяну! Не ходи!

— Да и не пойду!

— Ну и отваливай! Не знал, что за добро мое так отплатишь. Зря стравил столько. Иди-ко давай, иди! Не только куска — крошки теперь не получишь!

— А я у тебя не просил. Сам приваживал! А что стравил, так не даром! Штанов за это залатал немало. Будя уж! — неожиданно вспылив, отвечает Кандалакша и, отшвырнув в сердцах недозалатанные штаны, поднимается на ноги, вытирая с лица крупные капли пота, молча перебирается на свое место. Следом за ним поднимается и Жилин. Расталкивая нас, он добирается до двери и, хлопнув ею, покидает палатку.

— Не поладили дружки, — насмешливо заключает Павло. — Дружба врозь — дугою ноги. Рассказал бы хоть, чего не поделили?

Храня упорное молчание, лесоруб делает вид, что не слышит его слов.

— А и в самом деле, рассказал бы, в чем не сошлись? — поддерживает Осокин Павло. — Товарищ ведь! На нас положиться можно.

— Да чего там, — упорствует Кандалакша, — ничего особенного! Поругались просто, и все тут. Без этого не проживешь.

— Да уж не без причины же, — настаивает Андрей. — Дыма без огня не бывает. А таиться от нас нечего. Тебе с нами жить-то — не с ним!

Мы долго всей палаткой упрашиваем Кандалакшу рассказать о причинах размолвки, но, убедившись в безуспешности своих попыток, оставляем его в покое. И только Осокин, выждав момент, когда палатка стихает, незаметно для всех пробирается к лесорубу и, уединившись с ним, о чем-то долго и упорно его выспрашивает. Никто из нас даже не подозревал, что их собеседование может привести к еще большим осложнениям. Ночью нас всех поднимает на ноги громкий и раздраженный голос Андрея.

— Что, гад, до ручки дошел? — с яростью набрасывается он на только что возвратившегося от полицаев Козьму. — С окурков да выслуживания начал, теперь аппетит разыгрался — легкой жизни захотелось?

— Что, с цепи сорвался? — оборачивается к нему Козьма. — Давно не лаялся, что ли? Видно, язык чешется. Всю палатку на ноги поднял. Глотку, смотри, недолго и заткнуть!

От прежнего смирения в нем не осталось и следа. Он снова полон решительности и наглой грубости.

— Обнаглел, силу почуяв, — не отстает Осокин. — Товарищи мешали развернуться, так решил в полицаи податься.

— Да что случилось? Чего на ночь глядя опять сцепились? — недоумеваем мы.

— То и случилось, что гадина эта нашла-таки выход из положения. Мешали мы ему, так он решил избавиться от нас, в полицаи пойти. У них ему полная воля будет, что хошь с нами делай.

— А тебе откуда это известно? — сделав удивленное лицо, допытывается Жилин. — Сорока, что ли, на хвосте принесла иль во сне приснилось?

— Это мы сейчас узнаем, кому что приснилось. Хватит тебе палатку дурачить! А ну, выкладывай, Кандалакша! На чистоту все выкладывай! И не бойся, пальцем гад не посмеет тронуть! Вмиг усмирим!

— Да чего тут выкладывать-то? — неожиданно решается на откровенность лесоруб. — Надумал это он в полицаи пойти. Мне, говорит, все равно здесь жизни не будет. А подыхать еще неохота. Пойдем, говорит, вместе. Григорий это мигом устроит — не раз уже предлагал. А на других смотреть нечего. Сами жить не хотят и другим не дают. На каждом шагу их бойся да трясись перед ними. А там не достанут. Пристал, что банный лист: пойдем да пойдем вместе. Аж в пот дьявол вогнал! До сих пор вот уснуть не мог.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})