Читаем без скачивания Изначальное - Роман Воронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А где Ангел «выжившего»? – вдруг подумал я.
– Его Хранитель сейчас сам Создатель, – прозвучал ответ, напоминавший звук сигнальной трубы.
– Мы можем ему помочь? – прокатилась по фаланге общая мысль.
– В Тамбуре Перехода можно помочь только себе, – подсказали из Ангельского воинства.
Да что же это за место такое, возмутился я, и видимо, не один, потому что ответ пришел мгновенно:
– Тамбур Перехода – сложное пространство, искривленное представлениями о жизни после жизни тех, кто сейчас находится в нем. По сути, это либо лабиринт, сформированный страхом смерти и умозаключениями об Аде, или пустыня, продуваемая ветрами неверия в загробную жизнь. Выбраться и оттуда, и отсюда невероятно сложно, душа не знает, куда направиться в обоих случаях, а Ангел лишен голоса, дабы не нарушать Баланс, призывая к себе.
Полторы тысячи душ вдруг ясно осознали тот Дар, что приносил в эту самую минуту единственный уцелевший в бою, стоя коленопреклоненным в молитве, окруженный неприятелем.
– Вы слышите наши голоса, – продолжал Ангел, – благодаря ему, он просит не за себя и делает это искренне, тем самым приносит жертву чистую и истинную.
– Поможем и мы ему, – «воскликнула» фаланга.
– Его судьбу определил Бог, – глас ангелов слился в единую ноту, – ваша задача – выйти из Тамбура, каждый со своей ношей.
Я поднял глаза на крылатого двойника:
– Я даже не знал его имени.
– Имя его, безвестное ныне, прозвучит в веках, – качнул головой мой собеседник.
– Каково же оно? – умолял я.
– Он будет носить имя Иисус, – улыбнулся Ангел.
Я посмотрел вниз. Тот, кто придет на землю в следующий раз Иисусом, поднялся с колен и широко развел руки в стороны. Один из солдат, окружавших его, сделал шаг вперед и пронзил копьем грудь нашего спасителя.
Тамбур Перехода
Я оказался неверующим. Нет, конечно, в миру я поклонялся богам, знал их имена и повадки, взывал к ним по надобности, поминал без оной, приносил жертвы, скромные, необязывающие и обязательно прилюдно. Все это оказалось пустым, ибо сам я очутился в пустом пространстве, едва услышав голос Ангела: «Теперь пойдем» – и мысленно дав ему согласие. Мое безверие потрясло меня окружающим видом – все белое, и небеса, и земля, не тронутый письменами пергамент духовного опыта.
– Выбирай направление, – уловил я подсказку от пернатого гида.
Я нервно хохотнул и, разведя едва заметными в белой пустоте прозрачными руками, выдавил:
– Любое?
– Любое – синоним безразличия, – дал мне еще одну подсказку Ангел, – пустота не изменится при отсутствии намерения.
– Но я не понимаю, где север, где юг, нужна точка отсчета, – с некоторым возмущением обратился я к своему спутнику.
– Продолжай, – спокойно ответил он.
– Продолжать чего? – недоумевал я.
– Думать, – Ангел легонько коснулся пером крыла моего лба.
Я усердно пялил глаза в белоснежное ничто, ища хоть какое-то присутствие в слепящей бесконечности. Где же пантеон богов, превозносимых жрецами и воспеваемых поэтами, где эти Исполины, метатели громовых стрел, Властители огня и Укротители молний? Должны же Великаны Моего Поклонения оставить хоть какие-то следы, раздумывал я, беспомощно озираясь вокруг.
– Они и оставили, – отозвался Ангел.
– Где? – с надеждой выпалил (или просто подумал) я.
– Их следы под твоими ногами, вот эти лужи белой жидкости, почти незаметные на белом основании.
– Это боги?
– Это твои боги, аморфные оттого, что возложил на их плечи то, за что в ответе был сам, невидимые оттого, что видел их изображения, но не видел за ними суть, и желеобразные, как и вера твоя, вспыхивающая по надобности и затухающая по удобству.
Я возмутился:
– Какие бы ни были, но они есть, их надо найти.
Ангел покачал головой:
– Они так и не определились сами, кстати, с твоей помощью, кто они и какие есть, а хождение по кругу привело к расплескиванию формы и рассеиванию смысла. Все, что осталось от них, – лужи-отпечатки. Можешь попрыгать в них, это не настоящее веселье, но какое-то развлечение.
Плясать на «костях» богов я не собирался, сама мысль показалась мне кощунственной, а прозвучав из уст ангела, еще и крамольной.
«Крылатый двойник» расхохотался, видимо, уловив мои доводы.
– Ты слишком серьезно относишься к себе и навязанным догмам, – прокаркал он сквозь смех, а успокоившись, продолжил: – Кажется, ты что-то жертвовал. Поищи это.
Я начал вспоминать. Подобных актов в моей жизни было немного, совсем немного.
– Заднюю ногу арабского скакуна, – заорал я в ухо Ангелу, – самому старшему богу.
Она досталась мне при дележе добычи в маленькой горной деревне, отбитой у неприятеля. Мы не были первыми вошедшими в селение, поэтому на вещи, женщин и нормальную еду рассчитывать не приходилось. Мои товарищи случайно наткнулись на убитую лошадь, свалившуюся в овраг, ее мы и поделили меж собой.
– Ты отнес ее на жертвенник потому, что двое из вас отравились мясом убиенного третьего дня животного, оно было с червями и непотребно в еду, – Ангел ухмыльнулся, – это не считается, думай.
Я перебирал в памяти мельчайшие подробности земной жизни, а они, на удивление, были столь точны и многочисленны, что колесо времени вращалось в обратную сторону невероятно медленно.
Тик-так, тик-так, щелк… «Вино, целый кувшин, среднему богу. Это было очень хорошее вино, из царских подвалов Большой военачальник перед всей нашей фалангой вручил мне кувшин…»
– За подвиг, которого ты не совершал, а лишь присвоил себе, взяв лавры погибшего героя, твоего товарища. Это не считается, думай.
Он был прав. Двое солдат бросились закрывать ворота, но тот, кто был чуть впереди, выскочил наружу и бросился на нападавших, давая время второму опустить на створки тяжелый запор. Когда подоспели остальные, я стоял у ворот один.
С жертвоприношениями у меня что-то не получалось, колесо событий скрипя и неторопливо совершало свое вращение, секунда за секундой, но подходящего сюжета не появлялось, хотя стоп, я закричал во весь голос:
– Яблоко маленькому палисандровому богу, что стоял возле моей кроватки. Сколько же мне было тогда – пять, шесть лет? Мама принесла яблоко, спелое, ярко-красное, такое красивое, что даже не хотелось кусать его. Я вертел прекрасный плод в руках, разглядывая его, прижимая нос к благоухающей кожице, касаясь своей щекой его гладких, почки бархатных боков. Мне было так хорошо и радостно обладать этим чудом, что я зажмурился от своего детского счастья, а когда открыл глаза, на меня смотрел палисандровый божок, без укора, без требований, без негодования, просто таращил свои деревянные глазища и, как мне показалось, не на меня, а на мое богатство.
Я подумал тогда, что, возможно, ему одиноко пребывать
