Читаем без скачивания Доктор Сон - Стивен Кинг

(Господи, святая Дева Мария)

от боли.

Люси жутко боялась, что дверь окажется запертой, и ей придется ее выбить — разве не это всегда происходит в кошмарах? — но ручка повернулась, и дверь открылась. Новый страх пронзил ее: что если Абра провалилась в унитаз? О таком то и дело пишут в газетах. Новорожденные в туалетах, новорожденные в мусорных контейнерах. Что если она упала в эту жуткую стальную чашу и сейчас захлебывается голубой дезинфицированной водой?

Но Абра лежала на полу. Она была голая. Глаза, полные слез, смотрели на мать. На груди — похоже, кровью — было начертано число 11.

Дэвиду Стоуну снилось, будто он бежит на плач дочки по бесконечному эскалатору, который двигался — медленно, но неумолимо — в противоположную сторону. Хуже того, эскалатор находился в торговом центре, который горел. Он бы задохнулся задолго до того, как добрался до вершины, но то был странный пожар — без дыма, один лишь огонь. Других звуков, кроме криков дочки, он не слышал, хотя и мог различить людские фигуры, пылающие, как пропитанные керосином факелы. Когда Дэйв наконец поднялся наверх, он увидел Абру, лежащую на полу, словно брошенный кем-то мусор. Вокруг нее метались мужчины и женщины, не замечая девочки, и никто из них, несмотря на пламя, даже не пытался воспользоваться эскалатором, хотя тот исправно ехал вниз. Они просто бесцельно бегали во всех направлениях, точно муравьи, чей муравейник разворошила фермерская борона. Одна женщина в туфлях на шпильках едва не наступила на его дочь, что почти наверняка убило бы ее.

Абра лежала голой. На ее груди было написано число 175.

Стоуны проснулись одновременно, убежденные, что доносящийся до них плач — отголосок минувшего сна. Однако это было не так: плач раздавался на самом деле. Это что есть мочи вопила Эбби в своей колыбельке под мобилем с героями «Шрека» — глаза широко распахнуты, маленькие кулачки сжаты.

Не успокоили ее ни смена подгузников, ни материнская грудь, ни мили кругов по коридору и примерно тысячу раз спетая «Спи, моя радость, усни». В конце концов, испуг Люси — Эбби была ее первенцем, и она находилась на грани истерики, — заставил ее позвонить Кончетте в Бостон. Несмотря на то, что там было два часа ночи, Момо сняла трубку после второго гудка. В восемьдесят пять лет ее сон был столь же хрупок, как и кожа. Она больше прислушивалась к крикам правнучки, чем к словам растерянной Люси, перечислявший все, чем она пыталась успокоить дочь. Затем Кончетта задала несколько вопросов по существу:

— У нее есть жар? Ушко не теребит? Не подергивает ногами, словно хочет сходить по-большому?

— Нет, — ответила Люси. — Ничего такого. Слегка горячая от крика, но не думаю, что это жар. Момо, что делать?

Четта, уже сидевшая за своим столом, не колебалась.

— Дай ей еще пятнадцать минут. Если она не перестанет плакать и по-прежнему будет отказываться от груди, вези в больницу.

— В какую? «Бригхэм энд Виминс»? — Это было единственное, что пришло Люси в голову: больница, в которой она рожала. — Это же в полутора сотнях миль отсюда!

— Нет, нет. В Бриджтон. За границей штата, в Мэне. Это чуть ближе.

— Ты уверена?

— Компьютер не ошибается.

Абра не умолкала. Плач был монотонным, ужасающим, сводящим с ума. В больницу Бриджтона они приехали без пятнадцати четыре, а Абра по-прежнему кричала изо всех сил. Поездки в «Акуре» обычно помогали лучше всякого снотворного, но не сегодня. Дэвид размышлял об аневризме мозга и твердил себе, что он сошел с ума. С младенцами не случаются инсульты… ведь так?

— Дэйви? — тихим голосом произнесла Люси, когда они подъехали к знаку «Только для неотложных пациентов». — У младенцев же не бывает сердечных приступов или инсульта, правда?

— Конечно, нет.

Но ему в голову пришла другая мысль. Что если малышка каким-то образом проглотила английскую булавку, и та открылась у нее в желудке? Это глупо, они пользовались подгузниками «Хаггис», никаких булавок даже близко к малышке не лежало.

Тогда что-нибудь другое. «Невидимка» из волос Люси. Выпавший гвоздь. Может даже, не дай бог, отколовшийся пластиковый кусочек Шрека, Осла или принцессы Фионы.

— Дэйви! О чем ты думаешь?

— Ни о чем.

С мобилем все нормально. Он в этом уверен.

Почти уверен.

Абра продолжала кричать.

Дэйв рассчитывал, что дежурный врач даст его дочери успокоительное, но правила запрещали это до установки диагноза, а с Аброй Рафаэллой Стоун, казалось, все было нормально. Ни жара, ни сыпи. Результаты ультразвука исключили пилоростеноз. Рентген показал, что в горле или желудке нет инородных тел, повреждений кишечника тоже нет. Иными словами, она просто никак не могла заткнуться. Стоуны в это вторничное утро были единственными посетителями отделения скорой помощи, и каждая из трех дежурных сестер по очереди пыталась успокоить Абру. Безрезультатно.

— Вы не дадите ей что-нибудь поесть? — спросила Люси врача, когда он вернулся, чтобы проверить малышку. Ей в голову пришло название «Раствор Рингера»: она вроде бы слышала что-то такое в каком-то медицинском сериале — спасибо подростковой влюбленности в Джорджа Клуни. Но «Раствор Рингера» мог быть чем угодно — лосьоном для ног, антикоагулянтом или лекарством от язвы желудка. — Грудь она не берет, от бутылочки тоже отказывается.

— Захочет есть — поест, — ответил врач, но ни Люси, ни Дэвида это не успокоило. Во-первых, врач выглядел моложе их самих. С другой стороны (и это было еще хуже), он, похоже, сам не был до конца уверен в том, что говорит.

— Вы уже связались со своим педиатром, — врач сверился со своими записями, — доктором Далтоном?

— Оставили ему сообщение, — ответил Дэвид. — Скорее всего, до утра он не ответит, а к утру все закончится.

«Так или иначе», подумал он, и его мозг — неуправляемый от бессонницы и непрекращающейся тревоги — нарисовал ему до жути ясную картину: скорбящие вокруг маленькой могилы. И гробик, еще того меньше.

В семь тридцать Четта Рейнольдс ворвалась в палату, в которую загнали Стоунов и их вопящую без умолку дочь. Поэтесса, которая, по слухам, попала в окончательный список претендентов на Президентскую медаль Свободы, была одета в прямые джинсы и толстовку Бостонского университета с дыркой на локте. В этом наряде стало заметно, как она исхудала за последние три-четыре года. «Нет, не рак, если вы об этом, — говорила она, если кто-нибудь отмечал ее модельную худобу, обычно скрываемую под просторными платьями и кафтанами. — Я просто тренируюсь к финальному кругу по беговой дорожке».