Читаем без скачивания Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова - Аркадий Аверченко

И что же… Не успѣлъ трамвай доѣхать до мѣста назначенія, какъ мы убѣдились, что это Фьезоле и что оно, дѣйствительно, прекрасно.

— Тутъ есть, господа, остатки древняго цирка. Можно взять лошадокъ и съѣздить посмотрѣть. Близко.

— Володя, — осторожно сказалъ Крысаковъ, — можетъ быть, это не циркъ, а театръ, а? И не старый, а новый? Ну-ка, вспомни-ка. Можетъ, до него далеко? Можетъ, тутъ не лошадки возятъ, а мулы или верблюды?

Въ механизмѣ Мифасова что-то испортилось: циркъ былъ древній и находился онъ близехонько.

Когда я сравниваю себя съ товарищами, мнѣ, прежде всего, бросается въ глаза разница нашей духовной организаціи. Попробуйте спросить меня, что осталось въ моей памяти отъ Флоренціи и Нюрнберга? Я отвѣчу въ первомъ случаѣ: красивая грусть, которой проникнуто было все; во второмъ случаѣ: идиллическое настроеніе на фонѣ суровыхъ, тѣсно сдвинувшихся зданій, въ окна которыхъ, казалось, грозно глядятъ прошлые, сѣрые вѣка, закованные въ латы и отягощенные доспѣхами. А спросите о Флоренціи и Нюрнбергѣ моихъ товарищей. Отъ всего Нюрнберга уцѣлѣлъ толстый нѣмецъ Герцогъ, хозяинъ кабачка, въ которомъ насъ угостили несравненными кровяными колбасами, братъ-вурстомъ и изумительнымъ пивомъ. Я до сихъ поръ не могу забыть ни этихъ колбасъ, ни этого пива… Флоренція? Фьезоле? О, конечно, при этомъ словѣ у моихъ друзей засверкаютъ глаза и польются воспоминанія:

— Помните кьянти? Нигдѣ во всей Италіи намъ не давали такой прелести! А асти? Нигдѣ нѣтъ такого! А мартаделла, а гарганзола!! А какая-то курица, приготовленная таинственно и чудесно. Ахъ, Фьезоле, Фьезоле!..

Дѣйствительно, долженъ сознаться, что ни этого вина, ни этихъ чудесныхъ кушаній забыть нельзя. Ахъ, Фьезоле, Фьезоле!

Послѣ этого чудеснаго пира мы, ласковые и разнеженные, вышли изъ увитаго зеленью дворика крохотнаго ресторана и бодро зашагали, полные искренней любви другъ къ другу. Крысаковъ не преминулъ снять съ Сандерса шляпу и нѣжно поцѣловать его въ темя.

— Почему? — спросилъ сонно Сандерсъ.

— Славный вы человѣкъ. Дай Богъ вамъ всего такого…

Идя сзади подъ руку съ Мифасовымъ, я шепнулъ ему:

— Въ сущности, они хорошіе ребята, не правда-ли?

— Превосходные. Въ нихъ есть что-то такое…

Онъ споткнулся, но я дружески поддержалъ его.

— Стойте! — закричалъ Крысаковъ. — Экипажъ! Поѣдемъ на немъ. Эй, ты! Свободенъ?

Это былъ большой, черный, помѣстительный экипажъ, влекомый парой лошадей, которыхъ велъ подъ уздцы парень въ грязномъ, темномъ костюмѣ.

— А флорентинцы, какъ и венеціанцы — люди одинаковаго вкуса. Все у нихъ выдержано въ черныхъ тонахъ. Садитесь, господа! Фу, ты, какъ неудобно…

Кучеръ что-то закричалъ и сталъ прыгать и кривляться около экипажа.

— Навѣрное, какая-нибудь секта. Эти итальянцы, вообще…

— Можетъ быть, онъ занять? Спросите его по-французски.

По-французки возница не понималъ.

— Свободенъ? — спросилъ Мифасовъ. — Либро? Э? Твоя экипажа свободна есть? Либро?

Экипажъ оказался свободенъ, и, тѣмъ не менѣе, возница очень не хотѣлъ, чтобы мы садились. Онъ кричалъ и бѣсновался…

— Покажите этому флорентійскому ослу пять лиръ. Можетъ быть, это его успокоитъ.

Мы показали смятую бумажку и побѣдоносно полѣзли въ экипажъ.

Возница застоналъ, всплеснулъ руками, вскочилъ на облучекъ, ударилъ по лошадямъ, — и экипажъ поскакалъ, бѣшенно подпрыгивая на каменистой мостовой.

Прохожіе, встрѣчаясь съ нами, взмахивали руками и кричали что-то намъ вслѣдъ; мальчишки бежали за нами, приплясывая и оглашая воздухъ немолчными воплями.

— Какое привѣтливое народонаселеніе, — сказалъ, Мифасовъ удовлетворенно. — Вообще, итальянцы всегда хорошо относятся къ иностранцамъ.

— А, можетъ быть, они принимаютъ насъ за какихъ-нибудь должностныхъ лицъ? — спросилъ честолюбивый Крысаковъ.

— Ну, знаете… Мы больше смахиваемъ на лордовъ.

— О, чортъ! Ударился головой о верхъ! Знаете, я думаю, этотъ экипажъ не созданъ для быстрой ѣзды.

Въ справедливости словъ Крысакова мы не замедлили убѣдиться черезъ двѣ минуты. Навстрѣчу намъ очень медленно подвигался такой же самый экипажъ. Возница степенно велъ четырехъ лошадей подъ уздцы, а сзади шагали погруженные въ задумчивость люди. В экипажѣ былъ только одинъ пассажиръ, и тотъ не сидѣлъ, а лежалъ, чинно сложивъ на груди руки.

— Посмотрите-ка, что это?

— Да… Гм!..

— Знаете, что? Тутъ ужъ намъ недалеко; пройдемся пѣшкомъ.

— Идея! А то мы совсѣмъ безъ движенія…

— Растолстѣешь, — согласился Крысаковъ, поспѣшно спрыгивая съ нашего страннаго экипажа.

Домой мы добрели молча. Говорить не хотѣлось.

Въ часовнѣ Медичи мы обнажили головы.

Уѣзжали на другой день утромъ. Во Флоренціи намъ удалось видѣть самаго медлительнаго человѣка въ мірѣ. Сандерсъ казался передъ нимъ человѣкомъ-молніей.

Наша гостинница была около самаго вокзала, черезъ дорогу. Портье сказалъ, что онъ довезетъ наши вещи на телѣжкѣ, а мы можемъ пойти впередъ, брать билеты. До поѣзда оставалось двадцать пять минутъ. Мы взяли билеты, просмотрѣли юмористическіе журналы; до поѣзда осталось десять минутъ. Выпили бутылку вина, провѣрили билеты, провѣрили время отхода — осталось три минуты.

— Проклятое животное! Мы опоздали. Не укралъ ли онъ наши вещи?

— Пусть кто-нибудь побѣжитъ за нимъ.

— А вдругъ онъ сейчасъ откуда-нибудь вынырнетъ? Какъ же мы поѣдемъ безъ одного? Намъ разлучаться нельзя.

— Теперь ужъ не разлучимся.

— Почему?

— А вотъ… нашъ поѣздъ тронулся.

Когда хвостъ поѣзда скрылся гдѣ-то за горизонтомъ, послышалось тихое пѣніе, и портье, мурлыча популярную канцонетту и толкая впереди себя телѣжку съ нашими вещами, показался изъ-за угла. Онъ подвигался популярнымъ среди насъ «шагомъ Сандерса», со скоростью десяти ругательствъ спутника въ минуту.

Остановился… Вытеръ лицо краснымъ платкомъ, закурилъ сигару, пожалъ руку знакомому факкино и, замѣтивъ въ углу нашу молчаливую группу, благодушно спросилъ:

— Опоздали? Поѣздъ ушелъ?

— Ушелъ.

— Такъ.

— Ну, что новенькаго въ Римѣ? — спросилъ, сдерживая себя, Крысаковъ.

— О, я, синьоры, къ сожалѣнію, не былъ тамъ.

— Неужели? Я думалъ вы сейчасъ туда заѣзжали по дорогѣ. Благополучно ли вы переправились черезъ неприступное ущелье, отдѣляющее госстинницу отъ вокзала?

— О, синьоры, дорога совершенно прямая.

— Знаете, кто вы такой, синьоръ портье? Идіотъ, грязное животное, негодяй и бригантъ!

Къ французскому языку онъ относился совершенно равнодушно, что было видно изъ того, что лицо его оставалось соннымъ, и подъ градомъ ругательствъ онъ сладко затягивался отвратительной сигарой.

— По-итальянски бы его, — свирѣпо сказалъ я.

— Ладно. Кто будетъ?

— Говорите вы. А мы будемъ составлять фразы.

Каждый изъ насъ зналъ по нѣсколько итальянскихъ ругательствъ, но это было плохое, разрозненное изданіе. Приходилось собирать у каждаго по нѣскольку словъ, систематизировать и потомъ уже подносить ихъ Крысакову для передачи по адресу.

Мы разсѣлись на своихъ чемоданахъ, и фабрика заработала. Мы съ Мифасовымъ произносили слова, Сандерсъ ихъ склеивалъ, а Крысаковъ громовымъ голосомъ бросалъ уже готовый фабрикатъ въ лицо обвиняемому.

Мы разсѣлись на своихъ чемоданахъ, и фабрика заработала.

Обвиняемый присѣлъ на пустую телѣжку, надвинулъ шапченку на глаза и закрылъ лицо руками.

Когда мы съ Мифасовымъ опустошили себя, оказалось, что негодяй заснулъ.

— Пойдемъ жаловаться хозяину гостинницы.

Они ушли, а я остался около вещей. Прошло очень много времени; я видѣлъ, какъ ушелъ второй поѣздъ на Римъ, и узналъ, что слѣдующій уходитъ только черезъ три часа. Велѣлъ факкино отнести вещи въ багажъ, а самъ пошелъ бродить по городу, чтобы протянуть время до поѣзда. Обиженный, покинутый, плотно позавтракалъ. За часъ до отхода поѣзда вернулся на вокзалъ. Никого не было. Потомъ оказалось, что Сандерсъ, Крысаковъ и Мифасовъ пришли послѣ моего ухода на вокзалъ. Увидѣли, что меня нѣтъ, и отправились искать меня по городу. Зашли по дорогѣ въ альберго, хорошо позавтракали. Потомъ опять искали. А я пришелъ на вокзалъ, никого не нашелъ и, встревоженный, отправился на поиски. Искалъ долго, усталъ… Зашелъ въ ресторанъ пообѣдать. Въ это время потерянные друзья опять навѣстили вокзалъ, не нашли меня и снова пустились въ поиски; заглядывали въ рестораны, остеріи; въ одной рѣшили пообѣдать. А поѣзда проходили изъ Рима, уходили въ Римъ, сновали туда и сюда, не дожидаясь несчастной, расползшейся по всему городу компаніи. Группа «Мифасовъ, Сандерсъ и Крысаковъ» устроила засѣданіе, по поводу потерявшейся группы «Южакинъ», и рѣшила поставить поиски на самую широкую ногу: городъ былъ разбить на раіоны; на углахъ улицъ поставлена была цѣпь сторожевыхъ (Мифасовъ); членъ этой человѣколюбивой экспедиціи Сандерсъ былъ командированъ на вокзалъ со спеціальнымъ порученіемъ: наклеить въ багажномъ отдѣленіи на мой чемоданъ глубокомысленный плакатъ: