Читаем без скачивания Крик домашней птицы (сборник) - Максим Осипов

САЕВЕЦ. Я ж говорю, Ибрагимова у нас переночует. Завтра в область.

РУКОСУЕВ. Ксень, а таджики твои сегодня… ударно потрудились. (Потягивается.)

КСЕНИЯ (злобно). Ага, зевни мне еще! (Льстиво.) Егорушка, миленький, какая область, зачем область?

РУКОСУЕВ. Глава местного самоуправления все ж таки. Не кролик. Пресса, то да сё. Охота приключений искать? Мне нет.

КСЕНИЯ. Сто пятая, часть первая, ее ты судить должен.

РУКОСУЕВ. Тут, будем говорить, сто пятая, вторая. (Загибает пальцы.) С особой жестокостью, раз. На почве национальной ненависти — кто его знает? — два. Теперь с этим строго.

КСЕНИЯ. Скажи еще: при выполнении долга!

РУКОСУЕВ. Часть вторая, от восьми до двадцати, в область… Ну, двадцать не двадцать, а на десяточку потянет.

КСЕНИЯ (начинает негромко, потом кричит). Извини меня, Егорушка, но за Пашу, извини меня, да? За Пашу Цыцына, за эту шелупонь — десять лет?! Побойся Бога, Егорушка, побойся Бога! Я тебе завтра сто таких паш найду. Вы с ним друзья были, конечно, но, извини, нервы у меня не железные, а у Паши нашего где совесть была, там, как говорится, хрен вырос! Где этот, дознаватель херов? (Саевцу.) Дай сюда, что ты написал! (Вырывает у него из рук бумаги.) Не мешай, Егор! Что за «ссора на фоне внезапшн…» — тьфу! — «внезапно возникших неприязненных отношений»?! Что ты понять мог, урод?! Она и говорить-то не умеет толком! Пиши давай: «при попытке изнасилования». Где ее подпись? Нету?! Всё, филькина грамота! Засунь себе…

САЕВЕЦ. Извините, Ксения Николаевна, вы, в принципе, уважаемая личность…

Ксения почти теряет сознание, опускается на пол, ее тащат к двери. Пахомова дает ей нюхать нашатырный спирт.

РУКОСУЕВ (в телефон). Плохо человеку! Да нет, да причем тут… Давай сюда свою, блядь, медицину!

САЕВЕЦ. Неприятно, конечно, стресс.

РУКОСУЕВ (милиционерам). Да… Крови, как из… Мужики, вы свинью когда-нибудь резали?.. А это… Чтобы в первый раз и за нож, это редко. По нашей практике… Ну, топором там… а ножом трудно убить человека. Вызывает, конечно, определенное… Красивый бабец?

САЕВЕЦ. Да чего там красивого, Егор Саввич? Чурка и чурка.

РУКОСУЕВ. Паландреич-то, а?.. Думал, Бога за яйца держит, в область брали.

САЕВЕЦ. Ага, ногами вперед.

РУКОСУЕВ. Ну, в общем. Дозалупался Паша. Э-эх… Жене сообщили?

Пельменная пустеет. Следственные действия закончены, пол вымыт. Все ушли, только за одним из столиков задремал судья.

КСЕНИЯ. Я… нормально… Идите все, идите. Егор, ты тоже, не суети. (Некоторое время сидит, собирается с мыслями.) Нет, но Роксана! Это да-а… Сила… Поступок. Ну, как сказать? — взять и решить вопрос. Подвиг! Я всю жизнь что-то… договариваюсь, выгадываю, кручусь, с этими… (С презрением смотрит на спящего судью.) А тут — р-р-раз! (Изображает удар ножом с размаху.) Получил?.. Даже не то что… А просто — раз! (Короткий удар.) И решен вопрос. Одна… Обалдеть… Какая… Какую тайну… Ведь это ж во всем должно быть… Во всем. А взгляд? Ибрагимова… Да-а… Роксана. (Задумчиво.) Роксана, Ксана — тезки почти! Но я… Все какими-то… ти-ти-ти. Шажочки такие. А тут… раз-раз. Тут не то что Александр Македонский… Ну, я не знаю… Разве что действительно — Македонский?

Спохватывается, начинает бегать из пельменной домой и обратно, приносит огромную сумку, сбрасывает в нее еду из холодильника, одежду, белье, ботинки.

Верочкино всё… Сейчас, сейчас… Бежать надо! Яблочек вот покушать, колбаски, йогурты вот, паштетики, рыбка красная… Что она любит? (Вынимая еду из холодильника, нюхает ее, часть забраковывает.) Бедная! Их там не кормят совсем… (Глядя неприязненно на спящего судью.) Эти вон худые какие стали! Разве можно так с людьми? Деточка, сейчас, секундочку, вот, вот это еще. (Останавливается, обводит пельменную невидящим взглядом.) Македонский… Какой еще Македонский? Не нужен нам никакой Македонский!

Сцена двенадцатая

Камень

Рухшона в камере одна. Низкий потолок, несколько пустых нар, в углу — кран, на стене — радио. Из крана капает вода. Рухшона стоит на коленях, заканчивает молитву, встает.

РУХШОНА. Почему мне досталось покарать это зло?.. Именно мне… Следовательно, так было надо. (Закрыв глаза, кивает головой в такт падающим каплям.) Вот ведь — жалко себя. Почему, почему это мне? Узнаю. Скоро узнаю. Или же — не узнаю. На все Его воля. Быть благодарной. Покорно принять. Всё, всё…

РАДИО. (Голос диктора.) После рекламной паузы мы будем передавать музыку русских и зарубежных композиторов. (Другой голос.) Для красивых и сильных волос и здоровых ногтей…

РУХШОНА. «Я лишился и чаши на пире отцов, / И веселья, и чести своей…» (Молчит.) Век-волкодав… Никак не отвыкну. Стихи, филология… Мертвые слова. Куда они завели? На что я употребила память?! На русских поэтов! Далекие, разлюбленные родственники… Бедные! Жизнь-то пошла не по-вашему. Смотрите, какие у вас детки выросли. (Радио рекламирует шоколадные батончики.) Обертки, пустышечки, фантики. Полые, без души… «Всем нам хочется сладкого, вкусного…» (В сторону двери.) Вот один, посочувствовал… «в принципе». Да ты не лучше того, как его?.. Тот тоже сладенького хотел. Хозяин жизни, глава. Распоряжался, хозяин, приказывал… А жизнь тебя — раз! И вовсе ты ей не хозяин. Так, приживалка. (К радио.) Давай, расскажи, расскажи, какие бывают еще шоколадочки.

По радио звучит квартет Шостаковича.

Молитва, работа, молчание… Вот чего я искала. Безмолвного труда… Одиночества… Чтобы одну наконец оставили… Столько лет, безголовая девочка, восторгаться Платоновым, воздушными замками из пустоты! Как могло это нравиться? Платонов! Какая-то там радость при виде паровоза… Без ума была. Преодоление смерти… О, самой смерти! Как будто мы ее выдумали. Есть Он — Безначальный, Предвечный, Непознаваемый, Он — Дающий жизнь и Умерщвляющий… и есть ничтожные — мы. Много нас, способных почти исключительно на плохое. Прах, пыль на ветру. Не нужен, никто не нужен… И всюду… В нас, и кругом… Смерть… Неизбежна… Неизбежна и, значит, естественна. Одолеть ее невозможно. И не надо одолевать смерть.

Темнота.

Ксения с вещами стоит перед дверью в камеру. С ней милиционер Пахомова.

ПАХОМОВА. Пустим, пустим, Ксения Николаевна, как вам отказать?! Сперва глянем… (Смотрит в глазок, дает посмотреть и Ксении.) Спит злодейка, просто удивительно!

КСЕНИЯ (с восторгом). Отдыхает… А во сне она как-то еще…

ПАХОМОВА (впускает Ксению и уходит). Нужна буду — стучите.

Рухшона встает с нар, Ксения отдает ей сумку, опускается перед Рухшоной на пол, тянет руки, пробуя обнять.

РУХШОНА. Ксения Николаевна, встаньте-ка, обойдемся без Достоевского. (Говорит очень ласково.) Всегда ненавидела Достоевского, даже когда… других любила. Подымайтесь, вы что, выпимши?

КСЕНИЯ (встает, чуть пошатываясь). Господи, прямо чудо какое-то, заговорила! Ясно, шок. Нет худа без добра. Не молчи, не молчи, деточка, вот покушать тебе принесла! А ты как хорошо, оказывается, разговариваешь на русском!

РУХШОНА (рассматривает содержимое сумки). Благодарю вас… Русский язык — мой родной. Колбасу заберете, я не ем колбасы. А вам пригодится.

КСЕНИЯ. Так у нас пост.

РУХШОНА. Работникам отдадите.

КСЕНИЯ. А они тоже, небось, колбасы не кушают.

РУХШОНА. Кушают. Эти всё… кушают. Им закон не писан.

КСЕНИЯ. Закон, какой закон, Роксана? Роксаночка, говори мне «ты», мы ведь не чужие, правда? Ой, ты тут такое сделала!

РУХШОНА. Вы-то понимаете, что с этим вашим…

КСЕНИЯ. Цыцыным. Ой, ну конечно! Да ты такое дело сделала. И одна! Ты какие-то такие тайны знаешь, наверное. Все взяла в свои руки! Суд, наказание!

РУХШОНА. Суд — у Него (смотрит вверх).

КСЕНИЯ. Да ладно! Не замечала я, чтобы Он… (тоже смотрит вверх, с иронией) особенно интересовался. И при чем тут?.. У каждого своя вера, ты в своего Бога веруешь, мы в своего, давай о серьезных делах, практических.

РУХШОНА (со злым интересом). Своя вера?

КСЕНИЯ. У нас православная вера, народная. Мы святых почитаем, угодников… Праздники различные…

РУХШОНА. Народная вера? Ах, народная! (Гневно.) И кому же вы поклоняетесь, во что верите? В Николая-чудотворца? В Царя-искупителя? Или в женский день? Язычество, ширк!