Читаем без скачивания Фея Семи Лесов - Роксана Гедеон

Мы стали ужасно грязны, нечесаны, немыты; наша одежда превратилась в лохмотья, но у нас была масса свободного времени, и целый день мы развлекались и жили в свое удовольствие. Прежняя робкая Ритта, которую раньше называли Золотым Колокольчиком, исчезла, уступив место напористой, бесшабашной и до крайности наглой девчонке. Теперь бы величие и холодность фра Габриэле вызвали у меня насмешки…

Нужно ли говорить, что при таком образе жизни вскоре наша деревня и ее окрестности не представляли для меня никаких тайн, и нас начал манить тот загадочный сверкающий мир, который простирается до славного города Флоренции и который нами еще не изведан.

Наше желание отправиться бродяжничать и попрошайничать укрепило то обстоятельство, что мельник Клориндо Токки, с которым у нас были давние нелады, положил глаз на наш клочок земли, никем не обрабатываемый, и на наш дом, который с недавнего времени стал настоящим притоном, и похвалялся, что выгонит нас оттуда. Это вызвало у нас ярость, и мы в отместку пробрались на мельницу и распотрошили несколько мешков муки. Увы, наш гнев был справедлив, но бессилен…

Так прошло еще несколько месяцев. Не знаю, что бы с нами стало, но уже в конце августа в моей жизни произошла неожиданная и поразительная перемена.

Это случилось ночью. Мы, как обычно, спали все на полу, подостлав под себя жесткие тюфяки.

Но в эту ночь нам не суждено было выспаться.

Около пяти часов утра во дворе послышался скрип колес и какой-то шум. Сквозь сон мне мерещилось, что в наш дом рвутся грабители. Я вскочила, еще не в силах раскрыть глаза, и, на ощупь переступая через спящих братьев и толкая ногой двух бродяг, получивших у нас ночлег, спустилась по лестнице вниз. Чтобы лучше видеть, я протирала руками сонные глаза, переступая с ноги на ногу и вздрагивая от холодной утренней росы.

За нашим полуразрушенным забором остановилась большая карета с двумя лакеями на запятках. Это было чудо, а не карета. Спросонья она показалась мне еще более великолепной: золоченое дерево, сверкающие стекла в окнах, герб и корона на крыше, шестеро серых в яблоках коней…

Стук в калитку заставил меня опомниться и взглянуть в другую сторону. Старая дама в огромной шляпе с перьями, насаженной на не менее огромную прическу, всю усыпанную пудрой, тщетно пыталась открыть задвижку калитки. На даме было дорожное платье из серого бархата с вышивкой, легкий голубой плащ, ниспадающий живописными складками, и бархотка на шее, видимо, скрывающая морщины.

– Эй, девчонка, – окликнула меня старая дама, – это дом Джульетты Риджи?

Глаза у меня слипались, я едва стояла на ногах, видела все в полутумане и не сразу сообразила, о ком идет речь, но, сообразив, почувствовала злость. Эта расфуфыренная синьора приехала к моей покойной матери – ах-ах-ах!

– Вы кто? Вам что надо? – спросила я, подбочениваясь и как можно наглее, ибо инстинктивно чувствовала неприязнь ко всем богато одетым людям. – Вы чего приехали? Я вас знать не знаю.

Лицо старой дамы покраснело, и она беспомощно повернулась к своему спутнику, мужчине лет сорока, одетому в камзол небесного цвета и треуголку. Как ни странно, одежда его была строга и почти лишена кружев. Лишь большой белоснежный галстук, усыпанный алмазами, оживлял наряд. Белые чулки, туфли с пряжками, парик – все сидело на нем безукоризненно. Он был при шпаге, и по его выправке нетрудно было понять, что он военный.

У мужчины было продолговатое красивое лицо – холеное, но волевое, с упрямым подбородком и суровыми бровями. У губ залегли складки. Ярко-голубые глаза слегка нарушали строгость его облика. Надбровные дуги были раздвинуты слабо, и не портили четких линий высокого гордого лба. Слегка выпяченная нижняя губа придавала лицу выражение надменности, сквозившей, впрочем, в каждом взгляде и жесте синьора.

– Филипп, это какая-то негодяйка и дрянь, которую следует выпороть, – сказала дама задыхаясь. – Ну-ка, позовите лакеев!

Синьор пожал плечами.

– Опомнитесь, мадам, – сказал он холодно, – ведь эта дрянь и есть моя дочь.

Оба они говорили по-итальянски с сильным акцентом. Я оглянулась на Розарио, вдруг появившегося на пороге.

– Видишь? – сказала я вызывающе, указывая пальцем на гостей. – Вдобавок ко всем несчастьям еще и это!

Ноги у меня замерзли, и я потерла их одну о другую.

– Я вас знать не знаю, да и не хочу знать! – крикнула я нагло. – Вы думаете, раз вы богаты, так вам все можно.

Что можно – я и сама не знала…

– Вы только посмотрите! – в ужасе вскричала женщина. – Посмотрите, во что превратилась ваша дочь, Филипп, единственная наследница рода принцев де ла Тремуйлей де Тальмонов! Что это с ней?

– Со мной все в порядке, – отвечала я. – А если вы и впрямь мой папаша, то не думайте, что мы вам рады.

И я даже с гордостью оглядела свои лохмотья, чувствуя, что сегодня выгляжу не хуже, чем вчера.

Даме, наконец, удалось открыть калитку, и она медленно обошла вокруг меня, ахая и причитая.

– Ты давно здесь живешь? – спросил мужчина.

Я недоуменно покосилась на него: уж не издевается ли?

– Ну да, конечно, такой кареты у меня нет, – заявила я, – и поехать никуда я не могу…

– Она всегда здесь жила, – вмешался Розарио.

– Погоди, мальчик, – недовольно произнес мужчина, – мне сейчас не до шуток. Давно ты здесь живешь, Сюзанна?

– Ее зовут Ритта, – проговорил Розарио.

– Отойди прочь, – ледяным тоном приказал ему принц, – ты мне мешаешь.

Я смягчилась.

– Отойди, Розарио, – ласково попросила я и, обращаясь к принцу, тщательно выговаривая слова, произнесла: – Я жила здесь всегда, синьор, с самого рождения, целых девять с половиной лет.

– Ты говоришь правду, Сюзанна?

– Как на исповеди, синьор! – Меня так и подмывало показать ему язык: слишком уж высокомерно держится этот франт. – И потом, меня действительно зовут Ритта, а не Сюзанна. У меня имя, слава Богу, не такое смешное.

Принц подошел к даме, которая все время стонала от ужаса и закрывала лицо платочком.

– Судя по ее росту и худобе, – пробормотал он, – она говорит правду. Можно предположить, что она жила в этой грязи всю жизнь.

Помолчав, он добавил:

– Это моя кровь, я чувствую. Такие золотые волосы и изящные руки – это все мое. И ступни у нее маленькие, как у настоящей принцессы. Эта грязнуля уже сейчас обещает стать замечательной красавицей. У ребенка редко встретишь такую правильность черт.

– О, – произнесла женщина. – Она ниже на целый фут, чем это полагается в ее возрасте! А как худа! Да она не проживет и месяца, Филипп!

Я возмутилась.

– Это вы, вы сами смешная и нескладная… А я проживу и больше месяца, если будет нужно.