Читаем без скачивания Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я знаю, за что я умру, а вы не знаете, за что вы погибнете», – говорил есаул Чернецов незадолго до своей геройской смерти. 3 тысячи человек, пошедших в поход в кубанские степи, – вот все, что осталось от многомиллионной Русской армии, и с ними два Верховных Главнокомандующих – генерал Корнилов и генерал Алексеев.
На что мог возлагать надежду генерал Корнилов, когда в холодный февральский вечер он вышел с десятком своих офицеров из дома Парамонова по Пушкинской улице и пешком направился в станицу Аксайскую? На что надеялся он, когда в гололедицу по застывшей липкой грязи, ночью, входил в станицу Дмитриевскую и сам с людьми своего конвоя выбивал из станичного дома засевших в нем большевиков? Так было каждый день, от одной засады в другую, без перерыва, без отдыха, в ежедневных боях. Что думал генерал Алексеев, когда, опираясь на палку, он, больной старик, шел по кубанской степи?
Корнилов убит. Алексеев, уже стоящий одной ногой в могиле (через несколько месяцев он скончался), не падает духом, а, превозмогая свою старческую немощь, продолжает поход. Что ожидало их впереди? Когда, казалось, все было потеряно, упрямый старик не хотел сдаваться. В Новочеркасске он упорно начал собирать добровольцев. Долгие ночи он просиживал, делая расчеты и соображая, как вооружить, обмундировать и содержать свой добровольческий отряд, так же добросовестно, как прежде он, Верховный Главнокомандующий, составлял план для всей Русской армии.
И на Кубани у него не опустились руки. Что двигало его, откуда брались силы у этого тяжко больного умирающего старика? Сколько раз в тревожные минуты наибольшей опасности приходилось слышать от него: «Бог не попустит совершиться злому делу», «Бог не без милости». Любовь к русскому народу, доходившая до глубин религиозного чувства, – вот что наполняло душу старого Алексеева.
«Поход титанов», – кричали газеты, когда добровольцы, проложив себе путь штыками, вернулись на Дон. Но какие же это были титаны? Старик генерал и мальчик-кадет. Это были простые русские люди, такие же простые, как Вольский мещанин, оставивший жену и детей дома и пошедший в поход, как певчий из архиерейского хора в Новочеркасске, как учитель гимназии вместе со своими учениками, взявший винтовку и вступивший в ряды армии.
То, что они делали, они делали просто, как свойственно русским. Полковники, ротмистры, капитаны – все стали простыми рядовыми. Но сколько нужно было решимости и силы воли, чтобы выполнить свой долг!
Тот, кто не пережил, никогда этого не поймет. Он не поймет мучительной тревоги за своих самых близких и дорогих, когда видишь их в рядах офицерского полка, идущих в бой в рваных сапогах, с сумкой через плечо, где болтается десяток патронов; он не поймет, с каким напряжением прислушиваешься к неумолчному треску пулеметов, прерываемому лишь гулом орудийных залпов, когда бой идет в нескольких верстах, и знаешь, что триста офицеров с десятью патронами в запасе в этом огне берут штурмом казармы в городе, где засели многие тысячи красноармейцев. Он не поймет матери, которая, посылая своего последнего, третьего сына, говорит ему: «Я лучше хочу видеть тебя убитым в рядах Добровольческой армии, чем живым под властью большевиков».
Что может быть ужаснее гражданской войны? Везде скрытый враг. Он может быть хозяином хаты, где вы остановились, прохожим на улице, рабочим в порту, наборщиком в типографии, железнодорожным служащим. Ночной пожар, взрыв снарядов в вагонах, листок, выпущенный из типографии, предательская пуля из-за угла – показывают, что вы окружены изменой, как липкой паутиной. В казаках, которые бьются рядом с вами, а завтра открывают фронт большевикам, в рядах ваших солдат, убивающих своих офицеров, в самой офицерской среде, в штабах – везде кроется предательство. Самый воздух, которым вы дышите, пропитан удушливым ядом ненависти и измены. Ненависть, доходящая до того, что вырывают мертвых, чтобы надругаться над их телами. И все они, и рабочие, и мастеровые, и казаки, и солдаты, и красноармейцы – такие же русские.
Трудно глядеть смерти прямо в глаза, но невыносимо труднее сохранить все напряжение воли, преодолеть усталость такую, что после ряда бессонных ночей веки сами собою смыкаются, ноги подкашиваются на ходу, стоя засыпаешь, а нужно широко раскрыть глаза, нужно идти вперед среди ночного мрака; следом идут свои люди, и сбиться с пути – значит подвергнуть их гибели. Думы гнетут всей тяжестью сомнений, не ошибка ли то, что делается, не лучше ли сохранить столько молодых жизней и уйти…
Не страх смерти, нужно преодолеть в себе всякую слабость, влить бодрость в своих людей, нести за них всю тяжесть ответственности и знать, что они обречены, и, несмотря ни на что, на ряд поражений, на полное крушение после отступления от Орла до Новороссийска, вновь подымать людей на ноги и вести их снова в бой.
Раны на время освобождали, только тяжелые увечья выводили из строя. И все-таки все новые и новые люди стекались отовсюду в ряды армии. А уклониться было так легко и так легко найти себе оправдание. Ведь было безумием надеяться одолеть несколькими полками красноармейские массы… Безумие было начинать Кубанский поход, безумие идти на Москву, безумие защищать Крым, безумие упрямо сохранять армию в лагерях Галлиполи и Лемноса. Но благодаря этому безумию мы можем не краснеть за то, что мы русские.
Один вдумчивый англичанин, бывший на Юге России, говорил, что из всей мировой войны он не знает ничего более замечательного, чем трехлетняя борьба русских против большевиков. А моральные тупицы все продолжают долбить – «кадетизм испортил свое лицо». Они не видели из-за партийного частокола ничего дальше своего наглухо огороженного места. Армия представлялась им реакционной силой в руках генералов.
Но что такое армия? Ведь это не генерал Врангель с его штабом, не офицеры и солдаты первого корпуса Кутепова, не донцы и кубанцы, под начальством генерала Абрамова и Фостикова.
Армия – это что-то гораздо большее. Это три года неустанного напряжения воли, человеческих страданий, отчаяния, тяжких лишений, упадка и нового подъема, подвиг русского мужества, непризнанный и отвергнутый. Сменялась осень на зиму, наступала весна и вновь чередовались лето, осень и зима, а борьба, поднятая двумястами юнкеров и кадет в Новочеркасске, все продолжалась. Она продолжается и теперь в новых условиях, но все та же борьба, и те, кто
