Читаем без скачивания Морской князь - Евгений Таганов

Свирь первым взбежал на высокое крыльцо, тяжелая входная дверь была закрыта. Оруженосец вытащил топор и вопросительно посмотрел на князя. Дарник отрицательно покачал головой: кто бы в веже не закрылся, не стоило из-за этого рубить дверь. Судя по следам и мусору, неизвестные гости были немногочисленны и вряд ли воинственны.

– Может, покричать им, чтобы выходили? – спросил у князя Дулей.

Против этого Дарник не возражал.

– Выходите, вам ничего не будет! Здесь князь Дарник! Это наша вежа! – во весь голос прокричал вожак по-словенски, ромейски и хазарски.

Ответом ему было молчание.

– Там дети! – показал на одно из окон глазастый Янар.

Это развеяло последние сомнения.

– Готовьтесь на постой, – дал команду Рыбья Кровь.

Дальше уже распоряжался Дулей. По его указаниям хазары и варагесцы разобрали до конца переднюю стену кузни и из полученных досок стали сбивать две двери: одна предназначалась для одной из гридниц, другая для бани. В конюшне имелся хороший запас сена, которое пошло и на корм лошадям, и на подстилку для людей. У подножия лестницы, ведущей в вежу, разожгли костер, чтобы он в наступивших сумерках не только варил в походном котле овес, но и освещал вход в башню. По хорошему куску колбасы и копченого окорока нашлось и у каждого из походников, так что сетовать на бескормицу не приходилось. Под конец умудрились даже затопить баню.

Предусмотрительный Свирь ради предосторожности под самой дверью башни, открывавшейся наружу, разбросал старые железяки, найденные в кузне. И вот, когда запахи сытной еды стали подниматься прямо к затянутым бычьими пузырями окнам, раздался звон свалившихся с крыльца железяк. Янар со Свирем похватали из костра горящие поленья и, как факелы, подняли вверх. На крыльце стояли три разного возраста девочки, старшей было лет десять, младшей не больше пяти. Страшно худые и замурзанные, в каких-то немыслимых тряпках, они просто стояли и смотрели на десятерых устрашающего вида мужчин. Ополченцы тоже не двигались, боясь спугнуть детей.

Дарник протянул Свирю свою палочку, на которой грел колбасу. Сняв с себя шапку, чтобы девочки увидели его юное улыбчивое лицо, оруженосец осторожно подошел под самое крыльцо и протянул наверх палочку с колбасой. Старшая девочка, нагнувшись, взяла ее, после чего все трое исчезли за дверью.

– У нее что-то с лицом, – сообщил Свирь князю и Дулею. – Вся щека изрезана.

– Это мануши, – уверенно определил смольский вожак.

Манушами называли особых бродячих людей, которые жили тем, что развлекали на дорогах торговых и военных людей своими гаданиями и фокусами. Дабы обезопасить своих женщин от мужских посягательств, мануши с малолетства обезображивали своим девочкам левую щеку так, что все лицо у них словно съезжало на сторону. Разумеется, оголодавших по женщинам и подвыпивших воинов даже такое уродство вряд ли могло остановить, но еще манушские женщины были знамениты тем, что умели напускать на людей любую порчу, так что их неприступность всегда была под двойной защитой.

– Мы что же, будем здесь ютиться, а эти уродки там? – возмутился Янар.

– Я вижу, на тебе давно не было насекомых, – заметил ему на это князь, и хазарский декарх сразу утих.

Так они и определились. Две пары дозорных по очереди всю ночь сторожили двор и лошадей, остальные, помывшись в бане и растопив в гриднице печь, в тепле и удобстве прекрасно выспались.

Утром вечернее знакомство повторилось. Походники жарили на костре свое мясо, со смаком его ели и призывно подымали на палочках вверх, приглашая манушей разделить с ними трапезу. И дверь вежи наконец распахнулась. На крыльцо и на верхние ступеньки лестницы высыпали с десяток детей, три женщины и позади них пожилой мужчина и парень лет семнадцати, все худые и темно-коричневого цвета. Вчерашнее спокойствие князя по поводу захватчиков вежи благотворно сказалось на ополченцах, они смотрели на манушей больше с любопытством, чем с враждебностью. Даже то, что у всех женщин и девочек старше восьми лет была обезображена левая щека, не слишком отталкивало.

– Князь Дарник, ты простишь нас, что мы без спроса вторглись в твою крепость? – на хорошем словенском языке спросила женщина, одетая чуть получше двух своих родственниц.

– А за то, что всю ночь не пускали нас в вежу, прощения попросить не хочешь? – Дулею вдруг вздумалось пошутить.

– Князь Дарник знает, что мать не может впустить в дом чужих вооруженных людей, когда в нем одни малые дети, – уверенно отпарировала главная хозяйка семьи.

– Есть ли на вас насекомые? – Это Дарника беспокоило сейчас больше всего.

– Зимой на нас насекомых не бывает, мы умеем их вымораживать. Может ли князь обещать, что здесь нас никто не обидит? – Мануши все еще сторожились, готовые снова спрятаться в башню.

– Иди уже корми своих детей, – Рыбья Кровь сделал им всем приглашающий жест и строго посмотрел на ополченцев.

Но в особом приказе к сдержанности нужды не было, ополченцы и без того сами расступались, пропуская к костру всю семью и протягивая детям куски жареного мяса и миски со вчерашней овсянкой.

Главную хозяйку манушей звали Сунитой, ее мужа Абхеем, а парня-племянника Ишой, все они, включая детей, прекрасно говорили и по-словенски, и по-хазарски, через какой-то час их присутствие в крепости уже казалось само собой разумеющимся. Выяснилось, что в Смоль они проникли еще осенью, имея с собой лошадь для волокуши и десяток коз. Сейчас от этого достатка остались лишь две козы. Никаких других съестных припасов у манушей не было, зато сохранилось три небольших мешка с перцем, корицей и другими южными приправами, чья ценность была выше равного им по весу серебра.

Князь знал, что из этого бродячего племени совсем никудышные воины, охотники и землепашцы, столь же неохотно работают они и в услужении другим людям, поэтому видел их присутствие в Смоли лишь до тех пор, пока у них при оплате еды не кончатся их мешочки с приправами.

– А еще мы умеем гадать, и за одно это нас везде хорошо кормили и давали сколько угодно материи, – попробовала не согласиться с условиями оплаты их пребывания здесь Сунита.

– Вот и возвращайтесь туда, где вам было так хорошо. Я сам не суеверный и не люблю суеверных воинов вокруг себя, – отвечал ей на это князь.

Однако Сунита не отставала, и, пока ополченцы и мануши были заняты обменом между собой местом ночлега, а Дулей со Свирем составляли список необходимых для поселения в веже вещей, мать-хозяйка раз семь предлагала сама погадать князю за любую самую ничтожную плату. И в конце концов ввела Дарника в такое раздражение, что он положил руку на свой клевец.

– Я же сказал: отстань от меня!

– Неужели неустрашимый князь Дарник боится узнать свою судьбу?

В этот момент все ополченцы и мануши находились во дворе и при слове «боится» тотчас же навострили уши. Князь понял, что надо как-то на это реагировать.

– Хорошо, погадаешь, но сперва я хочу знать, можешь ли ты себе предсказать свою судьбу?

– Могу, – гордо заявила Сунита.

– Тогда говори: в какой день смерть настигнет тебя? – И Дарник весьма недвусмысленно вытащил из-за пояса клевец. Весь его затаенно-свирепый вид говорил, что он в самом деле готов расколоть череп приставучей гадалке.

На дворе повисла звенящая тишина, все понимали, в какую западню угодила главная манушка. Она тоже молчала, но это не было молчанием страха, а всего лишь выразительная пауза перед заготовленным ответом.

– Я умру ровно за тридцать пять дней до твоей смерти, князь.

Дарник сперва даже не понял, что именно она сказала, замахнулся для удара, да в последний момент сумел удержать руку и громко расхохотался находчивости ее слов.

Засмеялись и все ополченцы. Лицо же Суниты из коричневого сделалось серым, она тяжело опустилась на снег и закрыла себе голову платком. Абхей с Ишой подхватили ее под руки и с трудом почти навесу повели в назначенную им гридницу.

Солнце уже давно перевалило за полдень, но это не остановило Дарника: оставив Дулея с четырьмя хазарами в веже, он с остальными ополченцами поскакал в Варагес. Хотелось как можно скорее приступить к новой странице своей жизни, в которой ему предстояло быть полным хозяином самому себе.

Вторая часть

1

Переселение в Смоль самым благотворным образом отразилось на князе Дарнике. После нескольких месяцев подавленного, угнетенного состояния для него наступил период ясности и душевной бодрости. Не подчиняться обстоятельствам, а навязывать обстоятельствам свою волю – это всегда получалось у него лучше всего. Так было и сейчас. Как он и предвидел, тервиги с облегчением встретили его намерение переправить смольцев и хазар в придорожную крепость и с готовностью стали снабжать его всем необходимым. Мясные припасы были получены бесплатно за соучастие в загонной охоте, пять коров с быком – в качестве приданого женатым хазарам, пилы, рубанки, лопаты, кухонные принадлежности – за фунт пряностей от манушей, зерно, крупы, овощи, ткани, шерсть, войлок – за два меча из тайных княжеских запасов. Разумеется, сам Дарник в торговых сделках участия не принимал, для этого он назначил знаменосца Беляя, сделав его своим тиуном-управляющим. Обеспечивать женами смольцев князю тоже не пришлось; узнав, что в Утес им уже не возвращаться, те сами озаботились своей семейной жизнью, и скоро за женами хазар в Смоль отправились еще с десяток варагесок с хорошим приданым в виде телег и отары овец. Пополнились ряды смольских жителей и полудюжиной детей: двумя дочерьми и четырьмя младшими братьями новых смольских жен. Вместе с княжичами и детьми манушей они составили столь шумную детскую ватагу, что Рыбья Кровь распорядился каждое утро выгонять их за ворота вежи.