Читаем без скачивания Король, дама, валет - Владимир Набоков

Издалека, очень радостно, примчался Том: ему показалось, что Франц что-то бросил, – вероятно, камешек. Но камешка нигде не оказалось.

И как-то вечером, следуя все тому же мучительному желанию утвердиться, освободиться, войти в свои права, – Марта и Франц решили – хоть один этот вечер – пожить всласть, пожить так, как они потом заживут, устроить генеральную репетицию уже недалекого счастья.

– Ты сегодня здесь хозяин, – сказала она. – Вот твой стол, вот твое кресло, вот, если хочешь, вечерняя газета.

Он скинул пиджак, прошелся по всем комнатам, как будто осматривая их, как будто вернувшись в свой теплый дом из далекого путешествия.

– Все в порядке? – спросила она. – Ты доволен? Он обнял ее за плечо и они оба стали бок о бок перед зеркалом. Был он в этот вечер плохо выбрит, вместо жилета надел простоватый рыжий свитер, – и в Марте тоже было что-то домашнее, тихое, ее волосы, недавно вымытые, лежали негладко, на ней была вязаная кофточка, которую она носила, только когда была совсем одна. – Стой прямо. А то выходит, что мы одного роста. – Так и есть, – усмехнулся он. – Смотри, я не могу вытянуться выше.

Потом он повалился в кожаное кресло, она села к нему на колени, и то, что она была довольно тяжеленькая, как-то подбавляло уюта.

– Я люблю твое ухо, – сказал он, приподнимая лошадиным движением губ прядь на ее виске.

В соседней комнате нежно и звучно заиграли часы. Франц тихо засмеялся.

– Нет, – ты подумай. Вдруг он бы вошел сейчас…

– Кто? – спросила Марта. – Я не понимаю, о ком ты говоришь?

– Да он. Вернулся бы, не предупредив. Он умеет так таинственно открывать двери.

– Ах, ты о моем покойнике… – лениво сказала Марта, покачиваясь на его коленях. – Нет, – покойник у меня аккуратный. Всегда предупредит…

Молчание. В тишине явственно тикали далекие часы. – Покойник… – усмехнулся Франц, – …покойник… – Ты его ясно помнишь? – пробормотала Марта, почесывая нос об его плечо. – Приблизительно. А ты? – Я тоже. Это было так давно… Она вдруг подняла голову:

– Франц, – сказала она, сияя глазами, – никто никогда не узнает!

Уже привыкший, уже совсем ручной, он молча закивал. – Мы это сделали так просто, так точно… – сказала Марта, щурясь, словно вспоминала. – ни тени подозрения. Ничего. Потому что за нас наша судьба. Иначе и не могло быть. Ты помнишь похороны? Он закивал опять.

– Была оттепель. Помнишь? Я еще кашляла, но уже мягко… Молчание.

– У меня, знаешь, чуть-чуть нога устала, – шепнул Франц. – Нет, постой, не вставай, сядь только иначе. Вот так.

– Мое счастье, мое счастье… – сказала она. – мой милый муж. Я никогда не думала, что могут быть такие браки, как наш…

Он скользнул губами по ее теплой шее и проговорил: – Уж поздненько… Не пора ли нам спать. А? – Какой ты… Спать захотел… Ну, ладно. Она встала, сильно в него упершись; потом вся вытянулась, расправилась…

– Пойдем наверх, – сказала она, мягко зевнув. – В нашу спальню.

– Можно? – спросил Франц, но не двинулся с места. – Конечно. Ну что же ты, – вставай. Уже половина одиннадцатого.

– Я, – знаешь, все-таки покойника-то… побаиваюсь, – сказал Франц, покусывая губы.

– Ах, он только явится через неделю. Чего тут бояться.

– Но все-таки… как же так… например, прислуга…

– Глупости. Спят мертвым сном. На другой стороне дома.

– Ну, хорошо, – решился Франц.

Они потушили свет в гостиной, медленно поднялись по внутренней лестнице, короткой и скрипучей; пошли по голубенькому коридору.

– Да что ты ходишь на цыпочках, – громко рассмеялась Марта. – Пойми же, – мы женаты, женаты…

Она показала ему пустую комнату для гимнастики, гардеробную, ванную и наконец спальню.

– Покойник спал вон на той постели, – сказала она. – Но, конечно, белье с тех пор переменили. Если хочешь помыться или что, пойдем вот сюда, в ванную.

– Нет, я тебя подожду здесь, – сказал Франц, рассматривая куклу на ночном столике: долголягий негр во фраке. Она оставила дверь полуоткрытой. Платье ее уже лежало на стуле. Оттуда из полуоткрытой двери лился какой-то фарфоровый свет и доносилось журчание воды.

Он вдруг почувствовал, что в этой чужой, нестерпимо белой комнате, где все напоминает ему того… покойника, – он раздеться не в состоянии. С отвращением он поглядел на постель, что была поближе к окну, на большие колодки под стулом, – и ему стало попросту страшно.

Он прислушался. Ему почудилось, что за журчанием воды слышен еще какой-то звук, кто-то будто стукнул дверью внизу, где-то что-то скрипит и потрескивает. Мгновенно ошалев от страха, он кинулся к двери ванной; одновременно вышла оттуда Марта, розовая, растрепанная, в оранжевом пеньюаре.

– Что-то произошло, – сказал он быстрым плюющимся шепотом. – Мы больше не одни. Ты прислушайся…

Марта нахмурилась и, приоткрыв дверь в коридор, постояла так, наклонив голову. – Я тебя уверяю… Я слышал…

– Мне тоже стало неприятно, – тихо сказала Марта. – Знаешь, милый, мы все-таки не должны так безумствовать. Ведь теперь уже недолго ждать. Ты лучше уходи. – Но как же… там, внизу… Как я спущусь… – Никого нет. Франц. Нельзя быть таким нервным. Вот, возьми ключ; завтра мне отдашь.

Она проводила его до лестницы, продолжая прислушиваться и чувствуя сама неприятное волнение.

Что-то внизу громко и раздраженно стукнуло. Франц остановился, ухватившись за перила. Но она облегченно рассмеялась.

– Ах, я понимаю, – сказала она, – это там есть такая дверь. Дверь нижней уборной. Она всегда хлопает по ночам, если ее плотно не затворить.

– Я, признаться, немножко испугался, – выдохнул Франц.

– Все-таки, милый, лучше уходи. Мы не должны рисковать.

Он обнял ее; она, улыбаясь, дала поцеловать себя в плечо, оттянув для этого кружево пеньюара, и оставалась стоять на площадке короткой, театрально-синей лестницы, пока он, сгорбившись поспешно отворял дверь.

Хватил по лицу сильный, чистый ветер. Гравий приятно захрустел под ногами. Франц глубоко набрал воздуха: затем чертыхнулся. Она была так хороша… Оранжевая, сияющая… если б он так легко не пугался… И его охватила тяжелая злоба при мысли, что призрак, покойник, выгнал его из дома, где по праву он, Франц, подлинный хозяин. Бормоча что-то на ходу, как часто с ним случалось в последнее время, он быстро пошел по темному тротуару, и затем, не глядя по сторонам, стал наискось переходить улицу в том месте, где всегда переходил, когда возвращался восвояси. Автомобильный рожок, гнусавый и яростный, заставил его отпрыгнуть. Франц, продолжая бормотать, ускорил шаг и завернул за угол. Меж тем таксомотор затормозил, неуверенно пристал к панели. Шофер слез и открыл дверцу, «Какой номер? – спросил он. – Я забыл номер». Никакого ответа. «Какой номер?» – повторил шофер и, протянув руку в темноту, потряс сидящего за плечо. Тот не сразу проснулся. Наконец он открыл глаза, привстал, вылез на тротуар. «Пятый, – ответил он на вопрос шофера. – Вы немного промахнулись».

Окно спальни было освещено. Марта устраивала на ночь волосы. Вдруг она замерла с поднятыми локтями. Совершенно ясно она услышала громкий треск, как будто что-то упало. Она метнулась в коридор. Кто-то внизу, в передней, раскатисто смеялся, – знакомый смех. И смеялся он потому, что, неловко повернувшись с парой длинных лыж на плече, уронил их, сбил с подзеркальника белую щетку, взлетевшую бумерангом, и спотыкнулся о свои же чемодан. А затем, на мгновение, он узнал совершенное счастье. На лице Марты была изумительная улыбка. Он только не заметил, что глядит-то она не на него, а как-то через его голову, улыбаясь не ему, а доброй, умной судьбе, которая так просто и честно предотвратила нелепейшую катастрофу.

– Нам повезло… Судьба нас чудом спасла, – рассказывала она потом Францу. – но это урок… Ты сам видишь: дольше тянуть невозможно. Раз пронесло, два пронесло, а затем – крышка. И что тогда будет? Предположим, он даст мне развод. Что дальше? Я совершенно так же бедна, как и ты, мои родители разорены, живут, бедняги, у моей сестры в Гамбурге, – никто ни мне, ни тебе не поможет. Да и разве две-три тысячи, которые я могла бы в конце концов добыть, чем-нибудь помогли бы? Нет, – нам нужно все… Франц пожал плечами:

– зачем ты мне это говоришь? Мы об этом достаточно уже толковали. Я отлично знаю, что есть только один путь.

Она тогда поняла, увидев, какой скользкий, мутный блеск стоит в его зеленоватых глазах, – она поняла, что теперь она своего добилась, что подготовлен он совершенно, созрел окончательно, и что можно теперь приняться за дело. И действительно: своей воли у Франца уже не было, но он преломлял ее волю по-своему. Легкая выполнимость ее замысла стала ему очевидной благодаря очень простой игре чувств. Уже однажды они Драйера удалили. Был покойник; были даже все внешние признаки смерти: тошнота смерти, похороны, опустевшие комнаты, воспоминание о мертвом. Все было уже проделано на голой сцене, перед темным и пустым залом. Затем, с потрясающей неожиданностью труп откуда-то вернулся, заходил, заговорил, – точь-в-точь, как живой. Но что из этого? Было легко и нестрашно положить этой мнимой жизни конец, из трупа опять сделать труп. И на этот раз окончательно.