Читаем без скачивания Цена Победы в рублях - Максим Кустов

В 1945 году вернувшийся с фронта герой повести «Встречи на Сретенке» застает уже несколько иные цены на рынке и в появившихся коммерческих магазинах:

«В магазине Гоша легко и небрежно выложил двести рублей за бутылку водки, столько же за закуску и за ослепительно белый батон. Володька с некоторым удивлением смотрел, как просто выкладывал Гоша купюры, суммой больше половины материнской зарплаты. На обратном пути тот посвятил его в «дело», которое проворачивал вместе с Надюхой. Оно было простым. Демобилизованным, командировочным и прочему дорожному люду выдавались талоны на продукты. Они имели определенный срок действия, просроченные были уже простой бумажкой, которую можно выкинуть. Вот эти-то талоны и скупал Гоша за бесценок, обменивал на махру или вообще выпрашивал. Надюха же отоваривала их задним числом. Буханка черняшки на рынке стоила двести, за полтораста отрывали с руками, и таких буханочек у Гоши выходило в день около десятка».[147]

Бывший в войну пехотным офицером, Александр Лебединцев вспоминал о своем пребывании под Москвой на курсах «Выстрел»: «Расскажу о встрече нового, в будущем победного, 1945 года. Во время учебы я получал денежное содержание по должности начальника штаба полка, то есть 1300 рублей в месяц. Это было на 500 рублей больше, чем получали помощники. И хоть деньги очень мало стоили тогда, однако это было больше, чем ничего. Бутылка водки или буханка хлеба в два килограмма стоили по 300 рублей, пачка папирос «Казбек» — 75 рублей и т. д. Моих денег хватало на театральные билеты, даже иногда с рук, с переплатой».[148]

Стрелок-радист бомбардировщика Ил-4 Андрей Федорович Редюшев вспоминал о том, как его пилот снимал стресс после неудачного приземления в советском тылу: «Командир злой, со штурманом не разговаривает. «Хозяйка, водку купить можно?» — «Дорогая у нас водка — 400 рублей». Отсчитал. Хозяйка сходила, принесла».[149]

Разумеется, цены не везде были одинаковы. Скажем, названная выше цена в триста — четыреста — пятьсот рублей за бутылку водки существовала прежде всего в Москве, которая и в войну была на особом положении. В других городах и сельской местности и водка, и самогон могли стоить дороже, рублей семьсот.

Да и возможность попить пива по фантастической в войну цене — два двадцать за кружку — вряд ли существовала в городах Урала или Сибири. Во всяком случае, в воспоминаниях современников подобных примеров обнаружить не удалось.

Писатель Всеволод Иванов оставил запись в дневнике о ценах в городе Горьком осенью 1942 года — «стакан проса стоит 25 руб., табаку — от 30 до 50 руб., водка — литр — 450, а в Куйбышеве, как говорят нам соседи по комнате, — 800 руб.» .[150]

Очень показательный эпизод, наглядно показывающий значимость продуктов в военные годы, мы можем найти в мемуарах Героя Советского Союза Василия Решетникова. В 1942 году его самолет был сбит. Вместе с товарищам, летчиком Иваном Душкиным, самолет которого также был подбит, он отправился в Москву где находился штаб Авиации дальнего действия (АДЦ):

«На Октябрьском вокзале Иван наотрез отказался идти по городу пешком, стесняясь своего и вправду пугающего вида, еще хранившего следы недавних, хоть и забинтованных ран.

— Нет, — упирался он, — куда таким по Москве? Дождемся вечера, тогда уж как-нибудь…

В карманах у нас не было ни копейки, и надеяться на какие-либо колеса не приходилось. Что делать? На вокзальной площади одиноко стоял «ЗИС» — огромная, сверкающая лаком и никелем комфортабельная машина, скорее, карета для седоков кремлевского масштаба. «ЗИС» явно ожидал своего вельможного хозяина. Но я рискнул спросить у шофера — не подвезет ли он нас до Петровского дворца.

— Денег у нас, правда, нету…

На этих словах шоферские глаза сощурились и с наглой улыбочкой, за которую хорошо бы дать по роже, скосились в мою сторону.

— А вот харчи, — продолжал я, — у нас найдутся…

Улыбка исчезла, появился интерес. В моем и Ивановом сшитых из плотной бумаги пакетах еще оставалось с дороги по обломку рафинада, пара кусков сала, ломоть зачерствевшего хлеба и брикет горохового концентрата. Шофер взглянул на все это немыслимое по тому времени богатство, молча сгреб пакет в салон и, видимо, в ту минуту послав своего сиятельного шефа, надеясь отбрехаться, ко всем чертям, открыл заднюю дверь. Развалясь на бархатных подушках, мы с Иваном чувствовали себя по-королевски. Жаль, дворец был недалеко, и путешествие оказалось коротким.

У штаба АДД все, кто случайно оказался у парадных ворот, подтянулись и почтительно застыли в ожидании выхода из машины высокой персоны, но при нашем появлении вытянули шеи и открыли рты. И только узнав, кто мы есть, подхватили нас и повели к начальству».[151]

Наглый водитель какого-то важного начальника, возможно кремлевского масштаба, готов рискнуть и везти двух достаточно сомнительных личностей (летчики были одеты очень своеобразно) ради обломка рафинада, пары кусков сала, ломтя зачерствевшего хлеба и брикета горохового концентрата. Стало быть, куш, который он получал, стоил возможного риска.

Спекулянты войны

Любопытный эпизод приведен в мемуарах Петра Матвеевича Полуяна, в 1941 году участвовавшего в походе в Иран и прослужившего некоторое время в этой стране:

«Кто был в то время в Иране, должен помнить, как продавали часы на вес, как у нас сахар и муку. Полкилограмма стоят 5 туманов, по нашим деньгам примерно 15 рублей. Такие ручные часы были завезены из Англии и выпускались фирмой БОБА. Как стало известно позже, часы будут идти не более пяти дней. После чего они останавливаются, в ремонт их никто не берет. Можно закрывать глаза и выбрасывать на все четыре стороны. Это штамповка. Вот такой был простой обман иранцев со стороны богатой и передовой в то время капиталистической страны, как Англия».[152]

Вот эта фантастическая, совершенно невероятная для советского человека цена — 15 рублей за полкилограмма часов и навела одного из военных на мысль заняться спекуляцией ими после возвращения в Советский Союз:

«Воентехник Белозеров самовольно несколько раз уходил из расположения полка в Тебриз, приобретал себе отрезы, купил хромовые сапоги, купил 1 килограмм английских ручных часов БОБА. Жадность к иностранным вещам им полностью овладела. Он дошел до того, что начал выпрашивать у своих товарищей туманы под заем, приобретал иранские цветные шелковые халаты, накупил себе добра два иранских чемодана. Своими действиями он опозорил звание командира Красной армии, превратился в крохобора и куркуля. За недостойное поведение за границей ему в приказе полка было объявлено 10 суток гауптвахты, но так как гарнизонная гауптвахта была переполнена немецкими диверсантами, то свое наказание он отсидит, когда полк возвратится на Родину Но когда мы вернулись на Родину; история с Белозеровым в повседневных делах была забыта, и он свою мечту начал осуществлять. Когда мы возвратились в Махачкалу, ежедневно ходил на базар, сбывал часы по 1000–1200 рублей за штуку[153]

Разумеется, махачкалинские покупатели платили 1000–1200 рублей за часы, не подозревая о том, что они из себя на самом деле представляют. Там же, в Махачкале 1941 года, по воспоминаниям Полуяна, эвакуированные из Одессы джазисты организовали танцы. Цена за вход — 5 рублей.[154] Тоже любопытная деталь эпохи. Несколько сотен пар, ходивших потанцевать, приносили предприимчивым одесским музыкантам немалый доход. И деньги, которые требовались для этого любителю или любительнице танцев, — 5 рублей, небольшие. Дешевле этого — 3 рубля 50 копеек стоило официальное заключение брака в ЗАГСе[155]

Незаконные доходы могли приносить спекулянтам даже введенные в 1943 году погоны. Герой Советского Союза писатель Владимир Васильевич Карпов описал, как находящийся в отпуске в тылу офицер покупал повседневные погоны (у него были полевые, которые носили на фронте):

«— Дайте пару повседневных погон.

Девушка иронически улыбнулась:

— Чего захотели!

— А почему бы и нет?

— Если очень надо, идите к чистильщику обуви — вон на углу его будка, дядя Вазген его зовут. Он поможет.

Ромашкин подошел к низенькому толстому старичку, щеки его были утыканы жесткими белыми волосками, как патефонными иголками.

— Говорят, у вас можно погоны достать?

— Смотря кто говорит, — уклончиво ответил чистильщик.

— Мне продавщица в магазине посоветовала.

— Правильно сделала. — Он мельком взглянул на офицера. — Вам нужен третий размер. А вообще-то в полевых лучше, в любой очереди без очереди пропустят. Зачем вам золотые?