Читаем без скачивания Золотая кровь - Люциус Шепард

Он втянул в себя ее язык и тронул то место, где они соединились, клейкую смесь пота и их соков, спаявшую их вместе, размазавшуюся по бедрам. Она схватила его за руку, прижала ее к своей щеке и лизнула его пальцы, пробуя на вкус смазку их слияния. Он уже яростно двигался внутри нее, но она остановила его и, глядя на него светящимися глазами из-под полуопущенных век, сказала:

– Постой! Я хочу чувствовать тебя вот так… хоть одну минуту… всего минуту.

Она прижалась лбом к его лбу. Что-то давило на него, смутно теснило. Как будто воздух вокруг уплотнился, потеплел, облегая их. В его душе толпились невыразимые слова и чувства. Он беспорядочно ощупывал руками ее груди, талию, бока, словно слепой скульптор, осваивающий новый материал. В каждой точке ее тела бился быстрый, как у птицы, пульс. Он знал – она жаждет, чтобы он отдал ей себя полностью. Но еще долгие минуты она лежала недвижно, с оцепенелым в своей сосредоточенности лицом. Наконец она занесла лодыжку ему под колено – с необычайной легкостью. И силой. Что за силища обнаружилась в ней! Неисчерпаемые залежи мощи – и все они были сосредоточены в глубине, там, где она держала его, – в сети атласных силовых связок, прикрепленных к костяной седловине, к которым шли потоки мышц и мосты сухожилий, переброшенные через реки крови, конструкции из нитей и перемычек, по которым, вибрируя, бегут нейронные потоки, симфонии ревущей тревоги и удивительной радости, пробуждающие к жизни целое море захлестывающей энергии, женский мир непостижимой выносливости и упругости. По сравнению с ней его собственные силы казались ничтожными, чем-то смехотворным, жалким животным качеством, в то время как ее мощь говорила о вечной тайне, о веках трагедии, была столь самодостаточной и уверенной в себе, что ей не требовались дурацкие тотемические действия мужской власти, чтобы себя утвердить. Чувствуя это, он вдруг ощутил себя до странности наивным, неискушенным, и одного того, что она подперла его колено лодыжкой, стало достаточно, чтобы он понял: двигаясь внутри нее, он осуществит какое-то природное назначение этой ее силы. Но когда она заставила его лечь на нее сверху, как бы оградив длинными бедрами от опасностей, от него ушло это чувство покорности, теперь он был целиком с ней, они стали равными в охоте за наслаждением. Их крики и шепот казались частью кокона, который они сплетали из тепла и близости, извлекая блаженство, как шелковые пряди. От равномерного, пробного ритма они перешли к бурным вариациям, лишь незначительно отклоняясь от согласованности темпа и положения: жаркие, молотящие движения; мягкие, почти балетные смены поз; замедления, когда они собирались с силами, оживляли осязание, прежде чем снова неистово ринуться в неизвестность. Он думал, что кончит раньше нее, чувствовал это гениталиями – меж ног у него набухал жар, но что-то вдруг изменилось в ее теле под ним, оно осело, потом затвердело, затем внутри нее побежали волны, как будто земное притяжение действовало на нее в каждый миг по-разному. Возвратно-поступательные перемещения ее бедер и ягодиц утратили размеренность. Она торопливо, невпопад, резко поднималась навстречу ему, на полпути они шлепались Друг о друга. Из живота ее изошел страшный стон, как будто кто-то только что пришел в сознание, повернувшись в беспамятстве и вдруг со всей силой почувствовав боль от удара, опрокинувшего его. Она застонала снова, на этот раз как больной, бьющийся в припадке. Ее пятки вдавились ему под колени, но мгновение спустя она раздвинула ноги, и напряжение, стискивавшее мышцы ее икр и бедер, теперь хлынуло ей в живот. Дрожащими руками она водила по его лицу, потом распростерла их и вцепилась в края матраца. Подымаясь, она вскинула голову и плечи и безумным взглядом уставилась туда, где ходуном ходили их бедра – как будто ей хотелось знать, что там происходит, а увидев это, она была потрясена.

Вскоре он понял, что участвует в метаморфозе или, скорее, возвращении отнятого, в освобождении ангела желания и его борьбе с демоном, так долго жившим в ее теле и подавлявшим его. Ее голова моталась взад-вперед, она комкала в горстях простыню, срывая ее с матраца. Лицо ее вытянулось, исказилось. Бедра дергались и извивались, как в пляске. Одна нога напряглась и била его в бок, как доска, оторвавшаяся во время шторма. И вдруг она обмякла, и он ощутил, буквально осязая сквозь их соединившуюся плоть, как что-то плавно движется внутри нее, как ослабевают ее ответные движения, как становится легче дышать, словно в дождь после молнии. Кризис миновал, она снова похорошела, тело ее, облитое потом, светилось, и он снова почувствовал благоговение перед ней, свою простоту и наивность, воспринимая ее как существо из совсем другого мира – пришельца или ангела, героиню фантастического романа, спустившуюся на землю из каких-то волшебных сфер, похожую на нас и непохожую, способную услышать, как бьется сердце у кузнечика, улыбающуюся, когда гневается, у которой с человечеством общего – только любовь и которая, попав в плен в подлом, до невозможности примитивном обществе и в своем невинном благородстве пострадав от гнусного предательства, гибнет в каком-то непонятном нам исступлении чувств или же превращается в одну из совсем уж непостижимых бесплотных сущностей. Тело Александры снова затряслось, задрожало каждым нервом. Пот бисеринками катился по ее грудям, шее, сверкал на лице. Ногтями она царапала ему спину. Руками шарила по его бедрам. Она выгнулась, вздыбилась, и он застыл над ней, решив, что так сейчас нужно сделать ради нее. Она кричала, как будто в каком-то замешательстве, будто встревоженная чем-то. Клыками она прокусила себе нижнюю губу, и на ней показалась капелька крови. Можно было подумать, что ее насилует, терзает электрическими ударами сила, исходящая от каких-то божеств, неуправляемая, мутировавшая, вырвавшаяся внутри нее на свободу. Он положил ей на грудь ладонь, назвал по имени, стараясь успокоить, – буря в ней наконец утихала, она плыла по течению, легко, как перышко, покачиваясь на волнах последних содроганий и ослабевающих потоков чувства.

Над ними в полумраке медленно струился теплый воздух, пронзаемый тысячей беспорядочных точечных вспышек, – так, должно быть, перемещается джинн, заточенный в бутылку: плотное печальное облако духа и магии. Бехайму хотелось продолжения, хотелось оставаться в ней, в этом состоянии мира и легкости, охватившем их. Теперь, наверное, можно сказать ей слова, которые раньше он и помыслить не мог произнести вслух, но он боялся, что какая-нибудь мелочь – всего лишь звук его голоса – вдруг все испортит. Он чуть провел рукой по ее бедру, и от одного этого прикосновения, и еще от ее отклика – она под ним чуть шевельнулась – в нем все изготовилось к финалу. Из него хлынуло блаженной струйкой, это было простое, обычное освобождение, как будто отпустили тонкую горячую золотую тетиву. Он резко вошел в нее глубже, стараясь усилить ощущение. Еще раз. Поняв, что происходит, она закачала бедрами, втягивая его еще дальше в себя и сама взбираясь на последний малый пик экстаза, с рыданиями выплескивая из себя бессвязные слова: