Читаем без скачивания Каннибализм в греческих мифах. Опыт по истории развития нравственности - Леопольд Воеводский

«Относительно вопроса, когда следует выбрасывать, и когда воспитывать детей, должен быть закон, чтобы уродов не воспитывать. Ради же множества детей, если устройство нравов (или: народов) препятствует, не выбрасывать ничего рождённого; ибо ограничено ведь количество приживания детей. Но если, несмотря на это, произойдут случаи полового совокупления, то следует вытравлять зародыш, пока он ещё не начал чувствовать и жить. Ибо появлением чувства и жизни будет разграничено позволительное от преступного».

В двух рукописях только вместо: устройство нравов (обычай? τάξις τών τάξις τών έθών) мы находим чтение: устройство народов (τάξις τών έθών). В прочем же, кроме неясности, текст не представляет ничего такого, что прямо указывало бы на его испорченность. [269]

Прежде всего очевидно, что в приведённом нами отрывке Аристотель делает относительно устранения детей различие между двумя следующими мотивами: уродливостью (устранять «уродливое») и «множеством» (устранение лишних детей). Но смысл всего отрывка существенно зависит от того, как мы будем понимать фразу: «Ради же множества детей, если устройство нравов (или государств) препятствует, не выбрасывать ничего рождённого». Тут дополнением к глаголу: «препятствует» мы можем подразумевать или слово: «выбрасывать» или же «множество детей».

В первом случае, понимая: «препятствует выбрасыванию», мы должны будем предпочесть и чтение: «устройство нравов (обычай?); ибо чтение: «если устройство народов (государств) препятствует выбрасыванию», невероятно уже потому, что кроме Фив мы не знаем ни одного греческого государства, в котором воспрещалось бы выбрасывать детей. Тогда наше место представит следующий смысл. Аристотель имеет в виду, что выбрасывание может считаться непозволительным. Тем не менее он говорит: «… [во всяком случае] должен существовать закон, чтобы уродов не воспитывать (а выбрасывать). Выбрасывать же лишних детей, если это противно обычаю, не следует [да и нет в том необходимости], ибо [в таком случае] ограничено ведь [обычаем и самое] приживание детей; но если тем не менее произойдёт совокупление (и лишнее зачатие), то следует истребить зародыш, прежде чем появится в нём чувство и жизнь, – ибо [при таком обычае] позволительность или преступность (дела) будет зависеть от появления чувства и жизни». Из этих слов вытекало бы, что сам Аристотель не считал бросание детей делом преступным, что, напротив, он настаивал на выбрасывании уродов, и что в тех случаях, где выбрасывание здоровых детей положительно воспрещалось обычаем, он считал необходимым предложить взамен его плодоизгнание. Но стоит только взглянуть на текст, чтобы убедиться, что такое толкование натянуто. К тому же, оно лишено и внутреннего вероятия, так как мы видели, что уже Платон советовал заботиться, чтобы не рождать на свет лишних детей, – очевидно потому, что не одобрял обычая бросать здоровых детей.

Во втором же случае следует читать: «Если же устройство государств препятствует множеству детей (ограничивая количество граждан, сообразно с требованиями самого Аристотеля)» и т. д. Тогда смысл всего отрывка выйдет несравненно мягче. Аристотель имеет в виду ограничение количества граждан; но естественным средством для достижения этой цели он считает не выбрасывание лишних детей, а воздержание от полового сожития. Он предлагает закон, в котором повелевается выбрасывать только уродов. «Но выбрасывать лишних (здоровых) детей, если устройство государства ограничивает их количество, – нельзя, ибо [этим требованием] ограничено, очевидно, самое приживание детей. Если же, несмотря на это (ограничение приживания), произойдут случаи совокупления (от которых последует лишнее зачатие), то [и в таких даже случаях нельзя выбрасывать живого ребёнка, а] следует истребить плод, прежде чем в нём появится чувство и жизнь, ибо появление чувства и жизни превратит (превратило бы) дело позволительное (устранение плода) в преступление».

Но странное дело, несмотря на желание христианских толкователей придать словам Аристотеля смягчённый смысл, им в продолжение 2000 лет не приходило в голову подразумевать после «препятствует» слово «множеству». Поэтому можно было бы подумать, что наше последнее понимание текста менее естественно. Но в его оправдание можно, однако, привести следующие сразу за этим местом слова Аристотеля, где он, для того чтобы дети рождались здоровые, предлагает ограничить время супружеских сношений. Тут он говорит: «… поэтому, кто четырьмя или пятью годами старше времени, определённого для сожительства, тот должен перестать приживать детей. Потом лишь под предлогом здоровья или по другой подобной причине он может совокупляться [прибегая, в случае надобности, к άμβλωσις?]». [270] Из этого мы видим, что Аристотель действительно ограничивает приживание детей, чего бы не делал, если бы считал позволительным выбрасывание. Следовательно, и в нашем отрывке мы должны считать самым вероятным тот смысл, который вытекает для нас во втором случае, где мы подразумеваем: έάν ή τάξις τών έθνών χωλύη τό πλήθος τέχνων.

Итак, мы должны признать, что изречение Аристотеля если и представляет связь с грубым воззрением древнейших времён, то всё-таки уже является замечательным шагом вперёд в этическом отношении: подкидывание или выбрасывание здоровых детей не считается больше позволительным. Но зато, с другой стороны, является вытравливание плода, которое в свою очередь, при дальнейшем развитии нравственных понятий, подверглось тому же осуждению, как и предшествовавшее ему выбрасывание детей. [271]

Но посмотрим, какой участи подвергалось наше место в руках различных издателей и толкователей. Аретин, живший в XVI столетии, переводит: «Если обычай или устройство государства не позволяет выбрасывать детей, то следует вытравлять лишний плод». [272] Некоторые учёные, вместо того, чтобы после «препятствует» (χωλύη) подразумевать: «множеству» или же «выбрасыванию», соединяли χωλύη, со следующим за ним словом μηϐέν, понимая всю фразу так: «если обычай не запрещает, то следует выбрасывать лишних детей». Так поступают Шнейдер [273] и Э. Мейер, причём последний замечает: «Но я всё-таки думаю, что аттический закон не допускал этого (то есть выбрасывания)». [274] Этой конструкции придерживается, кажется, и Шёманн, который к тому же предлагает некоторое изменение рукописного чтения. [275]

Большая же часть издателей, в словах: «если же обычай препятствует, ничего не выбрасывать», устраняют только запятую и понимают эту фразу так: «если же обычай не позволяет выбрасывать детей»; поэтому в следующих затем словах они принуждены делать такие изменения, чтобы выходил смысл «– то следует ограничить половые сношения или прибегнуть к плодоизгнанию». [276]

Первый учёный, который после χωλύη подразумевает πλήθος, был, кажется, Адольф Штар. [277] Затем уже К. Ф. Германн особенно настаивает на таком толковании: «… даже и там, где закон ограничивает число детей, следует избегать излишества оных не посредством выбрасывания, а воздержанием от супружеского сожития или вытравливанием плода». [278]

В то время как в Греции вытравливание плода оказывается явлением довольно поздним [279] , интересно заметить, что в Индии в очень древнее время оно уже считалось величайшим преступлением. Важно это при сравнении нравственного развития этих народов. В Индии убийство зародыша, bhrûnahatya, где только о нём упоминается, везде является уже преступлением, чуть ли не хуже отцеубийства. [280]

Я позволю себе привести несколько слов Альбрехта Вебера, который, стараясь объяснить причину этого явления, делает небезынтересную для нас догадку насчёт первоначального значения слова bhrûna, зародыш.

«Убиение зародыша, – говорит он, – представляет крайнее преступление, вероятно, потому, что убиение сына, долженствующего размножить свой род, считалось непозволительным, а при уничтожении зародыша был бы неизвестен пол этого последнего. В Kathaka , 27, 9, прямо говорится: ”поэтому, кто умертвит неизвестный (в отношении пола) зародыш, тот убийца его, bhrûnahan“. (Ибо девушек можно подкидывать, но не мальчиков). Итак, убийца зародыша (bhrûna) мешает развитию своего рода. При этом замечательно, что слово bhrûna, foetus, встречается, кажется, только в таких случаях, где говорится о преступном уничтожении его. Не находится ли это явление в связи со следующим обстоятельством? Греческое φρύνος, φρύνη, жаба, в фонетическом отношении вполне соответствует санскритскому bhrûna (последнее только среднего рода!). Если мы с этими словами сравним латинское brutus, бесчувственный, глупый, то найдём, кажется, звено, посредством которого можно сблизить и самые понятия ”зародыш“ и ”жаба“. Сравни употребительное [в немецком] название детей жабами, Kröte, dumme Кröte [281] , и червями, Würmer; последнее название встречается и в санскрите: krimila означает женщину с многими червями, то есть детьми. [282] Жабы и теперь в Тироле и в Каринтии по народному поверию всё ещё считаются чем-то вроде духов (gelten uls gefeit), потому что в них живут ”бедные души“ (weil in ihnen ”arme Seelen drin siud“). Их нельзя убивать особенно в день поминовения Всех Усопших (Allerseelentag). Кроме странного впечатления, которое производят на нас эти животные, тут, я полагаю, преобладает древнее смешение вышеуказанных двух значений слова bhrûna. Но значение его ”зародыш“ сохранилось только в санскрите, а ”жаба“ в греческом. Зато следы прежнего единства [понятий] ”жабы“ и ”зародыша“ сохранились в понятии ”жаба“, и перешли даже на другие названия её». [283]