Читаем без скачивания Отмщённый - Кирилл Казанцев

— Признавайся, сука, где твой дружок! — взревел брюнет, тыча стволом ей в глаза.

— Да здесь я, мужики, — устало возвестил Павел, возникая в горнице. — Отстань от женщины, заморыш, чего ты от нее хочешь?

Немая сцена не затянулась. Брюнет прыжком развернулся. Остальные выпучили глаза на страшноватого «моджахеда». Что за бал-маскарад? А стеклянная трехлитровая банка, усиленная весом «боевой» плесени, уже кувыркалась в воздухе. В умелых руках, как говорится, и хрен — балалайка! Глухой удар — оторопевший омоновец выронил автомат. Заболел бедняга — кровь пошла носом. Вернее, тем, что осталось от носа. Банка уцелела — видно, плесень играла роль скрепляющего раствора. Она отскочила от мишени, упала на пол, подпрыгнула и почему-то оказалась в руках оторопевшей Кати! Она обняла банку, «красиво» выпучив глаза. Переход подачи! Омоновец без чувств обрушился на пол. Откуда возьмутся чувства после такой оплеухи? Остальные пришли в себя, сбрасывали автоматы. Импровизировать было трудно. Одним ударом избавиться от обоих? Это как? Он издал пронзительный звериный рык, от которого вздрогнули стены и посыпалась штукатурка. Кинулся к столу, остро понимая, что обязан в эту минуту свернуть гору! Носком по локтю — тому, что спрыгнул с чердака. Одновременно ухватился за столешницу, рывком ее перевернул, посылая вперед. Массивная конструкция протарахтела по полу полтора метра, одновременно переворачиваясь, обрушилась на парня, стоящего у раскрытого погреба! Ошеломленного омоновца отбросило, ноги провалились в пустоту, он падал в люк, сбивая руки, плечи, голову, верещал, как недорезанная свинья. Третий схватился за руку — словно ошпарился. Ствол «Кипариса» клюнул в пол. Павел налетел, как ураган, молотил остервенело — по вопящей глотке, по вопящим глазам. Он впадал в исступление, отшвырнул омоновца к печке, бросился, чтобы добить. Но вовремя опомнился, добивать — не наш метод. Тот плавал в прострации, струйка крови выливалась изо рта. Осмотрелся: надо же, хэппи-энд — как в порнофильме. Участники событий валялись в прострации, третий глухо стонал из погреба: жив, курилка, но придется полечиться. Он не стал его разглядывать, просто захлопнул крышку и придавил перевернутой столешницей.

Он подлетел к обалдевшей Кате. Та сидела на софе в обнимку с банкой, не замечая, что пальцы становятся черными, как будто с них все утро скатывали отпечатки.

— Ну, зачем ты ее обняла? — ласково пожурил он. — Отдай. Это не волшебная банка. И деньги не в ней.

— Господи, Пашенька, я тебя не узнала… что же мы наделали? — Она заплакала.

— Прости, родная, — взмолился он. — Натворил я дел — не отрицаю. Будем выкручиваться. Ты готова? Пошли. Нужно уходить.

— Куда, Пашенька? Тут все обложено…

— Не твоя забота… — Он бегло оценил ее внешний вид — готова к безнадежному мероприятию? Ветровка, кофточка, тоненькие джинсы, полуботинки сомнительной прочности на сплошной подошве. Эх, грехи наши тяжкие… Он опять метался по комнате, от окна — к перевернутому столу. Сумочка Кати валялась на полу, рядом — все, что из нее высыпалось. Он сгребал обратно столь необходимые в деревне женские штучки — телефон, кошелек, косметичку, кремы. Ключи от машины, поколебавшись, бросил себе в карман. Деньги… Дьявол, нельзя их здесь оставлять! Теперь дом разберут по бревнышку, все перетрясут. Проклиная свою недальновидность, он бросился обратно к подполу, двигал тяжелую столешницу. Отбросил крышку, синхронно отпрыгнув в сторону. Но автомат со дна колодца не забился. Он висел, зацепившись ремнем, за выступ в нише, а со дна доносились жалобные стоны.

— Эй, приятель, ты в порядке? — на всякий случай спросил он.

— Да пошел ты… — простонала темнота.

Ответ стандартный. Нагнувшись, он прибрал банку с желтой крышкой, вытряхнул из нее содержимое и затолкал в рюкзак. Будем живы, истратим. Он поволок мнущуюся Катю в спальню. И как нельзя вовремя! — чуткое ухо уловило шум снаружи, тряслась калитка, отброшенная тяжелым ботинком. Шла вторая волна ОМОНа. Эти парни хуже «Девятого вала» Айвазовского! Не до нежностей — он выдавил переплет обеими руками, перевалился сам, принял на грудь трепещущее тельце. Некогда ставить на ноги, придавать ускорение, он взвалил ее поперек плеча и поволок налево от окна — вдоль ограды, за которой проживал подленький Тимоха. Когда-нибудь он точно ему накостыляет… Слева был заброшенный участок — по нему он вчера пробирался в Катин огород. Вход на территорию — через переулок где-то слева. За плетнем начинался лес, вернее, широкая лесополоса, тянущаяся по обоим берегам Шаманки. Через водную артерию и заросли теоретически проходит полицейское оцепление, которое хорошо бы проредить… Катя что-то хрюкала, когда он тащил ее через полынь и огнедышащую крапиву. Не страшно, в мелких дозах крапива полезна. Он спешил — ОМОН уже топал по дому, обнаружить квадратную дырку в спальне — секундное дело. Он ногой пробил ограду, разделяющую участки, поставил Катю на ноги. Растительность на заброшенной территории была вполне проходимой. Она опомнилась — пустилась вскачь, оставалось лишь голосом придавать ей нужное направление. По курсу возвышался дом, какой-то жутковатый, из серых бревен, изъеденных тлей. Крыша надломилась, шифер раздолбили дожди и ветра. Они промчались справа от строения, взявшись за руки, влетели в дикую, никому не нужную малину, усыпанную бурыми ягодами. Еще один пинок по останкам палисадника, вот и околица, заросшая клевером и медуницей. По курсу лохматые заросли, там речка, нужно пробиться к ней через эти кущи…

— Слушай меня внимательно, девочка. — Он повалил Катю в траву, встряхнул, приводя в чувство.

— Я слушаю, Паша, я здесь, — жалобно сказала Катя. Серое личико озарилось бледной улыбкой. — У тебя такое лицо, будто ты спасаешь мир…

— А не спасаю, нет? — Он отозвался улыбкой, вырвал из кармана скомканную тряпку и, приглядывая за соседним участком, стал сооружать маску. Он снова обретал второе лицо. — Беги на речку, а как спустишься к воде, спрячься где-нибудь и не высовывайся. Я подниму шум, надеюсь, парни из оцепления прибегут на мой призыв. Как услышишь, что они бегут, чеши вдоль реки, вправо, туда. — Он для наглядности показал пальцем. — Одолеешь метров двести, значит, вышла за флажки. Пройдешь еще немного, скажем, метров сто, и там меня ждешь. А я их отвлеку. Все, давай. — Он крепко поцеловал посиневшие губы, оттолкнул ее от себя.

— Ты никуда не пойдешь! — испугалась она. — Я не позволю тебе совершить эту глупость… одному!

— А ну кыш! — разозлился он. — Будешь мне тут права качать, Клара Цеткин, блин…

Она семенила, озираясь, он махал ей рукой: быстрее, быстрее, пока не началось… Она еще топталась в зарослях, а он уже бежал обратно к жутковатому дому. ОМОН ломился навстречу — протоптали же дорожку, умники… Их головы мелькали над травой — непокрытые, в шапках, кто-то в балаклаве (видно, самый осторожный), и план уже формировался. Преступника еще не заметили. Он повалился за груду досок, не добежав до строения, выставил руку с автоматом и выпустил над головами бегущих длинную очередь! Он полностью опустошил магазин. Вставил новый, и снова рассыпал веером комочки свинца. ОМОН заголосил, впадая в истерику. Сотрудники галдели, беспорядочно стреляли, не видя мишени. А теперь он должен был успеть. Он пополз вправо, прикрываясь баррикадой досок, а когда угол дома закрыл его от неприятеля, вскочил и помчался быстрее гепарда на противоположную сторону. Очень кстати подвернулась канава, прорытая к загнивающему сортиру! Он плюхнулся в нее и припустил, сгибаясь вопросительным знаком. Спустя секунды он был уже на западной оконечности заброшенного участка, вкатился в спасительный лес из крапивы и полыни (и, кажется, конопли, если зрение не подводило). Он успел! Противник не ожидал такой прыти. Примерно дюжина омоновцев рассыпалась по участку, окружила дом. Люди всматривались в окрестные заросли (последние, разумеется, помалкивали), но больше всего их почему-то привлекал дом. А Павел уже уползал, потихоньку перемещаясь к домовладению Кати. Он был намерен окончательно запутать охотников. Пару раз он привставал, озирался. Бойцы сварливо перекликались, кто-то кричал, что преступник не идиот, чтобы добровольно лезть в западню, тут что-то не так! Павла совершенно не прельщало, чтобы они пересекли околицу и бросились к реке. Он перезарядил автомат, а когда приблизился к «условной» загородке между Катиной и ничьей территорией, привстал на цыпочки и ударил скомканной, рваной очередью! Потоки сменили направление, омоновцы бросили свой дом и кинулись назад, не задумываясь, почему этот парень постоянно стреляет. В конце концов, зачем им баба? Им нужен этот отчаянный, неуловимый уголовник! Павел перемахнул через загородку. Он снова был здесь (только на другом конце), знакомый дом, ставший таким родным, его прелестная обитательница, бегущая сейчас неизвестно где… Он рисковал по-крупному. С этой минуты его могли окружить на полном серьезе. В деревне скопились избыточные «запасы» полиции, и было странно, если бы они не подтягивались к полю брани. Он выплюнул в белый свет остатки магазина и вновь полез через забор — теперь уже в переулок. Он распластался в лопухах, надеясь, что сверху ничего не оттопыривается. Вокруг происходили события. Кричали люди, лаяли собаки, через дом надрывно голосила женщина. Там же плакал ребенок. «Прости, малыш», — мрачно подумал Павел. Завелась и заработала машина, с ревом пронеслась по улице Салуяна. Бежали люди, топтали заброшенные земли, кто-то надрывно кричал в рацию, чтобы оцепили квартал, преступник не должен выскочить. Вот теперь он был спокоен за Катю. Он поднял голову. В переулке никого не было, только в просвете по улице Салуяна пробежала ватага бойцов. Видно, переулок считался зоной, свободной от преступного элемента. Пользуясь моментом, он припустил по нему к дороге, догадываясь, что тылы отрезаны. Он должен вырваться! Хотя бы ради Катиных денег, которые болтались у него за спиной…